Ледяная река
Шрифт:
Я осторожно двигаю руку, накрываю ладонью щечку и маленькое ушко.
– Теперь только плечи остались. Еще два толчка, и все.
Но Бетси все это уже надоело, она из последних сил тужится и выталкивает ребенка прямо мне в руки, а потом плюхается обратно на постель. Ребенок с характерным звуком высвобождается из ее тела, и единственной их связью остается скользкий серебристый жгутик.
Раздается тоненький гневный вопль, но женщины Бетси не аплодируют, не радуются. Они молча наблюдают и ждут моих слов.
– Привет, детка, – шепчу я, потом
– А-а, – удрученно говорит она и приподнимается на локтях, чтобы разглядеть ребенка.
Дела мои еще не закончены, и я неторопливо ими занимаюсь. Положив новорожденную между ног матери, я перерезаю пуповину ножницами. Как только эта первородная связь оборвана, я перевязываю пуповину шнурочком. Потом опускаю руки в ведро с водой, мою их, вытираю и, сунув большой палец в рот малышки, провожу им по ее нёбу. Волчьей пасти нет. Еще одно маленькое чудо, которое я записываю в уме при каждых успешных родах. Обтирая с извивающегося скользкого младенца кровь и мягкую воскообразную смазку, я поглядываю на Бетси – нет ли излишнего кровотечения? Но вроде бы все в порядке.
Женщины убирают Бетси волосы с лица, умывают, поят чуть теплым чаем. Они помогают ей сесть и переодевают в чистую рубашку. Готовят к кормлению.
– Ты такая красавица, – говорю я малышке, потом добавляю: – Смотри, как тебя любят.
Остается только молиться, чтобы это было правдой.
Чарльз Кларк так безумно хочет сына – это их третий ребенок за четыре года, – что, если он не поостережется, это стремление может убить его жену. А Бетси так хочет сделать мужу приятное, что никогда ему не откажет.
С матерью и ребенком, похоже, все в порядке, так что я заворачиваю малышку в чистую мягкую пеленку и протягиваю Бетси. Она подносит кулек к груди и шипит от боли, когда девочка берет сосок. Живот у нее снова сводит схваткой, и наружу выходит послед. Он меня тоже интересует – я обследую его, убеждаюсь, что цел, что в теле ничего не осталось. Тут тоже все нормально, и я бросаю послед в ведро.
– Еще кое-что, – предупреждаю я.
Бетси кивает. Ей не впервой.
– Потерпи. Всего несколько секунд. Но может быть больно.
– Ну давайте.
Я массирую Бетси живот, проводя основанием ладони в одну сторону, потом в другую, чтобы живот свело. Бетси морщится, но не вскрикивает, и вот уже дело сделано – ей остается только кормить ребенка.
– Как ты ее назовешь? – спрашиваю я.
– Мэри.
Это значит «горькая», думаю я, но улыбаюсь молодой матери в ответ, потому что именно это от меня ожидается.
Женщины моют Бетси и накрывают ей промежность чистыми сухими тряпками.
Половина пятого, до рассвета еще несколько часов, и помощницы прибирают последние следы беспорядка, а потом отправляются поспать хоть немного. На следующей неделе они будут приходить по очереди, чтобы позаботиться о Бетси и ее детях. Другой возможности отдохнуть у молодой жены кузнеца не будет.
Я снимаю испачканный фартук, снова мою руки, убираю выбившиеся
– Сказать Чарльзу, что все в порядке? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает Бетси, – но если он злится – не говори мне.
– У него нет права злиться. Ты родила ему чудесного ребенка.
– Неважно, есть ли у него такое право или нет.
Я делаю глубокий вздох, чтобы успокоиться, потом говорю ей:
– Не беспокойся насчет Чарльза. Я о нем позабочусь, а ты занимайся дочкой.
Небольшой домик Кларков совсем рядом с их кузницей, единственной на три округа. Идти недалеко, но я все равно надеваю дорожный плащ. После душной жары в комнате роженицы ледяной воздух бьет, как пощечина. С каждым вздохом в носу жжет. Ночь ясная и тихая, луна гордо сияет в небе, а звезды ярко светят на чернильно-черном покрывале небес.
Я даже не пытаюсь стучать в дверь кузни – из-за грохота Чарльз все равно меня не услышит, – а просто открываю ее, не окликая хозяина. Муж Бетси шагает взад-вперед, бормоча проклятия и молитвы. Он абсолютно беспомощен и полностью виноват в недавних мучениях жены.
Заметив меня, Чарльз поднимает голову и опускает молот на раскаленный добела кусок металла с такой силой, что утоптанный земляной пол у меня под ногами вздрагивает. В помещении пахнет горячим металлом и спекшейся землей, потом и страхом. Чарльз Кларк выпрямляется, откладывает молот и откидывает со лба сбившиеся влажные волосы. Он начинает лысеть – на висках волосы уже редеют – и поэтому выглядит старше своих тридцати лет. Темные волосы. Темные глаза. Темная борода. Если б Чарльз не заинтересовался кузнечным делом, из него бы вышел неплохой пират.
Он косится на меня и тут же отводит взгляд.
– Жена жива? – спрашивает он, потом прокашливается, стараясь скрыть чувства, которые его охватили.
– Да, конечно. Жива-здорова.
Чарльз почти что дрожит – я впервые вижу его в таком состоянии. Его накрывает волной облегчения, колени у него подгибаются, но он берет себя в руки и разворачивается ко мне.
– А ребенок?
– Легкие у нее здоровые.
На лице его отражается даже не разочарование, а уныние. Он сжимает зубы, потом скрежещет ими, и я вижу, как у него подергивается подбородок. Сглотнув, Чарльз наконец спрашивает:
– Бетси уже дала ей имя?
– Мэри.
– Я надеялся на сына.
– Я знаю.
– Из-за кузницы. Мне нужна помощь. Я… – Чарльз берет себя в руки и замолкает, явно смутившись. – Я очень люблю своих дочек.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Просто мне нужны еще руки. Столько работы! И я хотел его всему научить.
Я даже не пытаюсь сказать Чарльзу, что нет никакого «его» и что от младенцев в любом случае в кузнице толку мало. Что пройдет как минимум десять лет, прежде чем сын – если он у него будет – сможет внести хоть какой-то вклад в семейное дело.