Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
Шрифт:
Хаджи встал и направился в ту сторону, откуда донесся сигнал. И сам засвистел, как было условлено. Немного погодя он вернулся с подпаском в латаной-перелатаной одежде, в чарыках [23] и в вязаном шерстяном терлике [24] . Подпасок был очень худ — кожа да кости.
— Какие новости, мой лев? — спросил его Чакырджалы.
— Здравствуй, мой эфе. Все это время я следил за чавушем.
Куда он, туда и я. А он все время бродит по деревням. Лупит крестьян. Лупит и спрашивает:
23
Чарыки — крестьянская обувь из сыромятной кожи.
24
Терлик — головной убор, подобие тюбетейки.
— Спасибо тебе, сынок. Передай Хаджи-эшкийа поклон, — произнес Чакырджалы и, повернувшись к Хаджи Мустафе, добавил: — Парень-то совсем оборвался. Дай-ка ему пять-шесть меджидие [25] .
Глаза у подпаска заблестели, щеки зарумянились.
— Пусть погибнут все твои враги, мой эфе! — вскричал он. — Да помогает тебе Хызыр! Сам Хызыр на своем коне!
— Доноси мне обо всем, что делает Хасан-чавуш, — велел ему Чакырджалы. — Не спускай с него глаз. И Хаджи-эшкийа предупреди: пусть будет начеку.
25
Меджидие — старая серебряная монета достоинством в двадцать курушей.
После того как подпасок ушел, Чакырджалы обратился к Хаджи Мустафе:
— Надо перейти на ту сторону горы. Пусть Чобан купит провизию в юрюкских шатрах.
«Ну и ну! — подумал Хаджи. — Разбойник, а ведет себя как торгаш. Провизию покупает. Нищему подпаску пять меджидие отвалил!»
Нехотя протянул он руку к кушаку, достал деньги. Чакырджалы сразу смекнул, в чем дело.
— Ты что это, Хаджи, насупился? Мы пока еще не разбойники. Вот когда станем разбойниками, тогда и хлеб не надо покупать будет — люди сами принесут. От доброго сердца. Я не хочу, чтобы о нас сразу же пошла дурная слава, будто мы стервятники какие… А ты, Чобан, — обернулся Чакырджалы к другому своему нукеру, — запомни: если не будут брать деньги, всучи их силой. Скажи, что Чакырджалы поднялся в горы не для того, чтобы обирать бедняков. — Он положил руку на плечо Хаджи. — Дела наши идут неплохо. Мы могли бы свести счеты с Хасаном-чавушем прямо сейчас. Но, по-моему, лучше немного обождать. Народ недоволен им все больше и больше, а это нам на руку…
— Ты прав, эфе. Это нам на руку.
— Вот чем бы только нам заняться? Нет ли в этих краях какого-нибудь ага, притесняющего бедняков? Которого все ненавидят?
— Есть такой. Мустафа-ага, покровитель Верзилы Джерида. Он, кстати, и с твоим отцом враждовал. Но справиться с ним нелегко. Его дом охраняют сторожа и нукеры. Он подкармливает многих разбойников. Среди них и сам Чамлыджалы. Все бедняки — отсюда до Одемиша, от Одемиша до Айдына — ненавидят его лютой ненавистью. Но справиться с ним, повторяю, дело нелегкое. К тому же поместье его — на равнине.
Чакырджалы пробуравил нукера острым взглядом:
— Ну
— Пусть Чобан сходит, а потом и мы…
— Нет уж, сходи лучше ты сам. А я подожду тебя у Кровавой могилы, возле Бешик Джевиза.
Хаджи не стал тянуть с этим делом, сразу же отправился в путь. Лицо у него было озабоченное, суровое.
Тяжелая, словно каменная, навалилась темнота на мир. Ни зги не видно. Сеется мелкий дождь. Чакырджалы и его нукеры идут крадучись: опасаются попасть в засаду. На своих лазутчиков они еще не вполне полагаются — люди непроверенные, могут и предать. Даже направление Мехмед выбрал не то, какое им советовали, — прямо противоположное. Хаджи — впереди, метров на сто; за ним — Чакырджалы, а позади — Чобан Мехмед. Метрах в пятидесяти от усадьбы Хаджи остановился и подождал, пока к нему присоединятся остальные.
— Вы оставайтесь снаружи, — распорядился Чакырджалы. — А я войду в дом. Если дверь заперта, открою ее пулями. Бояться нам некого — Хасан-чавуш сюда и за день не доберется… Если начнется перестрелка, не беда. Так-то оно, пожалуй, даже лучше будет, Хаджи.
— Лучше?
— Да.
Чакырджалы перескочил через дувал во двор усадьбы. Он хорошо знал, в какой комнате находится хозяин, с кем он обычно проводит свои вечера и даже сколько в доме денег.
Добравшись до двери комнаты, где Чакырджалы предполагал застать хозяина, он постучал.
— Кто там?
— Мехмед. Хочу повидать ага.
Без всяких расспросов дверь тотчас же отворили. Нетрудно было понять, что здесь никого не боятся.
Едва переступив порог, Чакырджалы прицелился в хозяина.
— Не шевелись, ага. Буду стрелять без предупреждения.
Мустафа-ага сидел, не выказывая никаких признаков тревоги.
Только слегка выпрямился и спросил:
— Ты кто такой? И чего тебе надо, сынок?
— Я Чакырджалы Мехмед. Я знаю, что у тебя дома хранится тысяча триста лир. Если ты мне не отдашь тысячу двести, то…
Ага громко рассмеялся:
— А, Чакырджалы. Слышал я, что ты недавно в горы поднялся. Хотел тебя даже в гости пригласить, пару дельных советов дать.
— Ты мне зубы не заговаривай, ага! Выкладывай деньги!
— Неужели ты не знаешь, сынок, что против Мустафы-ага никто не смеет идти?!
— Заткнись, черноверец! Надоело мне слушать твою болтовню. Где деньги?
Чакырджалы перевел взгляд на людей, сидевших вокруг хозяина. Все они были мелово-бледны.
За спиной Чакырджалы стояли его нукеры.
— Ты только посмотри на этого черноверца, Хаджи! Он, видишь ли, считает, что никто не осмелится против него пойти. А ну-ка забери у него все деньги, до последнего золотого!
Хаджи подошел к хозяину:
— Давай деньги, пес шелудивый! Или я тебя прихлопну на месте!
Ага видит: дело плохо. Понял наконец, что рта лучше не раскрывать, не то пулю сжуешь. С этим Чакырджалы шутить не приходится. Видно, он из тех, что все хорошо продумывают, подготавливают, а уж потом ни перед чем не останавливаются. Ага тяжело поднялся и в сопровождении Хаджи поплелся в соседнюю комнату.