Ледяной смех

Северный Павел

Генерал Лебедев покинул кабинет. Колчак ходил по кабинету, посматривая на Иванова-Ринова. Он давно неприязненно относился к казачьему интригану с полицейскими ухватками.

— Почему молчите? Пришли в молчанку играть? — Колчак остановился перед генералом. — Надеюсь, можете вразумительно объяснить, что же послужило причиной такого скандального для сибирского казачества провала серьезной военной операции? При удачном начале такой катастрофичный конец.

— Ваше превосходительство, спокойно проанализировав все происшедшее, должен признать, прежде всего,

свою оплошность.

Колчак брезгливо поморщился:

— Послушайте, Ринов, неужели вам самому не противна ваша казачья неряшливость в одежде? Разве можно в таком виде являться ко мне? Что у вас с погонами. Болтаются и вот-вот оборвутся. Уж не собираетесь ли тягаться неряшливостью с Пепеляевым.

— Прошу извинить. Прямо с вокзала.

— Так в чем, прежде всего, признаете свою оплошность?

— Что опрометчиво доверился сведениям, полученным от разведки генерала Нечаева.

— Старая песенка, Ринов, на казачий мотив. Хотите уверить меня, что опять виноват соседний дядя? Вы ведь ехали не на пельмени? Почему не удосужились проверить, а ринулись сломя голову. У вас есть разведка. Вы не раз похвалялись ей. А как конфузно удирали. Буквально лавой. Подойдите к столу, покажите мне на карте место, где вам Тухачевский сначала дал пинка под задницу, а потом повыбивал зубы.

Иванов-Ринов торопливо подошел к столу и долго искал на карте нужное ему место.

— Вот, кажется, тут.

— А почему кажется?

— Запамятовал название двух деревень, где мне была устроена совершенно роковая засада.

— К сожалению, роковая не только для вашей операции. Опасно, Ринов, иметь дырявую память при генеральских погонах на плечах.

— Все так трагично, ваше превосходительство. Конечно, готов ответить.

— Чем? Покаянием по рецептам Достоевского.

— Вы сами решите.

— К сожалению, лишен такой возможности. Не время. Лишить вас погон и сместить было бы крайне ошибочным в такой момент. Вас, Ринов, надо было крепко наказать, чтобы другим было неповадно. Представляете, как обрадовались красные, когда своим провалом вы уверили их в нашем полном бессилии стабильно держать фронт. Даю вам возможность, Ринов, искупить вину и помочь не допустить красных в Петропавловск.

— Жизни не пожалею, ваше превосходительство.

— Оставьте клятвы до исповеди в великий пост. Держитесь за землю перед Петропавловском любой ценой, хотя бы гибелью всех казачков. Старайтесь думать. Если опять доверитесь на слово чужому дяде, то найдите в себе смелость убрать себя со свету. Помните, что вас красные не станут гладить по головке. Хотя за последний подвиг должны быть вам очень благодарны. Отборные части сибирского казачества удирают зайцами. И еще вот что. О каждой вашей даже самой кратковременной отлучке с фронта испрашивайте мое разрешение. Помните, все внимание Петропавловску. Вы свободны.

Иванов-Ринов, почтительно поклонившись, направился к двери.

— Подождите!

Колчак подошел к нему и протянул руку.

— Да поможет вам бог.

Оставшись один, Колчак долго ходил по кабинету,

задерживаясь у окна. Опять, как всегда после приступа сильного раздражения, началось учащенное сердцебиение и боль в затылке.

Подойдя к столу, Колчак, не отводя глаз от карты, закурил папиросу. Склонился над картой, упершись руками в стол, рассматривая красную линию, тремя клиньями целящуюся в кружок города Петропавловска. Спросил вслух:

— Неужели не удержим…

***

В тот же день Колчак обедал позже обычного.

За столом Анна Васильевна Тимирева и генерал Лебедев. Колчак после встречи с американцем и Ивановым-Риновым был спокойным. Но за его состоянием внимательно наблюдала Тимирева, заметив, что ел без аппетита, не допил рюмку коньяка.

Генерал Лебедев, обладая повадкой подстраиваться под любые настроения адмирала, рассказывал, что он прошедшей ночью с особым удовольствием перечитал «Хаджи-Мурата» Толстого.

— Каким надо быть знатоком людской психологии, чтобы так описать обед у Воронцова.

— Представьте, Дмитрий Антонович, «Хаджи-Мурат» и мое любимое толстовское творение. В этом произведении вершина толстовской гениальности. Кстати, Анюта, закажи на сегодняшний вечер фильм «Отец Сергий». Давно собираюсь посмотреть в нем Мозжухина. Рябиков говорил, что он в новой роли великолепен.

— Мне хвалила фильм Ирина Певцова.

— Как она живет? Что-то давно не показывалась.

— Я вижусь с ней часто.

— А молчишь. У княжны иногда бывают ценные новости.

— О заслуживающих твоего внимания я сообщаю.

— Разрешите, ваше превосходительство? — В столовую вошел капитан Родомыслов, к которому адмирал питал особое расположение.

— Надеюсь, не с плохими известиями? — спросил Колчак.

— Генерал Жанен просит принять его сегодня в удобное для вас время.

— Скажите французу, что буду рад видеть его после пяти вечера.

— Слушаюсь. Разрешите идти?

— Вы видели, Родомыслов, фильм «Отец Сергий»?

— Так точно, видел.

— Понравился?

— Игра Мозжухина оставляет огромное впечатление.

— Итак, просите генерала после пяти вечера.

— Слушаюсь!

После ухода капитана адмирал сказал:

— Занятный парень. В классической литературе признает только Лермонтова и Тургенева. И, представьте, «Дворянское гнездо» знает почти наизусть. При последней поездке на фронт чтением выдержек из романа доставлял мне наслаждение.

Взглянув на часы, Колчак спросил Тимиреву:

— Мы можем встать, Анюта?

— Разве не будете пить чай?

— Разреши чуть позже. Нет, лучше пусть подадут его в гостиную. Побалуй нас музыкой, но только способной заставить думать. Ты наверняка уже слышала от Рябикова, каким у меня было сегодняшнее утро?

— Слышала. Огорчилась. Играть буду из Игоря «Половецкие пляски».

— Ты сегодня удивительно сговорчивая.

— Стараюсь быть приятной.

— Разве тебе надо стараться.

Поцеловав руку Тимиревой, Колчак обратился к Лебедеву: