Ледяное проклятье
Шрифт:
— Как только закончишь с лошадьми, займешься своей больной ногой. Покажи рукой, где болит.
С легким скрипом металла ниргал согнул ногу в колене и пальцем ткнул куда-то в область щиколотки.
— Ясно, — кивнул я. — Тогда аккуратно сбиваешь защитные доспехи с щиколотки и до самого колена. Осторожно разнимаешь кольца кольчуги, обнажаешь ногу до шерстяной поддевки и сразу зовешь меня. Все понятно?
Вновь последовал уже привычный удар сжатым кулаком в грудь, и ниргал вернулся к уходу за лошадьми. А я невольно порадовался тому, что в свое время мне пришлось вскрыть нескольких таких вот закованных в металл воинов и изучить строение их многослойных доспехов. Теперь я хотя бы мог отдать осмысленный приказ и быть уверенным в его выполнимости…
Тишину зимнего леса разорвал мерный стук молотка — один из ниргалов приступил к снятию шлема со своего больного собрата. Поморщившись от резкого звука, я лишь вздохнул — поделать с этим было нечего, и теперь мы буквально оповестили на всю округу о своем местонахождении.
Обычных лесных жителей я не боялся — даже один ниргал сможет легко отбиться от целой стаи оголодавших волков. Могучие медведи, способные ударом лапы сплющить камень, сейчас мирно посапывают в укрытых снегом берлогах. Нет, зверей я не опасался. А вот остальных обитателей Диких Земель я вовсе не желал бы увидеть в гостях. Чего, например, стоят однажды встреченные нами киртрассы — огромные двухсотлетние костяные пауки с багровым огнем в уродливых глазницах… заглянет такая вот тварь на огонек, и мало никому не покажется.
И самое главное — надо прямо сейчас решить, что делать дальше. Либо взгромоздить потерявшего сознание ниргала поперек седла и продолжить путь к поселению, либо остаться здесь и сделать передышку на несколько дней, чтобы вплотную заняться ниргалами, находящимися в плачевном состоянии. На то, чтобы принять решение, мне хватило одного взгляда на тяжело припадающего на ногу воина, старательно укрывающего лошадей попонами.
Выбора нет. Мы остаемся здесь и попытаемся хотя бы отчасти восстановить силы и здоровье. А возможная погоня… если по наши души кто и идет, то встреча все равно неизбежна, рано или поздно, но мы столкнемся. И я предпочту встретиться с врагами сейчас, а не через несколько дней, когда охромевший ниргал окончательно превратится в беспомощного калеку, а второй умрет, так и не придя в сознание. Решившись, я с хлопком свел ладони вместе, дождался, когда ко мне повернутся вопросительные лица Тиксы с Лени и смотровые прорези глухих шлемов ниргалов, и распорядился:
— Лагерь разбивайте основательный. Мы задержимся здесь на пару дней.
Обладающему нечеловеческой силой воину относительно легко удалось разбить крепления и снять шлем с поверженного болезнью ниргала. Выполнив свою задачу, он легко поднялся с колена и с полным безразличием отошел в сторону, предоставив нам заниматься остальным. Да уж, человеколюбием ниргалы явно не страдают.
Взглянув на ниргала, методично укладывающего инструменты обратно в сумку, я вновь напомнил себе, что не они виновны в своей черствости и безразличии. Некогда это были обычные люди, над которыми провели жестокий ритуал, превративший их в железных истуканов, готовых выполнить любой приказ хозяина без малейших моральных терзаний. Лорд Ван Ферсис, надеюсь, ты уже сдох, ну или на худой конец корчишься сейчас от невыносимой боли в руках умелых палачей. Очень надеюсь. Натворить столько ужасного, искалечить судьбы стольких людей… и мою в том числе.
Раненый ниргал едва слышно застонал, и, вынырнув из воспоминаний, я нетерпеливо спросил, обращаясь к широкой спине гнома:
— Ну что там? Совсем плохо?
— Плохо, — незамедлительно отозвался Тикса, подтвердив мои самые худшие предположения. — Сильно болеть.
— Горячка у него, господин, — добавил Лени, поднося к изуродованным ожогами губам больного кружку с горячим травяным отваром. — И кажись, задыхается он — ртом воздух хватает, а в груди хрипит что-то.
— А ну-ка сдвиньтесь в сторону, — велел я, и гном с рыжим незамедлительно повиновались, открыв моему взору лицо ниргала.
Лучше бы они этого не делали. Ниргала со снятым шлемом и так нельзя было назвать красавчиком, но сейчас,
— Ты прав, Тикса, дело совсем плохо, — подытожил я увиденное, чувствуя, как во мне умирает надежда, что уже завтра мы тронемся в путь. — Того гляди умрет. Лени, засунь ладонь ему под кольчугу и пощупай там — слишком уж он дрожит, что-то тут не так.
Последовав моему приказу, Лени оттянул у горла ниргала часть кольчуги и запустил туда руку, прощупывая грудь и бока. Уже через минуту рыжий выругался и, вытянув ладонь обратно, взглянул на меня:
— Насквозь мокрехонько. У него там что-то вроде шерстяной поддевки — так ее хоть выжимай. И на ощупь шерсть холодная и склизкая. — Поднеся мокрые пальцы к носу, Лени внюхался и тут же отдернул руку прочь. — И пахнет гнусно!
— Беда, — мрачно произнес я и, задрав голову, уставился на серый небосклон, откуда вновь посыпался мелкий снег. — Беда…
— Раздеть надо! — буркнул Тикса, сочувственно глядя на дрожащего в ознобе ниргала. — Бронь снять, кольчугу… все снять надо. В сухое переодеть, отвар дать, хорошо кормить и одеяло укрыть! Потом здоровый быть — через два день, может, три день.
— А может, и через неделю, — ответил я, с тоской вглядываясь в ту сторону, где, по моим расчетам, располагалось наше поселение, наш дом. — Ладно! Значит, так тому и быть. Лени, готовь все необходимое, чтобы обиходить больного. Тикса, с тебя горячий бульон из зайчатины. Понаваристей. А я пока велю снять с него остальные доспехи.
— Слушаюсь, господин, — кивнул Лени и, не удержавшись, спросил: — А потом обратно вздеть сумеем? Ну, броню на ниргала?
— Мы — нет, а ниргалы, может, и сумеют, — пожал я плечами. — Да и плевать. Не думаю, что из него будет толк ближайшие несколько недель, в броне или нет. Он на ногах не стоит. Давайте, занимайтесь делом.
Отдать двойке ниргалов требуемые приказы времени много не составило, и вскоре зимний лес вновь огласили звонкие удары молотка и недовольный скрежет снимаемых доспехов. Тикса суетился у костра, торопливо нарезая оставшуюся у нас зайчатину крупными кусками и бросая в котелок, Лени копался в сумках, выискивая сухую одежду и тряпки. Все были заняты, а я вновь остался не у дел и отошел в сторону — подальше от людей и лошадей, от которых нет-нет, да и пыхало уже ненавистным мне теплом. Опять же, прижившиеся у меня за плечами ледяные щупальца все старались дотянуться до кого-нибудь из моих спутников, и я боялся, что однажды не услежу, и еще один из нас превратится в ходячую сосульку. Или умрет. Не стоило рисковать.
А здесь, у самого края наспех разбитого лагеря, было так свежо и прохладно, едва заметный зимний ветер обдувал мое лицо, и я невольно растянул пошедшие трещинами губы в блаженной улыбке. Уже привычным жестом наклонился и, набрав в обе пригоршни снега, принялся его сминать в комки, не забывая водить взглядом по сторонам. Успокоившиеся щупальца лениво свесились вниз и едва заметно колыхались, взрыхляя снег.
Я не обращал на них внимания — моя голова была занята другим. Я все пытался решить, правильно ли поступил, когда из-за одного ниргала остановил продвижение всего отряда самое малое на несколько дней. По всему выходило, что я делаю глупость — чем быстрее мы все окажемся в Подкове, под защитой стены форта, среди друзей, тем лучше. И если кто-то не может осилить тяжесть дороги — что ж, надо жертвовать малым, чтобы спасти большее. Не правда ли? Я так поступить не смог, хотя и возникла тихая мыслишка привязать больного воина к седлу и продолжить путь, понадеявшись на случай — вдруг не помрет. Кто знает… Хотя, о чем это я? Мне хватило одного взгляда, чтобы отчетливо и ясно понять — заболевший ниргал не перенесет дороги. Умрет самое большее через два дня пути.