Ледяная трилогия
Шрифт:
Мальчик вздрогнул лицом и передернул бровями. Короткие русые волосы на его голове зашевелились.
– Котыпес… – произнесли его губы.
Он пукнул. По его телу пробежали четыре волны мелкой дрожи, остановившиеся глаза наполнились влагой. Две птицы, перекликающиеся неподалеку в ветвях сакуры, смолкли.
Мальчик перестал дрожать. Замер. И его моча зажурчала между ног.
Прижавшиеся к нему близнецы словно окаменели. Мальчик вздрагивал, не моргая и не шевелясь. И писал под себя. Моча тихо струилась на белое шелковое ложе, усыпанное голубыми лепестками.
Ак, Горн и Скеэ застыли на 42 минуты.
Наконец сердца близнецов смолкли.
Близнецы вздрогнули, губы их раскрылись и жадно, со стоном и всхлипом втянули теплый, влажный и ароматный воздух тропиков. Руки близнецов разжались, они рухнули навзничь на ложе, сбивая лепестки роз. Мальчик остался сидеть, неподвижно глядя перед собой. Лежа навзничь на лепестках роз, близнецы жадно и радостно дышали. Голоса двух птиц снова ожили в ветвях.
Горн моргнул. И пошевелил пальцами правой ноги. Мокрые губы его дрогнули, язык зашевелился во рту.
– А м-м-м… а… м-м-м… а дай… – произнес Горн и нашел глазами близнецов.
Они дышали, восторженно глядя на него. Из их глаз потекли слезы.
– Дай, дай… – замычал Горн, и руки его потянулись к близнецам.
Ак и Скеэ взяли его за руки.
– Дай, дай, дай… – мычал Горн, хватая их и пуская слюни.
Близнецы с трудом приподнялись, обняли Горн. Теперь они, уставшие сердцем, опирались на мальчика. Он же сильно захотел их сердца.
– Дай, дай, дай! – захныкал он, цепляясь за плечи и головы покачивающихся близнецов.
Они же беззвучно плакали, обвивая его уставшими руками. Сердца их изнемогли , встретившись с сердцем Горн: сердце подобной мощи еще не попадалось им. Даже могучее сердце Храм уступало этому совсем еще маленькому сердцу, источающему потрясающую силу.
– Дай, дай, дай!! – заревел Горн, и лицо его исказилось мучительной гримасой.
Близнецы снова заговорили с ним.
Горн замер. Глаза его остекленели. Слюна обильно потекла из открытого рта.
Прошло еще 38 минут.
Близнецы дернулись и со стоном повалились на ложе.
Горн зашевелился. Лицо его пылало. Руки мелко дрожали. Из открытого пересохшего рта вырывалось прерывистое горячее дыхание.
– И… дай, и дай, и дай! – замычал он.
Близнецы лежали чуть дыша.
– И дай! И дай! И дай! И дай! – заревел Горн.
Ак с трудом оторвала свою позолоченную голову от ложа. Скеэ судорожно дышала как рыба, выброшенная на берег. Подняться она была не в силах.
– И дай! И дай! И дай! – Горн ревел, багровея щеками.
Руки его вцепились в золотые волосы Скеэ, затрясли ее:
– И дай! И дай! И дай!! И дай!!!
Обступающий ложе лес зашевелился. Все братья и сестры Океанского Дома были здесь с самого
– Нужно помочь им. Подставить ! – заговорил Уф, приближаясь к ложу.
– Они не удержат ! – взвизгнула Шэ.
– Он сильнее ! – вскрикнул Дас.
– Они рушатся ! – прорычал Борк.
– И дай! И дай! И да-а-а-ай!!! – ревел во весь голос Горн и рвал волосы бесчувственной Скеэ.
Листва окружающего леса зашевелилась. Десятки рук сквозь листву потянулись к ревущему Горн. Но он ничего не замечал, продолжая реветь, тряся голову Скеэ, разбрызгивая слезы и слюни. Пробудившееся сердце его жаждало.
– Я упрусь ! – выдвинулся вперед Уф.
– Нет!! – взвизгнула Храм, останавливая всех. – Он жаждет их! Первых ! Ты погасишь ! Они должны! Поможем им! Станем опорой ! Все под них!
Десятки рук подняли Ак и Скеэ, прижали к мальчику. Горн жадно обхватил их, замер. Храм прижалась к спине Ак, Уф – к спине Скеэ. Скеэ открыла глаза.
– Говорите ! – приказали сердца обступивших.
И близнецы снова заговорили с Горном.
Братья и сестры поддерживали их. Уф прижимал Скеэ к мальчику, Храм, не в силах это сделать слабыми руками, прижалась сама к загорелой спине Ак. Мэф и Пор поддерживали Храм сзади. Шэ, Борк, Нюз и П держали Уф. Остальные обступили ложе, протянув вперед руки и положив головы на ложе. Сердца их обстояли и поддерживали.
Прошли 23 минуты.
Сердца Ак и Скеэ смолкли. Близнецы были без чувств. Руки братьев подхватили их, положили. Из их ушей и ноздрей потекла кровь.
Застывший Горн вздрогнул. И все почувствовали, как впервые просияло его сердце. Оно наполнилось. И обрело первый покой.
Горн пошевелился. И увидел окружающих его. Все молча смотрели на него. Он оперся руками о ложе, встал на колени. Затем приподнялся и выпрямился. Взгляд его выкаченных глаз стал внимательным и осмысленным. Глаза словно полиняли за эту ночь, став более прозрачными. Синева в них побледнела, стянувшись к зрачкам. Глаза скользили по окружающему миру. Теперь мальчик видел его по-другому: еще не как Горн, но уже не как Миша Терехов.