Ледяная западня
Шрифт:
Вилькицкий, Вилькицкий... Не скрою, газетный репортаж поразил меня ложным пафосом и витиеватым пустословием. За громкими фразами — истинная героика трудных месяцев похода, зимовки всех участников экспедиции. Все время шла речь об одном человеке — Вилькицком. Ему воздавались почести, в его адрес сыпались похвалы и лестные сравнения. Архангельским властям, самому Вилькицкому почему-то не пришла в голову мысль почтить память погибших. Забыли? Или не захотели? И еще. Как начальник экспедиции выслушал такой малиновый звон? Ведь настоящие русские моряки не любили, стеснялись громких слов. Но ведь выслушал,
После знакомства с материалами газеты «Северное утро» Вилькицкий стал мне антипатичен. Рассуждал я примерно так: нельзя осуждать человека за то, что он не питает к кому-то дружеских чувств, не обязательно любить каждого сослуживца. Но забыть о заслугах умершего Жохова в день общей победы — предательство. По крайней мере так я расценил поведение Б. А. Вилькицкого в торжественные сентябрьские дни 1915 года.
Своими мыслями я поделился с работником архива. Тот внимательно перечитал материалы, пожал плечами:
— Думаю, что ваши обвинения в адрес Вилькицкого не имеют под собой достаточной почвы. Откуда вы знаете, что он ничего не говорил о Жохове? Ведь вы читаете не стенографическую запись, а газетный отчет. Вполне возможно, что тут вина не Вилькицкого, а репортера...
— Возможно...
— И вообще о капитанах-героях. Вы знаете Нансена?
— Знаю.
— А можете назвать его помощников? То-то и оно. А ведь и с ним плавали храбрые моряки! Таков удел капитанов. Если бы погибли корабли и экипажи, общественность заклеймила бы позором Вилькицкого. Но экспедиция благополучно достигла порта назначения. И капитану — первая слава!
В какой-то степени работник архива был прав. Под руководством Вилькицкого экспедиция сделала крупные открытия, ему первому отдавались почести. Мои же обвинения строились не на конкретных фактах, а на догадках. Подтвердить или опровергнуть их могли только участники экспедиции, свидетели тех событий. А раз их в Архангельске не оказалось, то и жить дальше здесь мне не имело никакого смысла.
На другой день я выехал в Москву. От радужных надежд, которые владели мной на пути в Архангельск, теперь не осталось и следа.
Киреев выслушал мой сбивчивый отчет с интересом.
— Не огорчайся, брат! Не сгущай краски. Копии газетных заметок и репортажа — все-таки документы. Сидел бы дома — не появились бы они в твоем блокноте. Северный город своими глазами повидал. В поведении Вилькицкого мне непонятно одно обстоятельство: почему все-таки на карте значится остров Жохова? Начальник экспедиции, по твоим словам, не любил лейтенанта, а остров разрешил назвать его именем. В таком поступке мало логики. Мой совет: сделай запрос в музей Арктики, узнай, с каких пор маленькая земля носит имя лейтенанта. А может быть, чем черт не шутит, знают там и адреса здравствующих участников экспедиции.
Письмо в Ленинград пришлось послать уже из Тамбова, так как практика в «Комсомолке» подошла к концу.
А ЧЕЛОВЕК-ТО ЖИЛ
ПОД БОКОМ
О твета из ленинградского музея Арктики и Антарктики не было так долго, что пропала всякая надежда вообще его получить. Сперва я поругивал сотрудников музея, не
Состоялся длинный разговор, из которого можно было сделать только один вывод: бороться за восстановление истины никогда не поздно, даже пятьдесят лет спустя. Однако нельзя увлекаться, делать выводы на основании одной интуиции. Оперировать можно только фактами, и фактами строго проверенными. Стало быть, моя увлеченность лейтенантом Жоховым перестала быть личной забавой, приобретя общественную значимость. И от сознания этого мне стало еще труднее. Ведь документальных фактов у меня не было.
Лейтенант, лейтенант! Знать бы, что вы так накрепко войдете в мое сердце, не стал бы слушать рассказы учителя о вас. Лучше бы сбежал с урока и два сеанса подряд смотрел фильм про вратаря республики. И был бы, наверное, у меня любимый герой, более удобный, простой и понятный. Герой, который шел к своей славе прямой дорогой. А вы, лейтенант? Вы столько загадок загадали.
Ответ работников музея Арктики в какой-то степени подтвердил мои обвинения в адрес Вилькицкого. Выяснилось, что по его предложению острову было присвоено имя бывшего командира ледокола «Вайгач» Новопашенного, который после Великого Октября эмигрировал за границу. Так что только при Советской власти остров переименовали в остров Жохова. Стало быть, я оказался прав в споре с архангельским архивариусом: Вилькицкий не воздал должное лейтенанту.
Работники музея сообщили и адрес бывшего штурмана ледокольного парохода «Таймыр» Н. И. Евгенова. Буквально на следующий день отправил ему письмо. К сожалению, ответа так и не получил.
Прошло несколько лет, прежде чем мне наконец-то крупно повезло.
Как-то журналистские обязанности привели меня в кабинет начальника Тамбовского вагоноремонтного завода В. И. Наянова. Областной газете требовалось его выступление о шефстве ветеранов труда над молодыми рабочими. Владимир Иванович писать статью отказался, ссылаясь на занятость, но сказал, что сможет уделить мне час времени и сообщить все известное ему по интересующему вопросу. Договорились, что в газете появится мое интервью с начальником завода. Закончив дело, я собрался было уходить, когда Наянов любезно поинтересовался, работаю ли я над чем-нибудь более объемным, чем оперативные статьи и очерки в газете. Пришлось рассказать ему о своих неудачных поисках.
— Речь идет об участниках экспедиции, которая в двадцатом веке ухитрилась открыть целый архипелаг, Северную Землю! — пояснил я.
— Да?! Благодарите судьбу за то, что рассказали мне о своей беде, — улыбнулся Владимир Иванович. — Я знаю одного участника экспедиции.
— !!!
— Да, да. Я имею в виду Федора Савельича Ильина. Он был кочегаром на «Вайгаче». Много лет работал у нас на заводе: хороший командир производства, старый коммунист. Недавно Ильин вышел на пенсию, но из Тамбова никуда не уехал.