Ледяной ветер азарта
Шрифт:
– С некоторых пор мое здоровье здесь воспринимается как производственный фактор. Давайте лучше выпьем за мороз... Хотя это тоже производство... Тогда за встречу! Да и встреча у нас... того...
– Видно, от производства нам сегодня не уйти, – поднялся Мезенов. – Поэтому предлагаю тост за хозяина этого дома, за вас, Николай Петрович, за вашу долгую и счастливую жизнь, за эту шумную и веселую забаву, как вы сегодня выразились.
– С богом! – тонко крикнул Чернухо, быстро чокнулся со всеми и первым выпил.
И все выпили. И на секунду смолкли, переглянулись, радостно почувствовав,
– Да, – раскрасневшийся Панюшкин повернулся к Белоконю. – Вы закончили следствие?
– О! У меня все в порядке. Вместе приехали, вместе уедем. Избавим от своего присутствия и дадим вам полную свободу.
– Думаю, лучше сказать – освобождение.
– Это уже не по моей части. Освобождением не занимаюсь. В основном заключением приходится заниматься. Забираю я у вас Горецкого, повезу ему город показывать.
– Но покушение было? – спросил Ливнев. – Ведь вы сами утверждали, что было! И человек с проломленной головой есть в наличии?
– В наличии есть, – согласился Белоконь. – Но проломленную голову я решил отнести на счет несчастного случая.
– У вас есть такие права? – Голос Ливнева дрогнул, он смотрел на Белоконя, будто ожидая, что тот вот-вот даст промашку.
– Ага, – кивнул Белоконь. – Есть.
– Кто же вам их дал?
– Профессия. Переходите к нам, Ливнев, и вы тоже будете кое-что решать.
– Значит, все грехи той ночи вы навесили на одного человека? – Ливнев решил не замечать издевки.
– Да. Все будет повешено на одного человека. На Горецкого. Именно ему придется держать ответ. Могу предсказать: закончите строительство вы без него. Даже если будете строить еще три года. Что касается Большакова, то, как установило следствие, Горецкий не мог покушаться на него, поскольку нет в их действиях единства времени и пространства.
– Чего-то я запутался и во времени, и в пространстве, – сказал Тюляфтин и обвел всех наивным взором, приглашая присоединиться к своему непониманию.
– Это не страшно, – сказал Белоконь. – Для того я сюда и приехал, чтобы вы не запутались. Я выведу вас на дорогу, – следователь наслаждался вниманием, которое все вдруг обратили на него, и в не меньшей степени тайменем.
– Николушка! – заорал вдруг Чернухо. – Гони его из-за стола к чертовой матери! Пока мы тут из него слово за словом вытягиваем, он всего тайменя слопает!
– Только духовной пищей питался, – Белоконь охотно соглашался со всеми. – А сегодня рыбки захотелось. Тем более хозяин не против. Хороший хозяин попался. Закуской не попрекает, глупых вопросов не задает, выводы правосудию не подсказывает... Не то что некоторые... Которые все решили с самого начала, и осталось им только правосудие убедить в своей правоте, – Белоконь откровенно подмигнул Ливневу.
Пришлось вмешаться Мезенову:
– Иван Иванович, сжальтесь! Кусок в рот не идет. Ну скажите уж нам ради бога – что же произошло в тот злополучный вечер?
Белоконь некоторое время ел молча, потом отложил в сторону вилку, отодвинул тарелку, заглянул в рюмку и, убедившись, что она пуста, поднял голову:
– Ну что ж, теперь можно кое-что рассказать... Не буду тянуть кота за хвост, тем более что вы и сами все знаете. Буран. В магазине происходит ссора. Два человека, оба подвыпившие, поссорились из-за женщины, которая никогда не принадлежала ни одному, ни второму. И не собиралась. Тема, как вы сами понимаете, больная и не только для Поселка, а и для всего Севера. Люди здесь работают молодые, обладающие не только творческой энергией и трудовым энтузиазмом, но и чисто мужскими достоинствами. Это, Олег Ильич, в ваш огород – думать над этим надо. Можно ведь что-то организовать. Есть прекрасные примеры, и не мне вам о них рассказывать.
– Все понял, – сказал Мезенов. – Жду продолжения.
– А какое продолжение? Самое главное я сказал. А детали... Они везде почти одинаковы. Один другого ударил ножом, его за это посадили в кутузку. Он, естественно, оттуда сбежал. С ним место заключения покинул и мальчишка. Поскольку сбежали они в буран, то были организованы спасательные меры.
– Товарищ Белоконь говорит обо всем, кроме главного, – вставил Ливнев. – Он словно ждет, что мы забудем о главном.
– Что вас, собственно, интересует? – спросил Белоконь. – Что для вас главное?
– Ну как что... Естественно...
– Смелее! Вы спрашиваете о главном. Уточняю – что главное?
– Мне кажется, что главное во всей этой истории то, что серьезное преступление совершенно не только в магазине, но и там, на Проливе.
– Что именно?
– Покушение.
– На кого? – Белоконь не давал Ливневу передышки, своими вопросами он как бы отсекал у того возможные пути отступления. Ливнев начал догадываться, что следователь действительно знает нечто такое, что меняет картину события. – Так на кого же, по вашему мнению, было совершено покушение? – повторил Белоконь.
– Ну, естественно... На Большакова... На кого же еще... А что, разве нет? Ведь никто из нас не сомневается, что покушение совершено, потому вы и здесь... Его, правда, можно назвать иначе, но ведь не в словах дело, верно?
– Плывете, Ливнев, плывете! – рассмеялся Белоконь. – Выражайтесь внятнее. А то начали вы куда бойчее! Ну ладно... Вы утверждаете, что на Большакова совершено покушение. Я правильно вас понял? Ничего не напутал?
– Да, примерно, – вынужден был сказать Ливнев. – Так можете и записать в протоколе.