Ледовый десант
Шрифт:
Женщина заплакала.
— Успокойтесь! — Федор Федосеевич осторожно прикоснулся рукой к плечу санинструктора. — Может, ваш Оленев еще выдержит. Он же герой, если без одной руки сражался на плацдарме… Вы из какого полка, дивизии?
— Наш комдив — полковник Сильченко…
— Федор Федосеевич.
— Федор Федосеевич, — с безразличием произнесла женщина.
— А вы, значит, Тулина?
— Да, Маргарита Григорьевна Тулина, жена погибшего в первый день войны начальника Пятой заставы на
— Вы, наверное, знаете и полковника, ныне генерала Шаблия Семена Кондратьевича?
— Знаю. Он был начальником штаба отряда пограничных войск округа. Знакома и с его женой.
— А я с Шаблием дружу еще с юности. И в войну встречался… Вот так, Маргарита Григорьевна. Ваш командир дивизии — это я, — Сильченко улыбнулся.
— Знакома и с его женой, — повторила растерянно Тулина. В глазах ее застыло удивление. — Все-таки мир тесен…
— Это потому, что вот уже год, как мы находимся на одном и том же южном крыле немецко-советского фронта: Харьков, Сталинград, Курская дуга, теперь Днепр, Киев, Украина…
Попрощавшись с Тулиной, Сильченко пошел дальше по траншее. Остановился на артиллерийской позиции капитана Петра Зарубы.
— Как настроение?
— Держимся! — ответил Заруба.
— А что скажет солдат? — обратился Сильченко к бойцу с перебинтованным плечом.
— Нормально, товарищ полковник. Вот только на плацдарме сквозняков много. Снаряды проносятся со свистом, создают ветер. Бомбы свистят, воют. Еще и свинцовые ливни из крупнокалиберных пулеметов нас поливают, — ответил красноармеец, глядя прищуренными глазами на комдива.
— Дыши носом и не простудишься! — пошутил и Сильченко.
— Так и делаем: дышим через нос, хоть и рты раскрываем при каждом выстреле из гаубицы, как сомы на берегу.
— Вижу, что настроение у вас соответствует обстановке. Как фамилия?
— Стоколос Андрей.
— Андрей Стоколос? — переспросил Сильченко. — Сын генерала Шаблия?
— Так точно, Федор Федосеевич! Узнал вас сразу. А вы меня не узнали.
— Я же видел тебя пять лет тому назад. А что это за отметины? — кивнул Сильченко на исцарапанную шею Андрея.
— Это он с немцами целовался, — весело сказал кто-то из артиллеристов.
— Надо же такому случиться, — потупил голубые глаза Андрей. — Ночью брали блиндаж. Один кабан, на Геринга похожий, навалился на меня, вцепился пятерней в горло. Еще бы мгновение, и раздавил бы, как лягушонка. Хорошо, что старшина Колотуха рукояткой кинжала стукнул его по голове.
Сильченко бросил взгляд на сапоги Стоколоса, перевязанные парашютной стропой, усмехнулся.
— Сапоги привязал, чтобы на тот берег не убежали?
— Так точно! На всякий случай. Привычка. Когда обувка привязана к ногам, спокойнее. И в грязи не останется, и в воздухе не слетит
Сильченко почувствовал в этих словах не шутку, а иронию. Андрей вдруг помрачнел, его широкие черные брови сошлись на переносице.
Федор Федосеевич заметил это.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил он настороженно.
— В доте лежит мой раненый друг Ваня Оленев…
— У тебя, кажется, специальность радиста? — Сильченко вспомнил давний разговор с генералом Шаблием, который рассказывал ему о своем названом сыне Андрее.
— Так точно! Он высококлассный радист, — вмешался в разговор командир артиллеристов Петр Заруба.
— Мой радист убит, поэтому я временно возьму к себе Стоколоса. Заодно и друга своего, пограничника, проведает. Я уже здесь слышал о нем, — Сильченко помолчал, о чем-то раздумывая. — Ну что, капитан, страшны «пантеры» и «тигры»?
— Пока на нас бросались в основном хищники среднего типа — «пантеры». «Тигров» фашисты меньше посылают. И пехота, и мы выдерживаем эти дуэли, — ответил Заруба.
— А почему бы немцам не кинуть на плацдарм сотню танков? — вдруг спросил Сильченко.
Капитан Заруба пожал плечами.
— Наверно, нет у них здесь столько танков. Не ждали нас под Зарубенцами, Григорьевкой, Малым Букрином…
— Следовательно, — прервал Зарубу Сильченко, — наше командование должно немедленно сбросить за букринским изгибом реки одну, а то и две воздушно-десантные бригады?
— В этом есть резон, товарищ полковник! А еще мало танков у немцев потому, что им негде здесь развернуться в боевые порядки. Идут к Днепру, как гуси, табуном.
— Да, рельеф тут почти горный, — согласился Сильченко.
— В далекую геологическую эпоху эта местность разламывалась, трескалась. И теперь ранней весной воды делают свое дело: углубляют и расширяют овраги, разломы. Потому-то немецкие танки идут кучно, будто клином. Однако это не тот гудериановский «клин». Танки здесь могут двигаться только по дорогам и рядом с ними. Сравнительно узкий сектор обстрела нам на руку. Хватило бы только у нас снарядов…
— Танки!..
— «Тигры»!.. — раздались вдруг тревожные голоса.
Сильченко вздохнул.
— Ну вот вам и «тигры», по которым вы так соскучились…
3
Андрей Стоколос вошел в дот, в котором находились тяжелораненые.
Вдоль стен на полу, застеленном соломой, ржаной сторновкой, принесенными из села Зарубенцы, лежали солдаты с забинтованными головами, руками, ногами. Стон, крики. За стенами дота — жара. Душно и здесь. За ранеными ухаживали сгорбленные бойцы, которым было уже за пятьдесят.