Легенда о Чудограде. Книга первая Властитель магии. Часть первая Рувир

Шихматова Елена

Ворота храма, обычно открытые для посетителей охраняли вооруженные до зубов стражники, узнав, кто он и зачем прибыл, стражники беспрепятственно пропустили Рулава, его ответили в однотипную комнату в серых тонах и оставили одного часа на полтора. Никто не предложил ему поесть, так что он уже с сожалением вспомнил о тех участливых словах Амалии Розиной. После первых пятнадцати минут ожидания Рулав попробовал выйти из комнаты, но стоящие у входа стражники попросили его вернуться и не покидать помещения до приема у госпожи настоятельницы города. Когда Рулав выглянул в третий раз,

ему озвучили то же самое, но не как пожелание, а как настоятельное требование. Рулав пробовал возмущался, надеясь спровоцировать стражников, чтобы те пошли, наконец, за своей настоятельницей, в конце концов вспомнили, что к ним прибыл гонец с важным сообщением! Поняв, что все бесполезно, мужчина вернулся в комнату.

Если бы не голод, Рулав мог бы подремать на жесткой кровати, единственной мебели, которая была здесь, но в животе его так урчало, что сон отказывался приходить к нему даже с самой легкой дремотой. Рулав ходил, сидел, лежал, пока, наконец, его не удосужилась навестить госпожа настоятельница.

— Вы — гонец? — сухо с порога спросила она.

— Да! И у меня…

— Что же вы добирались сюда так долго? — оборвала его на полуслове Каллина.

Мужчина удивленно моргнул.

— Я ехал без сна! Я…

— Вы ехали долго!

— Я ехал так быстро, как только мог, — оскорбленный, заявил Рулав, — в отличие от гонца из мэрии, который добирался из Тоймы три дня!

Каллина внезапно довольно улыбнулась.

— Теперь я вам верю.

— Премного благодарен, однако такое отношение ко мне…

— Кх, кх, — сразу перебила его Каллина и медленно, почти отчеканив по слогам, сказала, — не вам судить! Я прочла письмо, которое вы передали, не уверена, что вам есть что добавить.

— Нет, все было в послании.

— Хорошо, — коротко ответила Каллина и ушла.

Рулав с открытым ртом стоял и просто смотрел ей вслед. Нет, конечно, он понимал, что он — всего лишь гонец, и все-таки такое отношение: словно он был посланником не из дружественной, а из вражеской ставки. «Ну, ничего! — злорадно подумал про себя мужчина. — Вы все еще ответите и за свои слова, и за свои поступки, и за свое безобразное отношение к гонцам из столицы! Возомнили о себе невесть что. Какая-то заместитель мэра заправляет делами в городе, издавая сумасбродные указы, служительница одного из храмов в отсутствие настоятеля города берет себе его должность и непонятно чем занимается. Лучше бы делами занималась или ее, что, совсем не учили, каковы позиции и принципы храма?»

Шел подсчет последних голосов, а народ уже собрался на площади и отказывался уходить: все ждали результатов. Было решено, что официальные конечные цифры примет Амалия, и она же предоставит людям отчет, а Дан тем временем был на полпути к храму Истории. Амалия успела лишь пожелать ему удачи, ей очень хотелось проводить его, но она не могла оставить здесь все. К тому же, решив, что это лишнее, она невольно вспомнила замечание Астеева и потому вернулась к делам и целиком и полностью погрузилась в более рациональные проблемы, чем волнующие душу незнакомые ей до того чувства.

Люди переговаривались меж собой, многие спрашивали друг у друга,

как у знакомых, так и не у знакомых: «А как вы голосовали?». Практически все отвечали одинаково, не потому, что все, кто остался в городе голосовали одинаково, а потому, что те, кто поддерживал Рувир Истмирры, чувствовали себя обязанными прийти в такой час к зданию мэрии, которое уже само по себе являлось символом светской власти. Собралось уже несколько тысяч человек, и люди все прибывали, в скором времени они просто не смогут пройти. Стражники по распоряжению Амалии распустили кольцо, сформировав несколько подвижных отрядов. Юлиан лично расставил людей вокруг сцены.

Модест и Анна завороженно смотрели из окон мэрии на растущую подвижную людскую массу, было в этом что-то притягивающее и, скорее, жуткое, чем прекрасное. В отличие от Амалии они смогли проводить Драгомира и Данислава, вновь посетовав, что их не берут с собой.

— Это тоже своего рода магия, — полушепотом сказала Анна, глядя на эту толпу.

— Почему? — не понял мальчик.

— Потому что сила толпы неоспорима и опасна.

— Но она хаотична, а магией надо управлять сознательно.

— Ладно, в этом они различаются, но неоспоримость и опасность их объединяют, разве нет?

— Тут ты права, — согласился Модест, и немного помолчав, шепотом произнес. — А все-таки жутковато!

— Мне вообще страшно, ты верно сказал — толпа хаотична, управлять ею практически невозможно. Вот, что будет, если они, узнав результат, не пойдут по домам, а ведь могут!

— Главное, чтобы не пошли громить храмы, — уверенно произнес Модест, но, не услышав подтверждения Анны, уже с опаской спросил.

— Ведь не пойдут?

— Будем на это надеяться!

Дожидаться темноты не имело смысла: в начале июня ночь совсем короткая, к тому же в городе было достаточно освещения, идти под покровом темноты все равно бы не вышло. Сейчас люди стекались к городской площади перед мэрией, что заставило стражей храма перекинуть туда основные силы. С момента отказа Данислава подчиниться требованиям Каллины и встречи Улепа с оцеплением стражей, обе стороны вели себя осторожно, можно сказать, они заняли выжидательную позицию: кто сорвется первым, на кого ляжет вина начала массовых столкновений из-за идейных разногласий. Каллина понимала, что начни она первой и ее потом осудят, да и со стороны постулатов храма это не совсем правильно. Другое дело, если она исполнит приговор, а то, как отреагируют противники, останется не на ее совести.

Буквально перед выходом, Дан получил известие от пограничного патруля, что царь Изяслав подошел совсем близко к городу, он остановился на ночь, но уже утром он подойдет к Рувиру. Тоже известие получила и Каллина, ее оно очень обрадовало: она предположила, что казнь мэра, снятого ею с должности настоятеля храма Слова и Вителлия Гарадина вызовет волну протеста в городе, которую она, Каллина, подавит, а если царь Изяслав вздумает вступится за сочувствующих казненным по закону преступникам, то выступит против храма. А это уже очень серьезное преступление, которое на международном уровне так просто никто не оставит.