Ледяной клад
Шрифт:
Василий Петрович заметил Цагеридзе, попробовал засмеяться, но не вышло, только дернул нижней губой:
– Как, начальник, клад свой вытащил?.. Черт, видишь, тебя обошел. За меня зацепился. Не уволил я черта. Не поспел... Крестец, холера, шибко болел еще с ночи! А как? Так бы ушел я, расчет был точный... И рыск всего один... Да хрен теперь рассуждать - по второму разу скакать через лед не придется...
Заговорил Баженов:
– Вы молодец, Василий Петрович! И вообще все очень счастливо закончилось. Именно счастливо - и не иначе. Но как все же можно было пренебречь элементарнейшей техникой безопасности! Как я смогу все это объяснить...
Его перебил Василий Петрович. Редко и глухо
– Да ты что - ты и штаны себе через голову наденешь... А по технике безопасности приказ начальника был... Устный, все одно - приказ... Свидетель я первый... Пикеты что тебе - не техника безопасности? Куды девались?.. Я снял!.. И документ на динамит, основание - для чего - тоже сам я написал. Станешь штаны надевать через голову, не забудь про эту пуговку... Стены плывут... Сестра, дай чего-нибудь!..
И медсестра спохватилась, стала всех выставлять из кабинета, говорить, что человеку нужен покой и лучше всего, пока готовится лодка, дать ему полежать дома. Василия Петровича унесли...
В кабинете, кроме хозяина, остался лишь один Баженов.
– Что ж, Николай Григорьевич, вызывайте для меня самолет на завтра, сказал он. - Все, что для себя и для ЦНИИ, я постепенно подготовил. Самые последние наблюдения я обобщу и облеку в форму документа сегодня вечерком. Что я должен сделать для вас?
Цагеридзе только пожал плечами, сказал:
– Вероятно, побыстрее уехать.
– Мне все же грустно, что между нами не установилось добрых отношений, - тогда снова заговорил Баженов. - Это не от меня, поверьте. И этого я не могу понять. Как должностное лицо, я вам помощник. Как человек, я вам не враг. Как, извините, бывший муж Марии Сергеевны, я вам не соперник. Но вы все же не любите меня. Больше того, я вам неприятен. Зачем нам дипломатничать? - Он повернулся на каблуках. - Я могу вам причинить служебные неприятности. Вы сами это знаете. Отстой леса завершился, конечно, вполне благополучно, если не считать уголовного дела, неизбежно вытекающего из вопиющего нарушения правил техники безопасности, и если не считать, что без этого нарушения и в данном повороте событий благополучного исхода тоже бы не было. Видите, какое шаткое равновесие. А сломанную руку главного бухгалтера ведь никуда не спишешь и не утаишь. И я все же рад поздравить вас со счастливым концом! Однако события этого дня таковы, повторяю, что их можно понимать и как случай экстраординарных явлений природы и как случай экстраординарных поступков людей. О них можно делать резко различные официальные выводы, ничуть не затрагивая научного значения вашего эксперимента. В оставшиеся часы я буду готовить свой заключительный документ. Неизвестно, останется ли он только в моей папке. Наконец, только в делах ЦНИИ и вашего треста. Бывают и другие папки. А подписан документ должен быть и вами. Вот я вас дружески и спрашиваю: какие у вас к нему пожелания? В каком плане, с учетом ваших каких интересов хотите вы, чтобы этот документ был написан?
Цагеридзе захохотал:
– В любом! В любом плане! Как вам интереснее. Пожалуйста, хоть в том плане, как превосходно сказал Василий Петрович. Только о пуговицах не забудьте!
Он хохотал не искусственно. Не с тем, чтобы сильнее оскорбить Баженова. Он просто был полон чувства радостного освобождения от всех давивших его долгое время тревожных забот. Читаут вскрылся, лес спасен, консультант ЦНИИ - злой дух Марии - наконец уезжает, а Василий Петрович оказался хорошим человеком. Что еще может быть радостнее всего этого? Будущие неприятности без неприятностей не проживешь - уже не страшны. Хуже того, что было, не будет! Скоро вернется Мария. Оба клада, к которым он так стремился, им найдены. Цагеридзе хохотал свободно, непринужденно, широко скаля
Но Баженов мрачнел.
– Любая шутка от частого употребления становится малоприятной, а плоская и грубая - тем более, - сказал он, весь как-то вытягиваясь. Натужное остроумие Бобыкина могло бы развиться и постепенно стать блестящим образцом локализованной заборной литературы. Но, как мне кажется, вы, Николай Григорьевич, усиленно стремитесь стать соавтором Бобыкина и выйти даже на более широкие просторы, нежели стены известного дощатого сооружения. Дело ваше. Я составлю заключительный документ так, как подсказывает мне совесть и объективная истина, а кроме того - и все-таки добрые чувства к вам. Вот мое командировочное удостоверение. Прошу вас сделать на нем необходимые отметки и поставить печать. Не имею привычки оттягивать это до последней минуты.
Цагеридзе молча расписался, открыл обитый листовым железом сейф, в котором хранилась круглая печать, достал, подышал на нее и приложил к бумаге.
– За свою грубость я должен извиниться перед вами. Но я протестую, когда вы оскорбляете честное имя Василия Петровича! - Цагеридзе уже не смеялся. - Протестую, когда вы хотите стать благодетелем по отношению к недостойному Цагеридзе. Составляйте, пожалуйста, любые документы. Я все подпишу!
Он проводил Баженова до двери кабинета, быстро набросал радиограмму в трест с просьбой послать на Покукуй самолет за консультантом ЦНИИ и кликнул Лиду...
Цагеридзе беспокойно шагал из угла в угол, держа в руке печать. Может быть, зря он так щедро и сгоряча сказал: "Я все подпишу"? Может быть, следовало сказать сухо и твердо: "Подпишу только то, что найду нужным"? Зачем без надобности давать противнику оружие, которое он непременно пустит в дело, хотя бесконечно и повторяет свои заверения в добрых чувствах! Не могут быть добрыми чувства друг к другу у людей, столь разно смотрящих на честность, правдивость и совестливость!
Ах, почему нет Марии, почему не здесь она, чтобы все ей рассказать!..
Не следует больше и думать об этом... консультанте... Надо думать, как быстрее отправить в Покукуй Василия Петровича. Надо думать, как теперь поскорее освободить запань ото льда, чтобы замороженные в нем бревна можно было начать вязать в пучки и подвешивать к "головкам". Надо думать о посылке сплавных бригад к молевым речкам, пора скатывать в воду новый лес. Надо думать. Нельзя ли все-таки хотя бы двадцать человек поставить снова на жилищное строительство. Надо думать...
Цагеридзе постепенно повеселел. Когда размышляешь о большом, сам большим становишься. Когда размышляешь о мелком - мельчаешь и сам. Все хорошо было! Все хорошо будет!
Он издали небрежно кинул в распахнутую дверку сейфа печать. Ударившись о стопку бумаг, печать, словно мячик, отскочила и упала на пол. Цагеридзе поднял ее, на этот раз аккуратно поставил куда следует, в уголок, и хотел уже захлопнуть дверку, но вдруг у него в памяти прорезался давний разговор с бухгалтером, вот здесь же, у распахнутого сейфа. Василий Петрович тогда принес ему на хранение какой-то пакет с надписью "Вскрыть после ледохода" и прибавил еще: "Можно раньше - только в случае смерти моей".
Ледоход закончился. Одно обязательное условие соблюдено. Его достаточно. И слава богу, что не вступило в силу второе условие. Любопытно, какой еще "кросворт" заготовил для него Василий Петрович?
Цагеридзе отыскал у задней стенки сейфа пакет, забытый, помятый. Секунду помедлив, сломал красную сургучную печать, разорвал конверт. Из него на стол выпало несколько клочков бумаги. Всё!..
Недоумевая, Цагеридзе перевернул их справа налево, так-сяк, попытался составить в один целый лист...