Ледяной венец. Брак по принуждению
Шрифт:
Плотная форма стража со множеством скрытых карманов, где хранились самые разнообразные оружия — в основном ножи и лезвия, нагрелась до такой степени, что он чувствовал, как по спине стекает горячий пот.
Но он ни на шаг не отступил от своего места. Не искал тени, в которой можно остыть, не искал прохладного уголка, где перевести дух.
И все потому, что он ждал этой возможности так долго… Так мучительно долго, что не позволил бы себе отвернуться даже на секунду!
Ему наконец выпала возможность
Пару раз он даже словил себя на мысли о том, что это наверняка сон, вызванный мучительной любовью.
Неравной, но настоящей. Вспыхнувшей неожиданно, словно пожар под палящим летним солнцем.
А ведь он считал себя мужчиной. Восемнадцать лет — это возраст, когда от себя он ожидал поступков, сильных решений, непреклонности и бесстрашия.
Но в его сердце неожиданно ворвалась она. Та, о которой мечтает, без преувеличения, каждый мужчина. И, подумать только, он стал одним их них- стоило увидеть ее всего раз, мельком.
Сна с тех пор больше не было, только бессонные ночи и мысли о ней.
Он сгорал от одного только желания увидеть госпожу. Самой смелой мечтой было однажды случайно к ней прикоснуться. А несбыточным, но самым жгучим желанием было…
Порыв сильного ветра, который, казалось, взялся из ниоткуда, пошатнул шатер и вырвал у юной госпожи из рук записи.
— О, нет! — она вдруг вскочила с ложа из подушек, на котором сидела, и не заботясь о том, чтобы обуться, уже было выбежала на раскаленный песок и камни, из которых были вымощены тропинки.
Остаться на месте и допустить, чтобы она причинила себе боль он не мог.
— Госпожа, — склонил голову и перегородил ей дорогу. Сам не понял, как оказался рядом так быстро. — Позвольте вам помочь.
И не дожидаясь ответа, подобрал с песка листы белой бумаги, исписанные красивым, летящим подчерком. Он бы не осмелился читать без позволения, поэтому аккуратно собрав их в стопку, передал ей.
— Благодарю, — пропела она самым красивым голосом. И переняв у него свои записи, коснулась тонкими пальцами разгоряченной солнцем кожи его перчаток.
То, что он испытал нельзя было описать словами. Потому что сбылась его мечта.
Он снова поклонился, не осмеливаясь посмотреть в лицо своей госпоже, и уже было развернулся, когда она снова заговорила.
— Постой, — в ее голосе слышалась улыбка, или это он — безумец, всё придумал. — Ты, что от меня убегаешь?
— Нет, — солгал он, поворачиваясь и поднимая голову, чтобы наконец посмотреть в глаза той, что навсегда изменила его жизнь сама того даже не подозревая. — Простите, госпожа.
—
Так красиво, так маняще, что его сердце было готово упасть к ее босым ногам.
— Садись, — она поправила подушки, приготовив для него место и сама опустилась рядом.
— Я недостоин, — глухо ответил он, прекрасно понимая, насколько они разные.
— Это мне решать. Садись, — взмахом тонкой кисти она похлопала по подушкам, и у него не осталось выбора.
Он подумал, что это сама лучшая безвыходная ситуация, в которой он когда-либо бывал.
— Итак, — деловито начала она и разложила перед ними свои записи. — Ты знаешь историю Перворожденных, верно?
Он кивнул, не решаясь говорить.
— По-моему, ты от обезвоживания потерял дар речи, — подытожила она, взяла с красивого глубокого подноса, полного фруктов и напитков, запотевший графин с водой, и наполнила для него стакан.
Он осушил его в пару глотков.
— Благодарю, госпожа.
Теперь, когда они сидели рядом и его нос щекотал ее свежий, вкусный запах, он говорил себе, что для этой женщины сделает все. Пусть только попросит.
— Ты странный, — прищурилась он и заглянула ему в лицо. — И похож на Отца.
— Вероятно странный, раз вы так считаете, — сдержанно вымолвил он наслаждаясь ее присутствием рядом. — Но на Отца я не похож.
— Я люблю странных, — заговорщически подмигнула она и тише добавила: — А вот лицемеров терпеть не могу.
Он кивнул, мысленно каря себя за то, что в некотором смысле тоже — лицемер. Ведь под маской стража таится сгорающее сердце мужчины, что беспомощен перед настигшей его любовью.
— И как же не похож? — она снова принялась говорить о Перворожденных, и привела в пример строки из книги: — «Волосы его — уголь каменный.» Так?
Она довольно усмехнулась, смотря то ему в глаза, то чуть выше — на короткие, как полагалось воинам, волосы, что были черного цвета.
— «Глаза его — беспокойные океаны», — продолжила она, и нахмурив тонкие светлые брови, потянулась ближе к нему и по очереди рассмотрела каждый глаз.
Он не двигался, не дышал. Потому, что боялся спугнуть ее, боялся лишится волшебства этого момента.
— Все еще отрицаешь? — заломила бровь она. Играючи, невинно.
— Не смею, — слабо улыбнулся страж.
— Я на тебя все утро смотрела, — она взяла с тарелки ягоду клубники и быстро положила в рот, продолжая: — И думала, кого же ты мне напоминаешь? А потом поняла! Читая про Отца и Мать, я представляла его с чертами, похожими на твои, представляешь?
Что он мог ответить на такие слова юной госпожи? Кажется, после ее признания в том, что она на него смотрела — он и вовсе лишился возможности слышать.