Ледяная трилогия

Сорокин Владимир Георгиевич

Перед вошедшими раскинулся Арсенал Братства Света.

Громадное подземелье, узкое, но бесконечно длинное, хранило сотни тысяч ледяных молотов, лежащих ровными рядами в подсвеченных стеклянных сотах. Невысокий сводчатый потолок нависал над спящим Арсеналом Братства. Беломраморные плиты пола хранили идеальную чистоту. Ряды стеклянных ячеек были подернуты инеем: постоянный холод хранил драгоценный Лед. Здесь не было людей: лишь два робота-челнока, словно неусыпные муравьи, скользили по монорельсу над спящими молотами, следя и оберегая их ледяной покой. А чуть поодаль стеклянный

конвейер бесшумно пополнял Арсенал: только что изготовленные быстрыми китайскими руками, новые молоты вплывали сверху непрерывным, грозно посверкивающим потоком и вливались в ряды спящего оружия.

Лаву сделал шаг, другой, третий. Шуа стоял на месте, сердцем отпустив Лаву.

– Лед… – произнесли губы Лаву.

Пальцы его коснулись стеклянных сот. И вздрогнули. Лаву вздрогнул сердцем.

Шуа подошел сзади.

– Льда больше нет там , – проговорил Лаву. – Сегодня я сопровождал последний поезд.

– Теперь Лед только здесь, – спокойно ответил Шуа, не помогая сердцем.

– Только здесь… – произнес Лаву.

– Только здесь, – твердо повторил Шуа.

Сердце Лаву боролось. Но Шуа упорно не помогал.

Лаву опустился на пол. Выдохнул. И после долгой паузы произнес:

– Мне трудно.

Шуа подошел:

– Тебе трудно поверить. И понять.

– Да.

– Положи себя на Лед.

– Я стараюсь . Хотя Льда там больше нет. Мне… трудно.

Голос Лаву задрожал.

– Лед здесь. – Руки Шуа опустились на плечи Лаву. – И он пребудет с нами до самого конца. И его хватит на всех. Я знаю. И ты тоже, брат Лаву, должен знать это.

Лаву сидел неподвижно, упершись взглядом в мраморные плиты пола.

– Ты должен знать это, – повторил Шуа, не помогая сердцем.

И сердце Лаву справилось само:

– Я знаю.

Он легко встал. Сердце его успокоилось.

– Кто сделает последний молот? – спокойно спросил он.

– Он уже изготовлен.

– Кем?

– Мною. Мы спустились сюда за ним.

Лаву понял.

Шуа коснулся синей кнопки одной из сот. Стеклянный экран отошел в сторону. Шуа взял ледяной молот, быстро приложил его к своей груди, моментально вспыхнул сердцем, протянул молот Лаву:

– Ты знаешь, кого он должен разбудить.

Лаву взял молот. Приложил его к своей груди, вспыхнул :

– Я знаю.

– Ты не только знаешь, – уверенно произнес Шуа, помогая .

– Я… знаю… – напряженно произнес Лаву.

И вдруг радостно улыбнулся:

– Я ведаю !

Шуа

с силой обнял его. Ледяной молот коснулся лица Лаву. Лаву сжал древко молота. И вскрикнул. Его бледно-голубые глаза моментально наполнились слезами: сердце его ведало.

– Пойдем. Я буду провожать тебя, – произнес Шуа.

Горн

Храм сидела на пирсе в своем золотом кресле и смотрела в океан. Так она всегда встречала.

К концу дня северо-западный ветер не стих, и волны, разбиваясь и захлестывая пристань, ползли по розовому мрамору к креслу Храм, лизали ее босые, худые и слабые ноги. Бледно-голубые, почти выцветшие, но по-прежнему большие и ясные глаза Храм неотрывно смотрели туда, где скрывшийся за палевыми облаками солнечный диск коснулся океана. Рядом с Храм сидели братья Мэф и Пор, подставив свои мускулистые и загорелые тела влажному ветру. Другие братья и сестры ждали в доме, каждый на своем месте.

Сердце Храм вздрогнуло.

– Уже здесь! – прошептали ее губы.

И опершись костлявыми руками о гладкие золотые подлокотники, она стала приподниматься. Мэф и Пор вскочили, подхватили ее.

– Уже! – повторила она и радостно, по-детски улыбнулась, обнажив старые, пожелтевшие зубы.

Мэф и Пор вгляделись в океанский горизонт: он был по-прежнему пуст. Но сердце Храм не могло ошибиться: прошла минута, другая, третья, и левее мутного, тонущего солнечного диска возникла точка.

Ее сразу заметили из дома: раздались радостные вскрики.

– Мясо не удержало! – Худые пальцы Храм сжали широкие запястья братьев.

От дома по нисходящей лестнице бежали на пирс братья и сестры.

Белый катер приближался.

Храм двинулась к нему, но впереди ее босых и мокрых ног был край пирса. Братья удержали ее. Тело ее вздрагивало, сердце пылало.

– Уже здесь! – старчески взвизгнула Храм и забилась в руках братьев.

Худое тело ее извивалось, пена выступила на морщинистых губах. Подбежали братья и сестры, обняли, припали к ногам.

– Положи себя на Лед! – помог сердцем Га.

Тут же стали помогать другие, сдерживая собственный вой и рыдания. Но сердце Храм не хотело ложиться на Лед: скрюченные пальцы впивались в руки и лица братьев, тщедушное тело билось и извивалось, пена летела изо рта вместе с хриплым воем:

– Зде-е-е-есь! Зде-е-е-е-есь!!!

Впервые за долгие десятилетия непрерывного, ежеминутного ожидания сердце самой старшей и самой сильной сестры братства не справлялось с достигнутым. Сердце терялось. Могучее и мудрое, оно вдруг стало совсем юным и неопытным, словно только вчера удар ледяного молота разбудил его. Сердце Храм бессильно трепетало.