Ледяной ад
Шрифт:
Мертвый олененок или опоссум на обочине дороги захватывал ее воображение, вызывая едва ли не эйфорию. Хэнли научилась скрывать эту страсть от окружающих и поступала так, пока не очутилась однажды в биологической лаборатории колледжа. Там-то она нашла себя. Работая в моргах, она смогла окончить медицинскую школу и занялась эпидемиологией. Наконец пришло и признание ее профессионализма.
Она знала, что прославилась благодаря необычайному ассоциативному мышлению и удивительной памяти. По-видимому, того же мнения придерживался какой-то компьютер, выдавший Королевскому
Смерть поразительно меняла любой организм. Его покидали жизненные и движущие силы, и это осязаемое отсутствие опьяняло, порой брало за душу и навсегда оседало в памяти. Бренность, в которой прежде теплилась жизнь. Но что-то еще более могущественное вытесняло жизнь. Эта очевидная пустота сильнее всего захватывала мысли и душу Хэнли. Бывший муж частенько обвинял ее в том, что мертвые для нее важнее, чем живые. «Нет, — отрицала Хэнли, — просто зачастую они мне больше интересны».
Хэнли закусила губу:
— Ладно. Давайте взглянем на следующего.
Следующим оказался доктор Косут. Каждая клеточка его тела была разрушена, искажена, разорвана кристаллами льда. Он лежал обнаженный, каким его и нашли; большие фурункулы на коже почернели.
Хэнли быстро осмотрела Косута и подтвердила данные отчета, который ей подали: в отличие от прочих причиной смерти стало переохлаждение.
Хэнли наклонилась ближе, опершись руками на колени.
— Он насквозь промерз, — сказала она достаточно тихо, чтобы не быть непочтительной, — но губы мокрые.
Ди присмотрелась.
— А может быть, он начинает оттаивать? — предположила она и тут же передумала. — Нет, невозможно. Здесь слишком холодно.
Хэнли достала из кармана еще одну пробирку и закачала второй образец.
— Никаких признаков конвульсий, глаза не повреждены. Ладно, здесь пока все. — Она повернулась к Верно: — Придется создать вам новые трудности…
— Не переживайте, — успокоил ее Верно. — Улаживать конфликты — моя основная обязанность.
— Через несколько дней, когда я буду уверена, что у нас есть все необходимые образцы тканей, нужно запечатать в пластик, опрыскать углеводородом и поместить в оргалитовые ящики останки Анни Баскомб и господина Огата, а также их личные вещи.
— Хорошо.
— У меня есть костюмы биологической защиты, перчатки и хирургические маски для тех, кто будет это делать.
— Пока все выполнимо, — заметил Верно.
— Весной, когда возобновится сообщение с внешним миром, я хотела бы перевезти тела в армейский Медицинский исследовательский центр инфекционных заболеваний США в Фредерике, штат Мэриленд.
— Но ведь до этого момента еще несколько месяцев!
— Да, однако в том случае, если я не сумею установить причину смерти, тела следует отправить именно туда. Помимо прочего, там соблюдаются все требования защиты от биологического заражения. Полагаю, здесь возникнут сложности, ведь Центр является одновременно военной базой, специализирующейся на разработке биологического
Верно выругался по-французски, обхватив себя руками в попытке согреться.
— Токио согласится. В отношении Оттавы я не уверен… А что делать с Минсковым и Алексом Косутом?
— Тело и имущество Минскова, тщательно упаковав, передать русским, пусть сами разбираются. Вряд ли они предъявят претензии к тому, что вы приняли меры предосторожности. Если выяснится, что тела заразны, мы обязательно их дезинфицируем. Русским придется с этим смириться. И при обращении с Косутом, даже в этом состоянии, следует принять все меры предосторожности.
— В каком состоянии?
— В замороженном.
— Вскрытия не будет? — поинтересовался Верно.
— Похоже, Косут был здоров, когда решил раздеться догола. Впрочем, аутопсия не помешает. Возможно, он тоже заражен, просто холод одолел его раньше инфекции.
Ди беззвучно заплакала, глядя на тело Анни Баскомб, лежащее на каталке у стены. Кто-то заплел длинные волосы в прелестную французскую косу. При жизни Анни была красавицей…
— Пойдем, ma ch`ere, [19] — позвал Верно, нежно подталкивая Ди к двери. — Не надо, чтобы она запомнилась нам такой, как сейчас.
19
Моя дорогая (фр.).
— Я провожу тебя до твоей комнаты, — предложила Ди. — Хочешь еще немного познакомиться со станцией по дороге? Спрашиваю из эгоистических соображений — работа экскурсоводом немного отвлекла бы меня от печальных дум.
— Ну конечно! У меня накопилась куча вопросов. Например, как обстоит здесь дело с освещением?
— Мы применяем лампы дневного света, чтобы беречь энергию и здоровье. Освещение и внутри, и снаружи станции запрограммировано на двенадцатичасовой цикл, чтобы у нас создавалось впечатление обычного дня и ночи. Цель такой работы приборов — приблизить наши условия к нормальным. Берегись бессонницы, — предупредила Ди. — Она тут повсюду, как холод.
— А днем есть хоть какой-то свет? — спросила Хэнли, когда они остановились возле большого окна.
Ди замолчала. В тусклом освещении ее седина сверкала, словно начищенный рыцарский шлем. Хэнли почувствовала, что Ди сейчас ее оценивает.
— В это время года, — ответила наконец Ди, — свет только лунный и звездный. Теперь солнца не увидеть до конца февраля.
— Четыре месяца, — подсчитала Хэнли. Она вгляделась в далекие прибрежные утесы за окном и подумала о том, сколько пройдет времени, прежде чем она ощутит всю тяжесть заключения в этих темных ледяных оковах. Хэнли почувствовала, как ее тело ждет не дождется утра — света. Снаружи тускло мерцали звезды, что отражались в ледяном пейзаже и освещали поверхность ярче, чем в более южных широтах.