Легенда о Гончих Псах. Повесть
Шрифт:
Уже не целясь, он раз за разом стал нажимать на спусковой крючок, и пули, как когда-то стрелы Тынгея, находили свои жертвы, одного за другим сбрасывая Псов в гудевший под ними Провал. Когда кончилась обойма и грохот смолк, там, где только что был мираж, остались лишь медленно колыхавшиеся, иссеченные пулями облака.
Кирилл опустил винтовку. Возбуждение улеглось, и он вдруг почувствовал усталость и что-то похожее на раскаяние. Это было смешно, но ему казалось, что он расстрелял живых псов. Он спрятал винтовку подальше от глаз и молча погнал собак на вершину тягуна.
9
Третий
Здесь они подолгу сидели в тесной будке с громким названием «аэровокзал», от нечего делать курили, прислушивались, не идет ли самолет, и смотрели, как Гена-радист, он же механик, кассир и начальник «аэропорта», терзает радиостанцию.
Но самолет не прилетал. То не было погоды в Петропавловске, то Гена отказывал в приеме.
Побережный сердился и ругал Гену.
Утром, когда ехали, Побережный сказал:
– Сегодня уж точно прилетит. Погодка как по заказу.
Погода и в самом деле была что надо: ни ветра, ни облаков, чистое голубое небо, на которое непривычно было смотреть.
– Летит!
– встретил их Гена.
– Полчаса уже в воздухе!
Время еще было, и они без суеты покурили и только после этого вышли на улицу.
«Аэровокзал» располагался в конце полосы, у низины, самолеты обычно подруливали сюда. Потом им оставалось только развернуться - и разгоняйся, пока не начнут действовать всякие там подъемные силы. Здесь же стоял бульдозер, на котором все тот же Гена расчищал свои владения от заносов, и валялись бочки с горючим.
Самолет показался минут через двадцать, зеленый грузовой Ли-2. Как и положено, он сделал над посадочной площадкой круг и стал снижаться. Он так долго шел над полосой, что Кирилл подумал: промажет. Но все прошло как по писаному: взвихрив снег, самолет коснулся полосы, подпрыгнул и скрылся в облаке снежной пыли. Когда оно рассеялось, Ли-2 уже был на земле и, медленно вращая винтами, рулил к «аэровокзалу».
Винты крутнулись в последний раз, и самолет остановился. Из дверцы высунулась стремянка, по которой неторопливо слез пожилой летчик в унтах и кожаной куртке.
– Привет папанинцам!
– крикнул он.
– Ба, никак Малахов прилетел!
– сказал Побережный.
– А говорили, что он грохнулся!
Побережный, как танк, двинулся навстречу летчику.
– Саня, друг бриллиантовый! Жив?
– Живой, Гриша! Что нам сделается!
– А мне в Питере бухнули, что ты…
– Слухи, Гриша, слухи, - весело блестя глазами, сказал Малахов.
– Невежественные люди распускают. Ну было дело, было… Обошлось. На брюхо сел. А ты-то как? Сто лет не виделись.
– Да мне что, по земле хожу… Чем торгуешь нынче?
– Витаминами! Полста ящиков приволок, апельсины-мандарины всякие. Возьмешь ящичек? Пока рыбкооп там чухается.
– Сейчас подъедут, - сказал Побережный, будто не слыша, что ему говорят.
– Семен тоже тут, как сыч, три дня сидел.
– Второй знает, я не был, когда загружались. Петров! Сколько у нас почты? Гриша вот интересуется.
– Триста кг, - сказал второй пилот. Он стоял на верхней ступеньке стремянки и со скучающим видом обозревал лежащий перед ним ландшафт.
– Триста кг, - повторил он.
– И как только люди успевают? Тут пульку расписать некогда, а они три центнера настрочили. С ума сойти!
– А ты не сходи, - сказал Побережный, - ты лучше мешки нам давай. Полезай, Кирилл.
Они уже разгрузились, когда снизу донесся лай и на гребне показались вторые нарты.
– А вот и Сеня, - сказал Побережный, - тут как тут.
– Плакал твой ящик, - сказал летчик в куртке.
– Говорил, бери сразу.
– Никуда не денется, - успокоил его Побережный.
– Сеня мне сам его привезет, с доставкой на дом.
– Ну гляди, тебе виднее. Сам так сам. Значит, поехал?
– Покатил. Пока погода. В нашем деле, как и в вашем, погода - все.
– Неужто сразу допрете?
– А то как? Под горку оно ничего, потихоньку-полегоньку. Подсобим, где надо. Трое лбов, хлеб не задарма едим.
– Ну-ну, - уважительно сказал летчик.
– Сегодня - на Почтарево, - сказал Побережный, когда они рассортировали мешки.
– Пока погода. А то начнется рыданье. Где Женька?
– К собакам ушел.
– Ладно, полчасика отдохните и трогайтесь. А я пока бумаги оформлю.
У Кирилла тоже было дело, нужно было приготовить кое-что на дорогу. Он принес из коридора пустой ящик из-под масла, разломал его и быстренько наладил печь. Сухие, промасленные доски горели, как порох, и через пять минут плита накалилась. Вскипятив воду, Кирилл остудил ее, добавил клюквенного экстракта и сахара. Получился отличный морс, который в поездках был просто необходим. Он лучше всякого пива утолял жажду и восстанавливал силы, как живая вода. «Неплохо бы, конечно, прихватить парочку апельсинов, - подумал Кирилл, - да разве с шефом сваришь кашу? Предлагали ящик - так нет, отказался. Сеня сам привезет! Держи карман шире, разбежится твой Сеня!»
Вошел озабоченный Женька.
– Ты чего?
– спросил Побережный.
– Ытхан совсем расхромался, шеф. Все лапы посек до крови. Наст-то не держит как следует, а Ытхан все время впереди.
– А я сколько раз говорил.
– сшей бахилы. Возьми брезент и сшей. Тебе ж хоть кол на голове теши.
Женька презрительно скривился.
– Ытхан не какой-нибудь карликовый пинчер, шеф. Знаете, по Москве старушки водят, в лапотках? Думаете, я не пробовал? А Ытхан те бахилы - зубами. Это только у Джека Лондона собаки сами просили обуть их.
– Тогда замени - и дело с концом. У тебя что, собак мало?
– Нечувствительный вы человек, шеф. Я вам про попа, а вы мне про попову дочку. Конечно, заменю!
– Возьми вот квитанцию. Да заставь Парамонова расписаться как следует. А то поставит закорючку, разбирайся потом. Ну, готовы?
– Айн момент, шеф, - сказал Женька. Он уселся у печки и стал переобуваться.
Побережный смотрел на него с нетерпением.
– Шеф, - сказал Женька, - надо бы нам устроить большой выходной. А, шеф? Страна давно перешла на пятидневку, а мы все по старинке вкалываем. А у меня собаки. Они морально износились, шеф.