Легенда о Чёрном ангеле

Манило Лина

Он кружит около, вьётся коршуном, мечтая выбить меня из седла. Всё это ради того, чтобы довести меня до предела, за которым потеряю бдительность, заставить действовать.

Он мечтает о войне.

Он получит войну.

Когда-то давно Спартак сказал мне: “Ты украл у меня будущее. Когда-нибудь, когда ты меньше всего будешь этого ждать, я уничтожу то, что тебе дорого”. Задолбавший меня в конец мудак, повёрнутый на власти и одержимый жаждой мести.

Никогда я ещё не был так зол на него, никогда жажда убить человека не была настолько всепоглощающей,

выворачивающей наизнанку.

Я стою, прислонившись лбом к толстому стволу дерева, и тяжело дышу в глупой надежде успокоиться. Ярость выматывает почище извечной бессонницы, попоек и неурядиц. Я не привык терять контроль, ненавижу поддаваться на провокации, но сейчас как никогда остро понимаю: если не успокоюсь, дам волю гневу, и Спартак отпразднует победу досрочно.

Нет уж, хрена лысого ему, а не победу. Или для этого ему придётся меня грохнуть и развеять останки на все четыре стороны. А иначе я его и с того света достану, падаль такую.

Нет, всё-таки я ошибался: Спартак очень изменился за годы. Сейчас его стиль — кусать исподтишка за голени, раньше он был более смелым и открытым. Стареем, наверное, у каждого появляются свои причуды.

Рассвет занимается над городом, и я наконец-то чувствую, что напряжение и гнев постепенно отступают. Да уж, что-то многовато времени потребовалось, чтобы привести нервы в порядок.

— Маргаритка, поехали. — Протягиваю руку и обнимаю её, дрожащую и перепуганную, за плечи.

Её сын смотрит на нас несколько очень дорогих, почти бесконечных, мгновений, но молчит. И Марго не спорит, потому что эта долбаная хрень, произошедшая этой ночью, вымотала нас всех.

— Куда? — лишь спрашивает, а голос тихий и чужой.

— По дороге расскажу.

Она сейчас больше похожа на безвольную куклу, но я очень хорошо понимаю её состояние. И да, она мне нравится даже такой — слабой и потерянной.

Чёрт… нравится. Она слишком сильно мне нравится. Как никто и никогда. Неужели влюбился? Да ну, бред, быть такого не может. А если да?

Дважды чёрт! Потому что она ведь и есть — моё самое дорогое. Как бы ни открещивался от этого чувства, Маргаритка — самое лучшее, что вообще случалось со мной в этой жизни. И во всех других, точно знаю, она тоже была моей.

Спартак — гнида, но он оказался умнее меня. Понял всё раньше, догадался, выследил.

И ударил.

“...я уничтожу то, что тебе дорого”.

Обрывок прощальной фразы Спартака из далёкого прошлого похоронным набатом в сознании, но я слишком глубоко увяз в этих новых — хорошо забытых — чувствах к Марго, что просто не смогу отступиться, не сумею оставить её.

Во всяком случае не тогда, когда из-за меня она лишилась всего. Не в этот момент.

Я могу быть каким угодно дерьмом, но подлым никогда не был. И вряд ли уже смогу таковым стать.

Значит, закрою Марго собой, укрою крыльями от этого стервятника. А иначе, как тогда жить, зная, что она осталась один на один с бедой?

Я настойчиво подталкиваю Марго в сторону припаркованного чуть поодаль автомобиля. Фома пригнал машину

несколько минут назад, а сам уехал в сторону границы города — встречать братьев из южного филиала. Братьев, везущих с собой человека, пытавшегося убить казначея.

Человека, который всё расскажет, или я вырву ему кадык и заставлю сожрать.

— Миша. — Поворачиваюсь в сторону плетущегося за нами парня. — Знаешь клуб “Бразерс”?

Смотрит на меня, широко раскрыв глаза, а лицо бледное, а под глазами залегли почти чёрные тени. Пацан почти падает с ног от усталости, но сегодня многим досталось. Тяжёлая выдалась ночь. Для него так особенно.

— Знаю. А что?

— Я позвоню хозяину “Бразерса”. Это мой старинный друг и очень надёжный человек. Завезу тебя туда, нам как раз по пути.

Миша отрицательно машет головой, упирается. Милостивые дорожные боги, только ненужных споров мне сейчас и не хватает для полного счастья, и так голова пухнет.

— Парень, я тебя прошу: прыгай в салон.

Распахиваю заднюю дверь, но Миша стоит, точно его по колено в землю закопали. Да мать вашу!

— Мишенька, сынок, поехали, а?

Марго гладит сына по плечу, а он смотрит исподлобья, но теплеет взглядом. Всё-таки у них прекрасные отношения.

В сердце неприятно колет. Больно очень, точно ржавую спицу под ребро вогнали.

Я никогда не давал себе возможности задумываться, чего был лишён от рождения. Пережил это всё в детстве, запер глубоко внутри на сотню ржавых амбарных замков, выбросив ключи в бурлящий океан. Я не хотел переживать о том, что не случилось — лишняя трата времени и моральных сил. Но сейчас, глядя на то, как нежна Маргаритка к своему сыну, понимаю, что ещё немного и могу элементарно не выдержать. Это всё слишком.

Слишком больно и тоскливо.

Открываю водительскую дверь и ныряю в салон. Обхватываю пальцами руль и сжимаю так сильно, точно от этого зависит моя жизнь. Чёрт, я завидую, что ли? Отвратительно. Веки обжигает кислотой, но я не хочу думать, что это могут быть слёзы. Отказываюсь в это верить.

Чёрный ангел никогда не плачет.

Тихий голос Марго доносится до слуха, но я не разбираю слов. Это их дело. Это их семья.

Но всё-таки этой фантастической женщине удаётся убедить Мишу изменить решение, и вскоре задняя дверца хлопает, и я ловлю сосредоточенный взгляд чёрных глаз — таких же, как у Марго, — в зеркале заднего вида.

Маргаритка распахивает дверцу возле переднего пассажирского сидения, и я чуть подаюсь вправо, чтобы подать ей руку. Откуда, черти его дери, во мне эти джентльменские замашки? Но, когда дело касается Марго, внутри моей гнилой души оживает давно похороненный юноша, готовый ради девочки, с зажатым под мышкой медведем, на всё.

Когда все дверцы надёжно закрыты, я завожу мотор, и машина трогается с места, ревёт двигателем, а впереди нас ждёт клуб “Бразерс”, где я передам в надёжные руки Викинга Мишу, и Промзона, где в стылых ангарах я спрячу свою Маргаритку от Спартака.