Ледяной поцелуй
Шрифт:
Я хмыкнула.
— Так, по-твоему, целуют тех, с кем хотят встречаться?
Он потупился.
— А ты мне не ответила, согласна ли…
Я уперлась спиной в крест и, дотрагиваясь губами до его губ, прошептала:
— Я говорила, что мне нравятся твои губы?
— Не припомню. Но ты все еще не ответила.
— Я буду с тобой встречаться. Поцелуешь меня?
Рома кивнул.
— В другом месте.
— Почему не здесь?
Он попытался снять со своей шеи мои руки,
— Ладно. — Рома наклонился и, накрыв мои губы своим ртом, раскрыл их языком. Мое сердце замерло, и внутри все сжалось, руки сползли по его плечам и уперлись в грудь.
Он оторвался от моих губ и уставился на меня.
Мы целую вечность молчали, а потом он сказал:
— Ты отталкиваешь меня, — и отступил на шаг.
Меня била дрожь.
— Прости, — с трудом вымолвила я и сократила между нами расстояние, — Давай попробуем еще раз?
— Нет. — Он резко отвернулся и, перепрыгнув оградку, сказал:
— Мы уходим отсюда.
Я заплакала.
Не понимаю, что со мной происходит. Я люблю его, но…
Рома увидел слезы, а скорее услышал всхлипы и выругался. Обычно он не ругается.
От этого я расплакалась еще сильнее. Представляю зрелище. Стоит идиотка в уггах «Twilight» зимой на кладбище на могиле в темноте и плачет.
Рома вернулся и обнял меня.
Поцеловать больше не пытался, гладил по спине.
А когда я немного успокоилась, спросил:
— Это из-за того, что я сделал тогда?
— Нет, — поспешно ответила я.
— Да, — сказал он.
Рома вывел меня с кладбища на аллею в парке и уже там, при свете фонарей, начал допрос:
— Тебе неприятны поцелуи? Они пугают тебя?
— Я не знаю, — призналась я. Мне так стыдно и снова хочется зареветь. Отворачиваюсь, смотрю на приоткрытую калитку, за которой тихо спит кладбище.
— Даш, зачем мы пошли на кладбище?
Не знаю.
— Ты уверена, что я нравлюсь тебе?
Я судорожно кивнула и, подняв на него глаза, сказала:
— Я люблю тебя.
У него ресницы были в снежинках. Внутри перестало все сжиматься, я расслабилась, и мне даже стало весело.
— Я бы хотела снять поцелуями все снежинки на твоих ресницах, — уверенно произнесла я.
Рома потрясенно моргнул и снежинки посыпались на его щеки.
Похоже, он мне не верит. И тут до меня дошло, что он никогда не говорил, что любит меня,
Я испуганно выдохнула:
— А ты?
— Я? — Он сосредоточенно смотрел на меня, а потом пробормотал: — Но на твоих нет снежинок.
— Я про другое… Сердце бьется взволнованно и гулко.
Рома засмеялся, а потом подхватил меня и закружил.
— Я
— Но с поцелуями у нас не получается.
Я посмотрела на него с надеждой:
— Ты подождешь?
Он покачал головой:
— Придется.
За последние недели в моем шкафу появилось столько черной одежды, что она уже почти вытеснила всю разноцветную.
Сегодня понедельничное заседание клуба. Подкласса в черных кенгурухах. А у меня еще новенькие кеды черно-красные, с яблоком. Яблоко — символ «Сумерек», запретной любви между вампиром и простой девушкой.
Важный день для клуба — выбираем президента. Думаю, им стану либо я. либо Галька. Потому что идея клуба принадлежала нам.
Мы расселись кружком, все заметно нервничают. Каждый хочет стать президентом. Наш единственный мальчик обходит всех девушек с шапкой, куда бросают бумажки с именем победительницы.
Я голосую за Гальку, а она за меня. А вот Мирке непросто, она попросила нас не обижаться и отдала свой голос за мальчика, чтобы не повлиять серьезно на ход голосования.
Мирка вообще какая-то апатичная последнее время. Спрашиваем: «Что случилось?» — она только глазами хлопает и так ненатурально удивляется, что просто бесит.
Наконец все бумажки в шапке. Наш мальчик вынимает по бумажке и выкладывает на стол. Сразу образовались две особенно высокие стопочки — эго точно я и Галька.
Мальчик подсчитал сперва одну стопочку, потом другую и объявил:
— С перевесом в два голоса победила Галя Васютина.
Все поздравляют нового президента. Я тоже. Но в душе мне обидно. Я тоже хотела быть президентом и справилась бы не хуже.
Неожиданно двери открылись, две девчонки-восьмиклашки просунули головы, прокричали: «Сумерки» — самый тупой отстой», — и, хихикая, захлопнули двери.
— За ними! — скомандовал наш новый президент. Все сорвались и побежали догонять девчонок.
А я осталась, подошла к столу и пересчитала бумажки. У Гали оказалось их пятнадцать. Я пересчитала свои. Семнадцать.
Да что за дела?
Снова пересчитала — то же самое.
Мальчишка перепутал! Я глубоко вздохнула, сердце застучало радостно, я открыла рот, чтобы сообщить, что обнаружила, но в кабинете никого, кроме меня, не было.
Я бросила бумажки на стол. Теперь это не имеет значения. Все решат, будто я сама прибавила себе голосов.
Я взяла свой рюкзак и вышла за дверь. В коридоре находились все члены клуба, восьмиклашки лежали на полу, и каждый член клуба пинал их.