Ледяной телескоп (сборник)
Шрифт:
Эти люди разговаривали совершенно спокойно, негромко, как в обычной обстановке.
И вдруг тонко, тоскливо запела какая-то женщина. И все подхватили ее странную песню. Все запели пронзительно, нескладно — и вдруг спелись. Особенно выделялись самозабвенные женские голоса. И даже мужчины, казалось, старались петь в несвойственных им регистрах: «…господь Саваоф исполнь небо и земля славы твоея осанна и вышних благословен грядый во имя господне осанна в вышних. Аминь. Аминь».
Песня эта оборвалась так же неожиданно, как и началась. Все
Мы наблюдали за ними уже минут десять.
Вдруг фиолетовый мужчина, кланяясь всем, во все стороны стал выкрикивать:
— Вот и два! Два часа уж! Два, два, два! Слава предвечному! Минул год! И ныне, как и прежде, оживим воду, братья! И да быть водам голубым и светлым аки свод господний. Услышь, всевышний, рабов страждущих на земли твоя!
И все ликующими голосами вторили ему:
— Минул год! Вечная слава господу, вседержителю. Слава нерукотворным делам его.
— Два, два! Благодарю тебя, создатель! Быть рабам твоим вечно на земли твоя и восславлять имя…
Так говорили они почти одно и то же, кланялись друг другу и целовались.
— Кушайте живу рыбу! Вкушайте же! — масленым голосом стал приглашать свою паству тот же фиолетово-сиреневый. — Вкусите живой рыбы — послание господа нашего через светлые воды его. Нам послание! От господа!
И я пронзительно ясно вспомнил, как Ниготков у себя дома ел ночью сырую рыбину, как круто солил ее…
Каждый из них извлек из озера приготовленную заранее, прицепленную к чему-то там рыбину. Словно цветные троглодиты на белом берегу, они полукругом расселись у темного озера. Каждый из них, держа рыбину за голову, похлестал ею по воде и без видимого удовольствия принялся есть.
И тут я увидел сидящего в стороне человечка.
Я вначале принял было его за лужицу среди заснеженных камней — таким ясно-синим был человечек. Он сидел в длинной рубашке. На его голове топорщился огромный аляповатый венок из веток и трав.
Съев свою рыбину, Ниготков (теперь я узнал его) подошел к молчаливому человечку, взял его за руку и поднял с камня. Он протянул молчальнику рыбешку и сказал:
— На, прикуси. Не упорствуй! Я тебе говорю или кто?
— Я не хочу… — донесся тихий, тонкий голосок. — Ну не надо, брат Диомид!
— Забудь это слово «ну»! — в масленом голоске Ниготкова появились прогорклые нотки. — Не столько понукать грех, как упорствовать!
Он повернулся к озеру и речитативом протянул:
— Братья и сестры, сотворите же умовение лица своего святой и светлой водицей — голубой аки свод создателя.
Начали они умываться.
Меня это все уже стало забавлять. Да если б не та бездонно-синяя лужица…
— Пора вмешаться? — совещательно спросил меня Руслан. — Надо выяснить, что за граждане. Очень уж у них все по-особенному…
— Подожди.
— Год минул, братья и сестры! — снова затянул Ниготков. — Минутки бегут аки волны в океане-море. Да реки текут свои мертвые воды в океан-море!.. Братья и
Все тихо, тоскливо запели:
«Лестию змиевой райския пищи лишен. Господи воззвах…»
А Ниготков продолжал:
— Сказал мне пророк Назар, а пророку Назару говорил бог… Братья и сестры! И запросил к себе святой дух душу безгрешной Евгении. Да не посмеем, овцы, ослушаться святаго духа. Мне приказал пророк Назар… — тут Ниготков довольно-таки обыденно закашлялся. — Бог повелел пророку Назару, а пророк Назар приказал мне путем праведным оживить мертвую воду… И через то по повеленью божьему возлетит душа безгрешной Евгении во дворцы хрустальные к святому духу. И оживут воды всей земли заново и пребудут вечно святыми и светлыми на всей земли. А мы, братья и сестры, аки на небеса вослед душе безгрешной, возойдем на ту страждущую землю по ступеням сей священной башни…
— Руслан, готовится преступление, — сказал я. — Раздумывать нечего.
— Я вижу.
— Здесь семеро мужчин. Не исключено, что у них есть ружья.
— А нас двое.
— Руслан, не забывай, что это фанатики. Но я кое-что придумал.
— Что?
— Давай мне пистолет и…
— Нет, пистолет ты не получишь. Тут все-таки люди.
— Я обещаю, что в них стрелять не буду. Время дорого. Ты лучше меня знаешь окрестности. А здесь лучше остаться мне. Положись на меня! Я кое-что придумал… А ты мчись за подкреплением. При мне, пока я вижу их в темноте, они свое изуверское дело совершить никогда не смогут!..
Я остался один.
Радение «жрецов», «оживителей» воды, все больше и больше распалялось.
Сто свечей на плавающем посреди озера круге довольно быстро таяли. Люди метались по берегу, дико вскрикивали, бормотали, смеялись, причитали.
Ниготков подошел и взял девочку за руку. Она поднялась. Ей было лет одиннадцать. Я видел, что она пытается вырвать руку, с испуганным выражением что-то говорит ему. Но что, я, конечно, из-за воплей не слышал. Девочка стремилась Ниготкову что-то объяснить. Ей казалось, что он вот-вот ее поймет. Тот же говорил ей что-то незначащее, повторял одно и то же и увлекал за собой, вел по белому, сырому и скользкому берегу вспыхивающего ленивыми бликами озера.
Я поймал себя на том, что не слышу ни голоса девочки, ни воплей фанатиков. И вдруг до меня донесся такой же плавающий звук, какой я неоднократно слышал, когда нервы мои были взвинчены до предела. Где-то вверху, то там, то сям, не то кричала странная птица, не то смеялась и плакала изгибаемая пила.
Конечно, в действительности никакого звука не было. Мне только казалось, что я его слышу.
Я по карнизу прошел шагов на десять влево и по скользкому каменистому откосу, опираясь на камни руками, стал спускаться к озеру.