Легенда Горы (сборник)
Шрифт:
Хошабский бей следил за каждым шагом Махмуд-хана. Знал, что он обращался за помощью к эрзрумскому паше и ванскому паше, к влиятельным и мелким беям, даже к самому падишаху. Рано ли, поздно этот безмозглый, упрямый человек вышлет против него своих аскеров. Начнется долгая, на годы, война. Снова будут умирать голодные люди. И все это из-за похищенной девушки. Какой недоумок бей среди каких недоумков завел этот дурацкий обычай?!
Паша, однако, медлил. И это промедление обращалось против него.
Народ поговаривал, что не случайно из всех горцев-йигитов конь выбрал именно Ахмеда, толковал о великой их с Гюльбахар
Страх не отпускал пашу ни на миг. По ночам он никак не мог уснуть. При малейшем шорохе вскакивал и с мечом наголо, словно лунатик, бродил по дворцу.
И все же он немог ничего придумать. Ведь на карту поставлена не только его честь, но и честь всех османцев. Стоит сплоховать перед ничтожным хошабским беем — опозорится вся огромная Османская империя.
Затосковал паша. Прячется от всех, ни с кем не разговаривает. Железным обручем стиснуло его сердце отчаяние.
Каждый год, в пору весны, все чобаны Горы собираются на берегах Кюп-гёля. Расстилают свои бурки на медноцветной земле, на красных кремневых камнях и усаживаются. Иногда их больше, иногда меньше — год на год не приходится. Когда небо на востоке светлеет, они достают из-за кушаков кавалы и начинают играть «Гнев Горы». Весь день играют. Лишь вечером, на закате, убирают кавалы и все разом встают. Тут-то и подлетает белая птица. Окунет одно крыло в озерную синь и улетает. Вдалеке среди плывущих, как корабли, скал, в море снегов показывается видение — большой белый конь со сверкающей сбруей. Тяжко дыша, проскальзывает он над озером и быстро удаляется.
Чобаны расходятся. В дальнем шатре певец опускается на звонкую, певучую весеннюю землю и с посохом в руках, под аккомпанемент кавалджы затягивает длинную песнь.
В ахурийской долине преклонил я колени. Над землею древней любви склонился. Над землею древней весны склонился. Трижды издал свой клич. И трижды откликнулась мне Гора. Среди алых, желтых и синих цветов, среди зеленой травы преклонил я колени. Под небом, усыпанным звездной росой, преклонил я колени. Склонился над снежной грудью Горы. Восславил гордое сиянье Горы, чье сердце открыто для великой любви. Песнь завел о гневе ее необоримом. Под темными тучами, среди ароматов дурманных, преклонил я колени. Огненный хлынул поток, и среди огня преклонил я колени. Трижды издал свой клич, землю древней любви огласил, землю древней весны огласил, к сердцу ее воззвал. «Где ты, — я крикнул, — чобан?» И предстал предо мной чобан.
Бейскую дочь полюбил чобан. И она полюбила его. Богат был отец ее, бей. Пятнадцать деревень у него — и все в ахурийской долине. Узнал он об их любви, в ярость великую пришел. «Схватите этого чобана! — велел. — Схватите наглеца, что посмел полюбить мою дочь! Схватите егоу живого или мертвого!»
Вспыхнула птица любви, запылала, птицей огненной стала. Села на тополь, огненное гнездо себе свила, трех огненных птенцов вывела и полетела со всем своим выводком. Где ни промчится, где ни сядет, — сразу пожар занимается. Небо полыхает, звезды полыхают. Горы полыхают, земля полыхает. Пламенем люди объяты.
Через горы,
Спрятался чобан на Горе. Пятнадцать деревень его ищут. Каждую расселину, каждую расщелину оглядывают, чобана отыскать не могут. Так и не нашли. В огненный столп обратился чобан. Приютила Гора его в чреве своем.
Пылает, горит его любимая. Жжет ее пламя любви. Убежала и она на Гору. Пятнадцать деревень ее ищут. Каждую расселину, каждую расщелину оглядывают. Да так и не нашли. В огненный столп обратилась девушка. Приютила Гора ее в чреве своем.
А чобан все тоскует по ней. Сил нет сносить такую муку. Попросил он однажды Гору: «Выпусти меня. Дозволь хоть раз глянуть снова на любимую, а там и смерть не страшна!» Подошел к деревнеу а войти боится. Три дня, три ночи бродил вокругу наконец решился, зашел. А деревня пустау только ветер гуляет. Во всех пятнадцати деревнях побывал. И везде только ветер гуляет. Наконец повстречал он свою возлюбленную — возле деревни родной.
Не прощает Гора жестокости. В ярости сбросила она громадный утес, погребла под ним все пятнадцать деревень. Грозен ее гнев необоримый.
Все сердца воспламеняет огненная птица любви. Гнездо ее — из огня.
Грозен необоримый гнев Горы. Неотвратима кара ее. Страх вселяют ее проклятья.
Каждой весной, когда расцветают цветы на берегах Кюп-гёля, чобаны расстилают свои бурки на земле древней весны. И огненная птица погружает свое крыло в озерную синь.
В чем был, полуголый, подошел Хюсо к воротам крепости, кричит громко:
— Эй, паша! Слышал ли ты мелодию певца весны? Понял ли ты его предостережения? Обрушится на тебя гнев Горы. Обрушится кара ее грозная. Перестань преследовать возлюбленных.
— Приведите сюда кузнеца, — велел Махмуд-хан своим людям. — Что-то я плохо понимаю, что он там кричит.
Повернулись люди паши, чтобы выполнить его веление, а кузнец уже тут как тут. Стоит, будто исполин сказочный, сверху вниз на пашу смотрит. Обомлел Махмуд-хан.
— Слышал, что тебе пел певец? — спрашивает Хюсо.
— Слышал, — отвечает паша.
— И тебе не страшно?
Молчит паша, будто в рот воды набрал.
Высказал кузнец все, что хотел, повернулся и зашагал — будто скала огромная с места двинулась — к двери. И все приговаривал:
— Как знаешь, паша, как знаешь. Только он ушел, говорит паше Исмаил-ага:
— Я хочу задать тебе один вопрос.
— Какой?
— Смог ли хоть один смертный подняться на вершину Горы?
— Нет.
— А возможно ли это вообще?
— Подняться-то еще можно. Но хватка у Горы крепкая: поймает — не отпустит.
Много смельчаков пробовали забраться на вершину. Но еще никому не удалось спуститься вниз.
Есть там, на самом верху, озеро огненное. Глубоким колодцем врезается оно в твердь земную. Оттуда-то и был добыт первый огонь. Только не сразу. Долгое время было так: пока Гора дремлет, зачерпнет какой-нибудь сын человеческий пригоршню пламени — и бежать. Но Гора спит чутким сном. Проснувшись, она тотчас же хватает бегущего, обращает его в истукана каменного. Так он и стоит там, с каменным пламенем в руке.