Ледяное сердце не болит
Шрифт:
– Благодарю вас, – поручкался с ним и Полуянов.
Когда они вдвоем с опером вышли в полутемную стынь переулка, Савельев спросил:
– Ну, что, крыспондент, тебе ясна твоя программа на завтра?
– В принципе ясна. А что делать, если они тут у меня ментовское удостоверение будут просить?
– Ну, это твои проблемы. Я завтра занят под завязку.
Они медленно пошли в сторону метро, и Дима все зачем-то смотрел себе под ноги: будто хотел найти еще что-то, какую-то улику или след исчезнувшей Нади.
– Кроме того, – опер указал пальцем на старинный доходный дом,
– Слушаюсь, товарищ майор, – ухмыльнулся Полуянов.
– Ну, если будет что-то новенькое, немедленно мне звони.
– Спасибо тебе, Вася, что помог, – с чувством ответствовал журналист.
– Пока совершенно не за что.
– Может, тебя подвезти куда?
– А где твоя тачка?
– На проспекте Мира я ее бросил, у «Алексеевской».
– Не, мне совсем в другую сторону.
А когда они уже спустились в переход метро и дошли по длиннющей подземной кишке до стеклянных дверей станции, опер вдруг сказал:
– Ты, Полуянов, в памяти-то поройся: кому ты за свою жизнь хвост успел прищемить.
– А что? – нахмурился Дима.
– Есть у меня подозрение: это преступление – против тебя направлено. Это либо месть, либо предупреждение.
– Откуда ты взял?
– Ниоткуда. Нюхом чую. Ну, бывай, крыспондент, – Савельев быстро протянул свою лапу и, не успел Полуянов ни О чем его больше спросить, отправился в сторону эскалатора, ведущего к «Таганской».
Сам журналист потащился в противоположную сторону.
Слава богу, что сегодня ему помог Савельев. Дима был благодарен оперу не только потому, что тот направил его на какое-то подобие следа. Майор еще поспособствовал Полуянову убить вечер. Что бы он делал без Нади, в одиночестве, в ее квартире? Тупо ждал бы ее звонка?.. Оставалось только пить – а пить журналист совсем не собирался, ведь, возникни экстренная ситуация, надо иметь голову ясной.
После подобия следственных действий, коими они занимались с опером, Дима приехал в Надину квартиру только в начале двенадцатого. Родион встретил его бурным лаем и прыжками – хотя на морде его застыл невысказанный вопрос: куда ты, мужик, подевал мою хозяйку? Не раздеваясь, Полуянов прошел в комнату. Первым делом послушал автоответчик: кроме своего собственного отчаянного призыва, адресованного Наде, и трех швыряний трубки на нем ничего не было.
Журналист вздохнул, нацепил на таксу шлейку, ошейник, взял поводок – и они отправились с псом гулять. Ни о чем думать не хотелось, и Дима на прогулке просто побродил в ущельях меж девятиэтажек, привычно подивился: сколько светится окон, сколько живет вокруг людей… И тут же пронзила мысль: «Ну почему именно Надя? За что – Надя? Совершенно безобидное существо, никогда и никому не делала ничего плохого… Может, прав милиционер – в той своей последней фразе? И похищение Надежды – это месть (или предупреждение) ему, журналисту?..»
Потом мысли перекинулись на видеозапись незнакомой девушки, просящей о помощи «папочку».
Родион бестолково носился по снегу туда-сюда, рылся в нем. Затем принялся галантерейно ухаживать за добродушной овчаркой (в три раза его больше). Дима прервал интенсивные обнюхивания: «Родя, домой!» Таксик безо всякой охоты прекратил ласковые обнюхивания, но к подъезду послушно побежал. Правда, при этом от Полуянова отвернулся: обиделся, значит.
С животными приятно иметь дело. В отличие от людей, они непосредственны в выражении своих чувств и не держат камня за пазухой.
Дома Дима покормил Родика, а сам, недолго думая, достал из холодильника дежурную бутылку водки. «Пью не пьянства ради, – уверил себя Полуянов, – а исключительно для снятия стресса». Все равно он уже почал бутылку вчера. Вчера… Вчера…
Вчера все было совсем по-другому: в спальне тихонечко дрыхла Надежда, и оттого весь дом казался теплым, уютным, обитаемым.
Сейчас, несмотря на присутствие Родиона, от пустой квартиры несло холодом и одиночеством. Прямо-таки смердело.
Журналист хлопнул рюмку водки, заел колбасой, откусывая прямо от батона. Водка, упавшая на голодный желудок, оказала благотворное действие: тепло и спокойствие разлились по всему телу. Сразу дико захотелось спать. Дима еле успел доковылять до спальни, раздеться и поставить будильник в своем сотовом на шесть ноль-ноль: надо было ехать по наущению Савельева в «Транскредитгаз», или как там его… Полуянов даже кровать как следует не разобрал: просто откинул плед и юркнул под одеяло.
Проснулся он среди ночи оттого, что, как ему показалось, кто-то рядом с ним явственно произнес чью-то фамилию… Чью-то… Но не его и не Надину… Малознакомую…
Дима приподнялся на подушке с колотящимся сердцем. Глянул на мобильник: половина пятого утра.
Однако спать совершенно не хотелось. Да и сколько там ему оставалось дрыхнуть до свистка будильника – полтора часа всего. Он перешагнул через разбросанную по полу одежду и пошлепал босиком на кухню. Во рту пересохло. Перед сном он не задернул шторы, и потому видны были черные громады домов вокруг – только кое-где не спит одно-другое окно. В темном воздухе медленно кружились большие хлопья снега. «Снег… – подумал Дима. – Значит, потеплело…»
И правда, градусник на кухне показывал всего лишь минус восемнадцать. По сравнению с морозами последней недели и впрямь теплынь, что и говорить.
Журналист выпил воды прямо из графина – не раз и не два его за то, что он пьет «из горла», ругала Надежда… Надя, Наденька, Надюшка, Надька… Где же ты, моя родная?..
Однако в тот миг, когда Дима ставил графин на место, в мозгу вдруг всплыла та самая фамилия, от которой он проснулся: Хариди… А потом сразу – еще одна: Казанцев… Да, Казанцев… Как же он о нем-то забыл… Этот человек запросто мог считать себя врагом Полуянова… И с моральными принципами у него было негусто… Да что там говорить: настоящей сволочью был Казанцев…