Ледяное пламя

Кунц Дин Рей

– Ерунда, - угрюмо сказала Холли.
– Желтое все равно останется желтым, даже если я не знаю, почему глаз видит разные цвета. В тебе есть огромные силы, ты сам - сила, и не надо кивать на Господа Бога или пришельцев в пруду.

Джим отпустил ее руки и приник к ветровому стеклу, за которым открывалась унылая панорама сухих полей и изгибалась черная нитка шоссе. Казалось, он испытывает страх при мысли о скрытых в нем гигантских возможностях. Обладание ими накладывает бремя ответственности, а Джим не верил в собственные силы.

Холли заметила, что

он прячет глаза, и поняла: Джим стыдится своей болезни. Он, сильный и гордый, не хотел поверить в выпавшее на его долю несчастье. Рушилась жизнь, с таким трудом отстроенная заново, жизнь, где высшей ценностью была уверенность в себе и монашеское одиночество аскета, которому никто не нужен, кроме Бога. Он думал, что, уйдя от людей, принял хорошо обдуманное решение, а ему говорят: этот поступок - отчаянная попытка справиться с бурей воспоминаний, грозивших его погубить. Получается, потребность в самоконтроле вывела Джима за границы разумного.

Холли вспомнила слова в блокноте:

"Я ИДУ. ТЫ УМРЕШЬ".

– Куда мы едем?
– удивился Джим. Машина повернула в сторону Нью-Свернборга. Вместо ответа Холли спросила:

– В детстве ты был обычным ребенком?

– Таким же, как все остальные, - быстро ответил Джим, и она отметила резкость и поспешность его ответа.

– Никаких признаков скрытых талантов?

– Никаких.

Внезапная нервозность Джима, угадывавшаяся в дрожании рук и порывистых беспокойных движениях, убедила Холли, что она на верном пути. ОН не был обычным ребенком. Ее вопрос напомнил ему о прошлом и открыл глаза на происхождение его уникальных способностей. Но Джим не хочет примириться с действительностью и пытается укрыться за щитом отрицания.

– Ты что-то вспомнил?

– Ничего.

– Хватит секретничать, Джим.

– Ну правда, ничего.

Ей ничего не оставалось, как сказать:

– Нет, Джим. Ты не такой, как все. И пришельцы здесь ни при чем.

Похоже, воспоминания, которыми он не хотел с нею поделиться, поколебали уверенность Джима, и он неохотно проронил:

– Не знаю.

– Это правда, Джим.

– Может быть.

– Помнишь, как вчера вечером Друг сказал, что, по их меркам, он ребенок? Так вот - он действительно ребенок, вечный ребенок. Ему всегда десять лет, потому что, когда ты его создал, тебе тоже было десять. Теперь ясно, почему он так любит порисоваться, а чуть что - сразу обижается. Друг ведет себя не как ребенок из другой галактики, которому десять тысяч лет, а как обыкновенный десятилетний мальчишка.

Джим опустил веки и откинулся на спинку сиденья, как будто разговор утомил его, но сжатые кулаки, которые он держал на коленях, выдавали его внутреннее напряжение:

– Куда мы едем, Холли?

– Устроим небольшую экскурсию. Дорога шла мимо золотистых холмов и полей. Немного передохнув, Холли возобновила осторожный натиск:

– Враг - воплощение страхов десятилетнего мальчика. Теперь я понимаю, что чудовище, которое проникло в номер мотеля, не было настоящим и не имело никакого отношения к пришельцам.

Такой кошмар может родиться только в голове испуганного ребенка.

Джим молчал.

Она заглянула ему в лицо:

– Джим?

Его глаза были по-прежнему закрыты.

Сердце Холли учащенно забилось:

– Джим!

Тревога в ее голосе заставила его выпрямиться и открыть глаза.

– Что?

– Ради Бога, не закрывай глаза, а то заснешь. Как я сразу не сообразила...

– Думаешь, я смогу заснуть, после того что узнал?

– Не знаю. Но я боюсь. Ты ведь не будешь закрывать глаза, правда? Пока ты не спишь, Враг не страшен, но что, если тебя потянет в сон?

На ветровом стекле, точно на экране бортового компьютера истребителя, появилась черная бегущая строка:

"СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ".

Похолодев от ужаса, но не желая выдавать своих чувств, Холли резко включила стеклоочистители, точно вместе с надписью хотела стереть угрозу. Однако слова не исчезли, и Джим сидел, уставившись на них в оцепенении.

Они проехали мимо маленького ранчо. В открытые окна ворвался запах свежескошенного сена.

– Куда ты меня везешь?
– снова спросил Джим.

– На разведку.

– Куда?!

– В прошлое.

Джим подавленно замолчал, потом сказал:

– Я все еще не могу прийти в себя. Не могу, и все. Ну скажи, как мы сумеем проверить твои подозрения?

– Мы едем в город, - ответила Холли.
– Повторим вчерашнюю экскурсию. Как тебе название: "Романтические тайны Нью-Свенборга"? Чушь. Но что-то здесь есть. Ты не случайно провез меня по местам, где прошло твое детство. Ответ на нашу головоломку можно найти только в Нью-Свенборге. Давай вместе его поищем.

На ветровом стекле пониже шести черных слов побежала вторая строка:

"СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ".

Холли знала: отпущенное ей время истекает. Враг понял, что она близка к цели, и, не дожидаясь, пока Джим уснет, решил стереть ее с лица земли, превратить в кучу кровавых лохмотьев. Она подталкивает Джима навстречу истине, сама не зная, чем кончится ее затея. Что, если его железная воля не выдержит такой нагрузки и в образовавшийся пролом хлынет черная лава ненависти, которая захлестнет добрые стороны его личности?

– Скажи, Холли, я избавлюсь от этого странного состояния, если ты мне все расскажешь и объяснишь?

– Сначала ты должен мне поверить. Только тогда можно надеяться на выздоровление. Поверить в то, что страдаешь психическими отклонениями, - первый трудный шаг к пониманию, без которого никакое лечение не принесет успеха.

– Не надо строить из себя психиатра. Что ты разговариваешь со мной, как врач с пациентом?

Джим пытался найти убежище в гневе. Взгляд ярко-синих глаз, в котором ясно читалась угроза, обжег Холли арктическим холодом. Совсем как в тот день, когда она приехала к нему в Лагуна-Нигель, а он дал ей понять, чтобы она не лезла к нему в душу. Тогда у Джима ничего не вышло, а сейчас и подавно.