Ледяная дева (Сказочник)

Орбенина Наталия

— Да. Я заезжал к ней, — и Нелидов пересказал Сердюкову обстоятельства, которые привели его в квартиру Кобцевой, и разговор с ней. Так как несчастная умерла, то Нелидов не стал утаивать от полицейского ее желание сделаться возлюбленной литератора и оставить надоевшего ей купца-миллионщика.

— А дальше, куда вы двинулись дальше из квартиры Кобцевой?

— Я заехал к Рандлевскому, правда, его не оказалось дома, я подождал его немного, и вскорости он пришел. Ведь в тот день утром, когда госпожа Толкушина имела несчастие желать утопиться, я должен был свидеться с Рандлевским и шел к нему на квартиру на Фонтанке. Поэтому я и оказался на берегу, и оказался в самый нужный миг. После, когда мои безуспешные разговоры с Тимофеем Григорьевичем и его любовницей ни к чему не привели, я уже тогда принял решение везти Толкушину в Грушевку. Собственно, это я и хотел рассказать Рандлевскому.

— А разговор с Кобцевой вы тоже рассказали ему подробно?

— Вовсе нет! Мне

настолько отвратительно было ее обращение со мной, что я ощущал себя, точно человек, который опустил голову в ватер-клозет, пардон за грубое сравнение. О покойниках не говорят дурно, но да простят мне небеса, я должен пояснить вам, что представляла из себя эта дама. Леонтий подцепил ее в какой-то захолустной антрепризе. Бог знает, чем она ему глянулась. У нее оказался очевидный талант вылавливать себе солидных обожателей и использовать их в своих корыстных интересах. В театре она порхала с одних колен на другие. Не отрицаю, что в одно время и я поддался на непродолжительное время ее порочному обаянию. Но Белла, наконец, выбрала себе жертву. Немудрено, что при ее запросах таковой жертвой стал наш благодетель и меценат господин Толкушин. К великому несчастью, Белла сумела породить чудовищную ревность моей бедной жены Соломеи, что и погубило ее. Поэтому желание Беллы соединиться со мной было воспринято мною как нечто из ряда вон выходящее, чудовищное, аморальное. Ей надоел стареющий сатир Толкушин, она возжелала новых впечатлений. И наметила себе новую жертву для своих любовных утех. Все это чрезвычайно омерзительно для меня. Хоть я и не отношу себя к заядлым морализаторам. К тому же — три раза вдовец. Я не стал говорить Леонтию о непристойном предложении Кобцевой ко мне, потому как мне не хотелось, чтобы эта грязь вообще вышла за стены ее квартиры. И надо знать Тимофея Толкушина. Это безумный ревнивец, разъяренный бык! Он действительно собирался разводиться со своей прелестной женой и вторично жениться на Кобцевой. Он желал, чтобы она покинула сцену и посвятила себя только ему. Он справедливо полагал, что если он приносит ради нее такую жертву, разрушает семью, то и она должна поступиться чем-то. Но это не для Беллы! Она никогда не терпела никаких ограничений своей свободы, возможности делать что хочешь. Вероятно, Тимофей Толкушин все же прознал о ее намерении его покинуть, со мной или с кем-то другим, и он убил ее из ревности. Вот что приходит мне в голову.

— Славно, славно! — Сердюков потер руки от удовольствия. — Значит, вы говорили с Рандлевским и потом покинули его квартиру, чтобы вернуться к Толкушиной. Вы никому не рассказывали ни о ключе, ни о букете как тайном знаке грядущего свидания. А сюртук, который был на вас, он где теперь?

— Вероятно, в гардеробной, — пожал плечами Нелидов.

— А ключ, ключ, который дала вам госпожа Кобцева, вы перекладывали куда-нибудь?

— Вовсе нет, к чему он мне? Я и думать о нем забыл!

— Замечательно! Стало быть, можно надеяться, что он там и лежит, в кармане сюртука?

— Наверное! Коли желаете, мы прямо сейчас это и проясним!

Хозяин кликнул лакея, и тот поспешил осветить путь свечами. Собеседники из кабинета перешли в просторную гардеробную. Тут царили сюртуки, брюки, фраки, жилеты и галстуки, шелковые и батистовые сорочки, тонкое белье, словом, полный набор модного столичного жителя. Нелидов быстрым движением руки передвинул несколько вешалок, нашел сюртук и засунул руку в карман, потом в другой. Ключа не было, ключ исчез!

Глава 37

После неудачного поиска ключа Нелидов, совершенно обескураженный пропажей, предложил гостю остаться и заночевать, дело было к вечеру. Сердюков принял предложение; гостя устроили в небольшой комнате, окнами на парк. Укладываясь в постель, Сердюков положил на подушку «смит-вессон», на всякий случай. Вдруг да Синяя Борода снова начнет чудить, и его мистическая сила придет в действие. Вообще дом литератора, окружающий его парк, да и сам хозяин — все способствовало нагнетанию мрачной таинственности. Сердюков долго не мог уснуть, все ворочался, прислушивался, вздрагивал. В голове хороводом крутились мысли и впечатления, услышанное от Нелидова не желало раскладываться по полочкам. Сам хозяин произвел странное впечатление, наверное, Сердюкову стало даже жалко литератора. Безусловно, он мог быть убийцей. Но самое главное, как, как он это делал? И зачем?

Ночью снились тревожные, неприятные сны, в которых полицейский видел литератора, естественно в виде Синей Бороды, Толкушина и убиенную Кобцеву. Сердюкову, много лет отдавшему на поприще борьбы с преступностью, редко снились, так сказать, профессиональные сны: жертвы, убийцы, мошенники, воры. Это заполняло его жизнь днем, а ночью чаще всего он что-то видел, но, слава богу, не помнил. Иногда во сне приходила покойная матушка, иногда он снова видел себя ребенком, гимназистом. Но чаще всего просто проваливался в глубокую темную бездну, наутро вставал со свежей головой и не мучился толкованием увиденного. Этим он счастливо отличался от тех людей, которые, вставши поутру,

первым делом бегут к соннику и лихорадочно ищут толкование привидевшегося сна. И не дай боже им увидеть что-нибудь безобидное, что на поверку окажется сущим кошмаром. Приснится порванный зонтик — попадешь в бедность, увидишь много мышей — ждут тебя тяжелые времена, а если мясо во сне вкушаешь, то готовься к болезни.

Утро не принесло никаких новостей. За завтраком Сердюков спросил хозяина, нельзя ли ему немного погостить, если так можно выразиться, в доме, чтобы самому составить собственное впечатление от произведений автора, чтобы понять, как, откуда вырастает эта чудовищная сила, несущая смерть. Что ж, Нелидов не был против. Одиночество сводило его с ума. Так пусть хоть следователь находится в пустом и мрачном доме вместе с ним. Одно только обстоятельство ограничивало время пребывания Сердюкова. Дней через десять намеревался вернуться Рандлевский. Он вынужден был покинуть товарища и отправиться в Петербург. Театр продолжал гибнуть, и надо было его либо спасать, либо продавать то, что останется от его крушения. К тому же Рандлевский вызвался подыскать Нелидову квартиру. Сам же Нелидов был пока не в состоянии ничего предпринимать. Феликс поведал Сердюкову, что Рандлевский буквально спас его после отъезда Софьи. Если бы не он, Нелидов точно бы расстался с жизнью. И вообще, Леонтий верный и преданный друг. Единственное, что у него осталось в этой жизни. Он, Леонтий, всегда оказывался рядом. Он поддерживал Феликса в тяжелых испытаниях, он помогал подняться на ноги, когда судьба гнула к земле. А главное, что он оказывался неизменно верным их дружбе, несмотря на страшную особенность Нелидова нести смерть близким людям. Иной бы побежал без оглядки, крестясь или плюя через плечо, а то и прямо в полицию. Знал ли Рандлевский о мистическом роке? О, несомненно! Не только знал, но и пытался уберечь Нелидова, предостеречь. А он, Феликс, не слушал его, верного товарища, брата. Нельзя, нельзя было позволять себе слабости любви, подвергать риску жизнь любимой женщины. Нельзя!

Итак, Сердюков решил остаться в доме предполагаемого убийцы и заняться несколько непривычным делом — изучением литературного творчества Нелидова. Следователь приказал Филиппу отправляться в Энск и послал с ним письмо к местному полицейскому начальнику. Пусть на всякий случай будет известно, что он тут занимается филологическими изысканиями с риском для жизни.

Потекли спокойные и однообразные дни. Сердюков поглощал произведения Нелидова, а когда давал себе отдых, они часами разговаривали с литератором. Нелидов долго и охотно раскрывал страницы не только своих книг, но и своей жизни, своей души. Он устал от той страшной доли, которая выпала ему. Он желал излить душу, но не Рандлевскому, по обыкновению, который знал его как облупленного с детства, а человеку постороннему. Ведь известно, что со стороны видней. Может, этот долговязый въедливый человек и поймет истину, вытащит на свет правду. Для Сердюкова эти длинные неспешные беседы тоже были чрезвычайно интересны. Интересен сам объект изучения. Престранный человек, потенциальный убийца, который с ненормальным удовольствием выкапывал из своей жизни комьями и грязь и свет. Полицейский понимал, что для Нелидова сейчас настал единственный шанс не сойти с ума, удержаться в ряду здравомыслящих людей, но для этого они оба должны понять, как Нелидов убивал своих жен. И если это делал не он, то кто?

Сердюков отобрал из произведений Феликса те, которые послужили основой для «смертельной аллегории». Первая сказка — новелла «Женщина-корова». Богатый крестьянин женится на хюльдре. Так назывались в скандинавских сказках лесные мифологические существа, имевшие особые сказочные возможности. Нечто наше, ведьминское, но почеловечней, подобрее. Хюльдра страстно любила своего жениха и поэтому отказалась от своих прежних чар во имя любви. Когда они венчались в церкви, у нее отпал коровий хвост, который был присущ этим существам. Супруги жили счастливо, не подозревая о грядущей беде. Муж постепенно охладел к жене и стал приглядываться к красивой и молодой соседке. И тогда несчастная возопила, что вновь желает обрести коровий хвост. Но на небесах не расслышали ее или не вполне поняли. И она превратилась в корову. А муж, не уразумев, откуда взялась корова, и боясь, что его обвинят в краже, поскорее зарезал животное. Да еще угостил соседку. Та откушала и сделалась страшней страшного, а сам крестьянин умер в ужасных мучениях.

Господи, да что же за мерзкая сказка! И сказкой-то не назовешь! Правда, аромат образов, язык, ужасающая атмосфера непередаваемы! Все-таки в творчестве Нелидова было нечто необычайно притягательное, иначе он бы не сделался столь популярен. Но то была притягательность особого рода. Когда читатель хочет ужаснуться, заглянуть по ту сторону жизни или в такие омуты человеческого сознания, от которых голова идет кругом. Его новеллы или пьесы нельзя просто пересказывать. Имеется в виду, что простой пересказ сюжета мало что дает для художественного, эмоционального восприятия. Но если сделать именно это, то можно вычленить нечто главное, ведущее — идею, образ, то, что подтолкнуло «мистическую силу» убить жертву именно таким способом.