Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
Шрифт:
Затем, по знаку Хаджи, парни начали расходиться. Каждому из них Хаджи совал в карман деньги, приговаривая:
— Да принесут они тебе счастье!
Оживилась деревня, зашумела. Отовсюду послышались веселые голоса и смех. Все сельчане говорили об эфе. Те, кто его видели, описывали, как он выглядит, остальным. Самые любопытные норовили заглянуть в дом старосты.
— Ну что, все в порядке, Хаджи?
— Все в порядке.
— А теперь надо совершить омовение и намаз.
Хаджи не поверил своим ушам. До сих пор Чакырджалы не отличался чрезмерной
— Принесите кувшин с водой для моего эфе, — велел он. — Время намаза.
Краешком глаза Хаджи следил, как Чакырджалы совершает омовение, а потом и намаз. Все честь по чести, как и полагается. Будто сорок лет имамом служил. Поклон налево, поклон направо, встал, подпоясался.
— А теперь, Хаджи, поедем в другие селения. Скажи, чтобы нам дали проводника. За пять-шесть дней мы должны кончить это дело.
За час до наступления ночи они отправились дальше.
Обошли множество селений. Девушек одарили приданым, парням дали денег на выкуп, больным — на лекарства, бедным — на хлеб.
Седьмой день застал их на склоне Пятипалой горы, над Айдыном.
— Сколько у нас осталось? — поинтересовался эфе.
— Семьдесят желтеньких. С такими деньгами долго не протянуть.
— Ничего, Хаджи. Мало ли еще таких, как Мустафа-ага?!
— Да уж дело-то больно рискованное. Одного осилим, двоих, пятерых, десятерых, но в конце концов споткнемся.
— Не забывай, что на одного Мустафу десять деревень приходится. Кого, по-твоему, надо бояться — беев или народа?
«Народа», — хотел было выпалить Хаджи, но, увидев гневные глаза эфе, осекся. Уронил только:
— Тебе лучше знать, эфе.
Весть о доброте и щедрости эфе радостным ветром прошелестела по всему краю. Облетела не только Айдынскую равнину, весь Одемиш и карынджалыйских юрюков — до самого Измира докатилась. Среди всех тогдашних разбойников один только Чакырджалы проявил такое благородство. Из уст в уста передавалась молва о его святости: недаром он совершил намаз перед сельчанами.
Обо всем этом хорошо знал Чакырджалы, он тщательно рассчитывал последствия своих поступков.
— Ну как, Хаджи, — спросил он однажды своего нукера, — понравилось тебе начало?
— Понравилось, — хохотнул Мустафа. — Эти горы еще не видели такого эфе, да помогает тебе Хызыр!
— Пора снова браться за дело, не так ли?
— Пора, мой эфе.
— Как ты думаешь, не настал ли черед Хасана-чавуша?
— Настал, мой эфе.
— Или, может, пусть он еще поизмывается над людьми?
— Эфе лучше знать.
— Да нет, хватит уже, поизмывался. Досыта наплакались люди.
— Его просто грех оставлять в живых, мой эфе. Один день лишний — и то грех.
Чакырджалы устроил засаду на кладбище между Одемишем и Каймакчи.
Накануне он ночевал под одной крышей с Хасаном-чавушем. Вот как это произошло. Уже много дней Чакырджалы шел по следам Хасана-чавуша. А тот, само собой, думал,
— Пригласи чавуша к себе, — сказал Чакырджалы хозяину. — Пусть ночует здесь.
Староста глаза выпучил. Два лютых врага в его доме! Это добром не кончится. Он кинулся в ноги Чакырджалы:
— Умоляю тебя, эфе, не затевай кровопролития в моем доме!
— Поди пригласи его, ага, — спокойно повторил Чакырджалы. — Ничего дурного не случится. Я буду на нижнем этаже, он на верхнем. Тебе только придется прислать ко мне своих домочадцев. Заложниками. Если что…
Хотя он и остановился на полуслове, ага хорошо его понял.
— Рано утром я уйду по каймакчийской дороге, — продолжал эфе. — И ты скажешь Хасану-чавушу, что я пошел в сторону Каймакчи. Ясно?
Старосте ничего не оставалось, кроме как выполнить его волю. Он провел Хасана-чавуша с его отрядом на второй этаж. Всю ночь продрожал староста, ожидая самого страшного. Но все сошло благополучно. А на самой заре Чакырджалы ушел и устроил засаду на кладбище.
Все получилось, как было задумано.
Появляется отряд жандармов. Впереди на лошадях — Хасан-чавуш и лейтенант Хюсню-эфенди. Этот Хюсню-эфенди, хотя и был молодым человеком, уже много раз успешно сражался с разбойниками. Поговаривали, что он учился вместе с Чакырджалы в начальной школе.
Жандармы подъезжают прямо под дула ружей.
— Эй, Хасан-чавуш, — кричит Чакырджалы, — уж не меня ли ты ищешь? Вот он я. Сегодня ты мне заплатишь за смерть отца. И за надругательство над моей матерью! За все сполна, сукин сын, черноверец!
Грохочет выстрел. Хасан-чавуш падает под копыта собственной лошади. Хюсню-эфенди похлестывает своего скакуна, мчится вперед, стреляя на всем скаку.
— Не подъезжай, — предостерегает его Чакырджалы, — не вводи меня в грех. Между нами — хлеб и соль.
Хюсню-эфенди только подстегивает коня.
— А ну-ка, Чобан, рань его в ногу!
Пуля попадает Хюсню-эфенди в ногу. Лейтенант тоже валится наземь. Жандармы разбегаются.
У чавуша было с собой отделанное перламутром ружье отца Мехмеда — Ахмеда-эфе. Чакырджалы хотел забрать его и отнести матери. Но почему-то — возможно, что-нибудь помешало — так и не взял. Сожаление об этом будет преследовать его до самой смерти.
Вот когда имя Чакырджалы прогремело в полную силу. Правительство назначило большую награду за его голову и отрядило на его поимку самых опытных и отважных солдат и жандармов.
Однажды жандармские отряды получили донесение, что Чакырджалы находится на Боздаге. Все они, объединившись под командой Хафыза Ильхама, спешно двинулись туда. И потерпели сокрушительное поражение. Слава Чакырджалы возросла еще более. Жители равнинных деревень и горных селений испытывали к нему любовь вперемешку со страхом. Жандармы — только страх.