Легенда о механизме

Лу Серж

Вылез Посейднепр из воды и оказался похожим на бедного рыбака Хосе Игнасио. Сел на рояль рядом с графом и говорит: - Спорим, сабля всех сильнее?
– Змея всех сильнее!
– обрадовался граф. Ему давно хотелось поспорить с кем-нибудь вроде Леонсио.
– Змея саблю твою сгрызет!
– Не сгрызет! Сабля змею порубит, и всех порубит. А сгрызть ее нельзя, она люминевая!
– Змее твоя сабля - тьфу, как французская булка.
– Нет, не тьфу!
– Съест, и саблю съест, и меч, и топор! И... и...
– Врешь! Лопни твои глаза! Срамотишша слушать!
– закричал Хосе Игнасио и превратился в Хуго Заххерса.
– Ваша змея, киндер, сама сдохнет. Ее и рубить не надо.
– Не сдохнет! Она тыщу лет живет!
– Сдохнет!
– Не сдохнет! Всех съест! И тебя тоже съест!.. Из клубившегося вокруг тумана вдруг вышли архангелы в белых халатах. Схватили они Дебоша и потащили прямо к райским вратам.
– Передайте Глории, - кричал граф, - что я за ней спущусь! Чтоб не баловала там, на земле! А то, борони Бог, забалует - ее Господь Бог в рай не возьмет! После чего Дебош крепко уснул. В этом состоянии он и был доставлен в психиатрическую лечебницу. Глава 18 МАРСИАНИН ЛОМАЕТ ЧЕЛЮСТИ Журналист продажной бульварной газетенки "Бабилония Ивнинг" Рекс Макферсон вернулся домой под утро. Фотокассету с сенсационными кадрами он положил в сейф, оборудованный за задней стенкой бара, подошел к столу и упал в кресло. Руки его привычно легли на старый верный "Ундервуд". Рекс на мгновенье прикрыл глаза. И сразу же увидел механический апельсин, мчащийся по вавилонским улицам. Рекс долго следил за ним. И многое понял. Апельсин катился сам по себе, словно повинуясь какому-то немому призыву (возможно, приказу, отданному по радио). Когда кто-нибудь из доверчивых вавилонцев брал его в руки, очищал и пытался съесть - зверский плод внезапно раздувался до размеров футбольного мяча. Вавилонец падал замертво, а плод, подобрав кожуру, катился дальше. Рекс выслеживал его целые сутки и почти не спал. Он бежал, на ходу щелкая фотокамерой и лишь изредка останавливался перед уличными телефонами, чтобы вызвать очередную машину "скорой помощи". Вот в надежде на содействие на улицу вышла голодная старуха-метиска. Апельсин прыгнул ей в руку. Глаза старушки вспыхнули бесчеловечным огнем. Зубы впились в кожуру... Ах! К старушке, распластанной на мостовой, спешит медицинский автомобиль. Иногда Макферсон готов был поклясться, что слышит тонкий, гнусный голосок цитруса: - Челез все - к нему. Челез все - к Господина! Вилли-валло! Еще один поволот. Я слысу голос Господина... Но сто это? Меня подбилает маленькая машиника! Маленькая машиника - самая злая машиника! Ну!? Вилли-валло! Маленькая машиника - худенький подросток - остается лежать в ожидании помощи. Макферсон понимал: впервые в его многотрудной жизни ему улыбнулась настоящая журналистская удача. В голове уже зрел план будущей сенсационной статьи. Название напрашивалось само собой: "Марсианин ломает челюсти". Макферсон сдул пыль с "Ундервуда", вставил чистый лист бумаги и принялся за дело. Незаметно текло время. Исписанные листы вылетали из машинки. Работу прервал неистовый звонок в дверь. Макферсон выругался и пошел к двери. В комнату просунулся широкоплечий мужчина в черной шляпе и белом плаще. Это был агент ВРУ Сэм Джефферсон.
– Я из разведывательного управления. Мне необходимо с вами переговорить, мистер Макферсон.
– Черт побери! Меня нет дома!
– Ошибаетесь. Дома вас есть, мистер Макферсон, - Джефферсон проник в прихожую и двинулся в комнату.
– Ни Раллоу из "Стар", ни Шеррон из "Стрит", ни даже Фелтон из "Пост" ничего об этом не знают... Макферсон мгновенно уловил смысл сказанного и приосанился.
– Слушаю вас.
– Сочиняете статью?
– осведомился Джефферсон, закуривая.
– Случайно не об апельсине, который надувается, как мячик? Сэм Джефферсон бесцеремонно заглянул в бумаги, разбросанные по столу.
– Ага. Так я и думал. "Марсианин ломает челюсти". Блестяще. Поздравляю вас с удачным заголовком.
– Черт побери! Не очень-то вы деликатны!
– выругался Макферсон.
– Я же на службе, мистер Макферсон...
– Агент перевел взгляд на входную дверь, внезапно вскочил, метнулся к ней и ловко сунул горящую сигарету в замочную скважину.
– А-а-а!..
– из-за дверей донеслись причитания и быстро удаляющийся топот. Сверхсекретному агенту далекой пальмовой монархии потребовалась срочная помощь окулиста.
– Вот видите, в какой обстановке приходится работать, - Сэм Джефферсон со вздохом развел руками и вернулся к столу.
– Тут не до сантиментов. Макферсон, у которого был бледный вид, с готовностью согласился.
– Дело очень простое. Об апельсине знаем лишь вы и я. Нас всего двое, мистер Макферсон. Остальные - пострадавшие или безмозглые свидетели, которые ничего не поняли. Мы ведь с вами сможем договориться?
– Черт побери! О чем вы?
– Если вы откажетесь от мысли опубликовать свою статью...
– начал Джефферсон.
– Что-о? Этого не будет! Никогда!
– Будет. И не таких уламывали. И Сэм Джефферсон с грохотом водрузил ноги на стол. Мистер Макферсон с ужасом посмотрел на ребристые подошвы, на драгоценные листы с блестящей статьей... Фортуна опять поворачивалась к нему задом.
– Я не могу! Это насилие!
– сделал последнюю попытку Макферсон.
– Нет, вы согласитесь совершенно добровольно. Весь вопрос заключается лишь в сумме. Макферсон подпрыгнул.
– Творчество не продается!
– А я и не собираюсь покупать ваше творчество. Оставьте его своим поклонникам. Мне нужна статья и уверенность, что информация останется в тайне.
– Да... Но...
– Макферсон снова взглянул на подошвы.
– Я мотался за апельсином больше суток... Такая сенсация... Журналисту впервые улыбнулась удача...
– Она продолжает вам улыбаться!
– заявил Джефферсон и вытащил чек. Государственное казначейство не обеднеет, если вы назовете достаточно весомую сумму, мистер Макферсон. Скажите, сколько - мне надо проставить сумму в чеке. Макферсон задышал тяжело и неровно. В голове завертелись соблазнительные картины. Отдых на лучших курортах. Безбедная жизнь молодого повесы. Конец всем мытарствам и меблирашкам. Вино. Женщины. Карты. И... и... и...
– Мне надо подумать... Это так неожиданно... Вы понимаете...
– бессвязные слова слетали с пересохших губ Макферсона.
– Давайте я вам помогу. Десять тысяч лимонов.
– Десять?.. Тысяч?.. Подождите... Мне надо...
– Не надо. Давайте я проставлю в чеке сумму в двадцать пять тысяч. Это очень большие деньги. Вам их никогда не заработать никакими статьями.
– Да... О!.. Конечно! Но... Джефферсон достал авторучку и вписал сумму. Макферсон судорожно схватил чек и стал его изучать. Тем временем Джефферсон молча сгреб со стола все бумаги, заглянул в мусорную корзину. Макферсон вручил ему фотопленку. Кивнув на прощанье, Джефферсон задержался в дверях.
– Кстати, у вас ведь есть запись голоса этой твари? Я имею в виду механический апельсин.
– Нет!
– быстро соврал Макферсон.
– Жаль, - задумчиво произнес Джефферсон.
– Мне очень хочется получить ответ на один вопрос: почему апельсин называет людей "машиниками"?
– Я слышал, - кивнул Макферсон.
– Мне показалось, что у этой твари азиатский акцент. "Машиника" - это или "мошенник", или "машинка", то есть механизм. Сдается мне, что апельсин одного себя считает живым организмом, а всех остальных - роботами, механизмами, "машиниками". Джефферсон пораженно поглядел на журналиста и опрометью выскочил из квартиры. Макферсон некоторое время смотрел ему вслед. Потом вдруг схватил себя за волосы:

– Идиот! Шляпа! Продешевил!.. Конечно, в ВРУ шутить не любят. Но, видно, их там припекло, если они вот так, запросто, могут выложить 25 тысяч какому-то мелкому репортеру какой-то несчастной бульварной газетки... Наверняка они могли дать больше! Сто! Нет, сто двадцать тысяч!! Макферсон задохнулся от возмущения. Потом вдруг замер, поймав ту самую, вертевшуюся в голове мысль.
– А что, если...
– Он закрыл глаза и покачал головой.
– Ух и подлец же я!.. И с радостным воплем устремился к верному "Ундервуду". Вечерний выпуск "Ивнинг" вышел с огромным красным заголовком на первой полосе: "Марсианин крушит челюсти! В заговоре участвует ВРУ!" * * * Сэм Джефферсон несся по вечерней улице, опрокидывая на бегу прилавки газетных торговцев. Прохожие рвали друг у друга из рук газету со статьей Макферсона.
– Грязный продажный писака!
– пыхтел Джефферсон.
– Ладно, ты поплатишься за это. Еще хорошо, что я догадался дать тебе поддельный чек!.. Следом за Джефферсоном бежала цепочка людей в топорных белых плащах. Их число заметно поубавилось и некоторых в их дальних отчизнах приставили к посмертным наградам. * * * Рекс Макферсон отмечал в ресторане свое назначение шефом отдела новостей. Дружеская вечеринка сильно затянулась. Лишь под утро Макферсон вернулся домой. Выписывая ногами вензеля, он добрался до холодильника с намерением освежиться. Пошарил рукой и вытащил огромный спелый апельсин.
– Хм!
– пролепетал Макферсон, улыбаясь блуждающей улыбкой.
– Не хватает только, чтоб этот апельсин оказался механическим!.. Он радостно захохотал и впился в кожуру зубами. Апельсин оказался механическим. Глава 19 КОНЕЦ МЕХАНИЧЕСКОГО АПЕЛЬСИНА - Подавилась, машиника!
– злорадно и гнусно пропищал апельсин, выкатываясь на улицу из дома, в котором остался лежать неподкупный служитель пера. На улице царил предрассветный сумрак. Погода была сырая. Свинцовое небо упорно не светлело. Апельсин, подскакивая, пулей летел по пустому тротуару. В этот ранний час частный сыщик Чарли Стоун брел домой после ночи, проведенной в засаде. Как и все предыдущие, нынешняя засада оказалась безрезультатной. Погруженный в раздумья, Чарли перешел улицу и вдруг замер: оранжевый объект промелькнул у него между ног. Из рукава сыщика автоматически высунулся объектив скрытой камеры, полыхнула мертвенным светом вспышка. Спустя минуту на ладонь Чарли выпал снимок. Чарли всмотрелся. Ему даже пришлось подойти поближе к световой рекламе, чтобы рассмотреть детали... "Стоп!
– сказал самому себе великий детектив.
– Это же тот самый механический апельсин, о котором кричат газеты! Чертовская удача!". И сыщик устремился в погоню. Он нагнал апельсин на набережной и успел сделать еще пару кадров. Апельсин перескочил через парапет и плюхнулся в воду. "Уйдет!" - завопил внутренний голос, и Чарли со всех ног пустился бежать к лодочной пристани. Через пару минут он уже рассекал вавилонские воды на маленьком глиссере. Апельсин, кувыркаясь в волнах, приближался

к середине реки. Внезапно вода перед ним вздыбилась, из глубины показалась массивная металлическая голова. Чарли ахнул и погасил двигатель. Зажужжали скрытые в различных деталях одежды видео- и фотокамеры. Чудовище поднялось из воды, протянуло к апельсину стальную лапу.
– Предатель!
– трубным гласом прогудел Вышедший из Вод Вавилонских.
– Ты посмел предать Великого Доктора! У-у, гнусный обманщик! Ты приговорен к натурализации!
– Нет! Моя не пледавала господина! Моя велна служила господина!
– заметался апельсин, зажатый в стальной ладони.
– Моя нечаянно посла не туда, моя заблудилася!..
– Нет! Приговор будет исполнен! Стальной монстр сунул апельсин в страшный безгубый рот.
– Вилли-валло!
– запищал апельсин, силясь раздуться, но не тут-то было: стальные челюсти не поддавались. Тррах!.. Апельсин лопнул во рту механизма. Чудовище задумчиво пожевало, потом выплюнуло что-то в воду.
– У-у, великий Доктор! Я выполнил приказ!
– проревело чудовище и бесшумно ушло под воду. Чарли отчаянно заработал руками, подгребая к месту погружения. В последний момент, перед тем, как волна опрокинула глиссер, Чарли успел разглядеть плясавшую на воде кожуру апельсина. Обыкновенную кожуру, оранжевую снаружи и белую внутри. После этого детектив оказался в ледяной воде и сразу же почувствовал, что тонет: начиненная многочисленными приспособлениями одежда неумолимо тянула вниз.
– Спасите! Караул!!
– завопил Чарли. На берегу сидел какой-то бродяга. Он с интересом следил за происходящим. Чарли тоже заметил его. В голове Чарли быстро замелькало: "Я аналитик. На одних фотографиях заработаю тысяч сто. Видеопленка. Информация. Итого миллион. Пожалуй, можно призвать к корысти, вернее, к совести этого негодяя...", - и Чарли закричал с удвоенной силой: - Эй, помогите! Я заплачу!.. Бродяга оказался на редкость отзывчивым. Он вытащил Чарли из воды и даже попытался сделать ему искусственное дыхание. Чарли вырвался из цепких рук спасителя, ощупал карманы. Увы, часть оборудования ушла на корм рыбам и механизмам.
– Любезный!
– обратился Чарли к бродяге.
– Я деловой человек. Вы деловой человек. Будем смотреть на вещи реально. Вы спасли мне жизнь. Вот вам десять лимонов. Бродяга мрачно поглядел на мятую купюру, помолчал, и наконец выговорил: - Мало. Чарли слегка опешил.
– Сколько же вы хотите? Бродяга насупился, что-то подсчитывая. "Он что, тоже аналитик?
– спросил внутренний голос Чарли.
– Не повезло тебе, Чарли!..".
– Много!
– сказал бродяга. Чарли подскочил.
– По-вашему, это сколько? Бродяга показал на пальцах.
– Да вы с ума сошли!
– закричал Чарли.
– За такую жизнь, как моя, вам никто не даст больше десятки! Бродяга вдруг молча вцепился в синее от холодного купания горло детектива.
– Черт побери!.. Перестаньте меня душить!
– захрипел Чарли.
– Я вовсе не так богат, как вы... Ради Бога! Так и быть!.. Бродяга ослабил хватку.
– Так и быть, - повторил великий сыщик.
– Я дам вам сто... нет, даже сто пятьдесят лимо... Тут бродяга стал душить его с удвоенной силой. Аналитический ум Чарли начал туманиться. Внутренний голос заметался в поисках выхода. И выход нашелся.
– Я согласен!..
– из последних сил выдавил Чарли. Когда бродяга убрал руки и Чарли отдышался, они ударили по рукам.
– Таких денег у меня с собой нет, - заявил Чарли Стоун, опасливо косясь на богатырские клешни негодяя.
– Если я дам вам чек, его не примут, а вас, чего доброго, еще и арестуют... Сделаем вот что. Вот вам в залог мой бумажник. В нем нет денег, зато есть важные документы. Мы встретимся с вами завтра на 6-м километре 18-го шоссе. Возле камня. Я принесу всю сумму наличными. Ровно в полночь... "Ах, какой подлец!
– кипятился Чарли, возвращаясь домой.
– Худшего негодяя я еще не встречал. Подонок!". Позавтракав и приняв ванну, Чарли тщательно проанализировал ситуацию. Давать этому оборванцу деньги? О, нет. И Чарли, посовещавшись с внутренним голосом, решил, что с такими врагами общества, как этот деклассированный субъект, следует поступать решительно и даже до некоторой степени жестоко. Есть высшая справедливость!.. * * * Ровно в полночь Чарли ждал вымогателя на условленном месте. Бродяга появился из-за кустов. Он плохо выглядел: должно быть, приперся из города пешком. "Конечно, - злорадно подумал детектив, - откуда у этого хама деньги на бензин?" Чарли Стоун улыбнулся широко и дружелюбно. Бродяга мрачно молчал. На нем были древний полосатый пиджак, полученный на благотворительном пункте и пробитые временем кроссовки на босу ногу. Глаза оборванца в свете звезд горели. Возможно, это был просто голодный блеск. Чарли положил на землю кейс.
– Здесь - пакет с наличными. Пакет можете оставить себе. Вымогатель недоверчиво нагнулся. Неуверенно нажал пальцем на фиксатор. Крышка кейса откинулась. Из кейса выпрыгнула тонкая стальная игла и вонзилась бродяге в сердце. Голодный блеск погас в его глазах навсегда. Чарли с омерзением оглядел поверженного, вытянул из-под него кейс и захлопнул крышку.
– Зверь!
– с отвращением сказал он и плюнул.
– Не люди - звери!.. С чемоданом в руке Чарли отправился к стоявшей на обочине машине. Глава 20 ПОСЛЕДНИЕ ШАГИ ЧУДОВИЩА Темной безлунной ночью под Бублонским мостом вскипела вода. На берег вылез человек огромного роста. Тело его под фонарями отливало сталью. Он достал из котомки, спрятанной в кустах, солидное темное пальто, трость и шляпу. Облачившись, человек водрузил на длинный нос пенсне, огляделся и ракетой взмыл в воздух. В этот же час на смотровой площадке Тойфелевой башни сидела троица галогенов. Галогены выдавали себя за иностранных туристов. Они любовались ночным Вавилоном.

Разноцветные огни гигантского города заполняли все пространство внизу и взбирались в небо, словно превращаясь в звезды.
– Гляньте, ребята! Красота-то какая!
– И верно, Йод! Ажник околеть можно!
– Будто внутри маслом потерли!
– мечтательно вздохнул Фтор. Романтики свесили ножки вниз, в переливавшуюся неоном бездну.
– Эх-ма!..
– Бром заболтал ногами.
– Может, нам эфто... Братцы, а?
– Не!
– Фтор и Йод кинулись к Брому, хватая его за бока.
– Не надо "эфто"! Не надо, слышь?..
– Да не о том я, ребяты! Может, нам эфто... Как его, а? Ну, новую жизню начать?.. Галогены задумались, загрустили. Фантастический ночной пейзаж разноцветными огнями бил им прямо в глаза.
– Да... Это ты здорово придумал... Хорошо бы...
– Мы, эфто, работать будем, а?
– Бром доверительно склонился к сотоварищам.
– Я вот тут, эфто, уже прикидывал. Можно, эфто, машины мыть. Или, эфто, подарки разносить. Ну, эфто, детишкам. На праздники, ну, там, эфто... А?
– А что, ежели и вправду?
– поднял голову Йод.
– Я бы в зоопарк пошел. Я вить зверушек люблю - страсть!..
– А я, братцы...
– Фтор задумчиво поковырял в носу.
– Я бы в профессоры пошел. Бром и Йод дико поглядели на Фтора.
– А чего? Грамоту знаю.
– А вправду! Ты ведь башковитый у нас!
– обрадовались Бром и Йод.
– Книжки бы, эфто, писал! Галогены помолчали, уносясь мечтами все дальше и дальше, в незнакомую, прекрасную жизнь.
– Я, если бы писать умел, про жизнь свою написал бы, - вдруг сказал Бром. А потом заплакал.
– Я не только зверушек люблю. И детишков тоже!
– всхлипнул Йод. Галогены обнялись, сморкаясь. Время шло. Вдруг вдалеке в черном небе показалось длинное торпедообразное тело. Отражая огни, оно летело прямо к Тойфелевой башне. Первым его заметил Фтор.
– Гляньте! Это что за птица?
– Иде? Иде?
– вскинулись галогены, напряженно вглядываясь в темноту.
– Петух жареный!.. Тело приближалось. Уже слышалось легкое гудение.
– Ой! Он это, братцы! Вон, телескопы вылупил!! Галогены вскочили на ноги. Чудовище, страшно гудя и слегка погромыхивая, облетало башню вокруг. Когда оно подлетело к галогенам, те вытянулись по стойке "смирно". Телескопические глаза чудовища еще больше выдвинулись вперед. Блеснули линзы, фокусируясь на неразлучной троице. Галогены набрали воздуху и гаркнули хором: - Здравствуйте, господин Механизм! Чудовище вздрогнуло. Раздался скрежещущий голос: - А?.. Меня?.. Кто?.. Снова завращались телескопы. Порыв ветра надул солидное пальто и хлопнул полой.
– У-у-у!
– заревел Механизм, как будто узнав троицу.
– Порешу!!.. Галогены сиганули в скоростной лифт. Лифт обрушился вниз, и вдруг что-то заскрипело, забилось в бешено падающую кабину снаружи. Погас свет, тускло вспыхнула лампочка аварийного освещения. У галогенов волосы встали дыбом. В стенке кабины образовалась дыра и в нее стало влезать огромное, в лохмотьях дымящегося пальто, туловище Механизма. Рывок! Отчаянно завизжали блоки и лифт завис между этажами. Галогены заорали от ужаса. Механизм протиснулся в кабину и застыл, осматриваясь. В ту же секунду неразлучная троица, завывая от страха, пролезла между стальными ногами и горохом посыпалась из кабины. Несколько метров свободного полета, - и галогены на площадке. Торопясь, отталкивая друг друга, они помчались вниз по лестнице. Сверху доносилась приглушенная ругань и треск: Механизм пытался разворотить кабину, чтобы выбраться наружу. Тем временем галогены достигли земли и кинулись врассыпную. Бром мчался к старинному парковому ансамблю. Вбежав под сень столетних вязов, буков, грабов и платанов, он понесся по аллеям, часто меняя направление и визжа кедами на поворотах. Обернувшись, он увидел, что чудовище, пыхтя и громыхая, преследует его. Остатки темного пальто полоскались за его спиной, как крылья. Шляпы не было. Пенсне еще держалось на носу. Бром обогнул сиявший разноцветными огнями чудо-фонтан и увеличил скорость. Кеды задымились. Внезапно стальная лапа ухватила его за шиворот и подняла в воздух. Бром по инерции бешено работал ногами.
– У-у-у!
– проревело чудовище.
– Ты гнусный, пакостный механизм! Ты жалкий, пропотевший, циничный агрегат!.. Я натурализирую тебя!.. Миг - и Бром скользнул в огромную черную глотку. На него пахнуло сыростью и водорослями, и от ужаса Бром потерял сознание. Глава 21 ПЛЕНЕНИЕ МЕХАНИЗМА Лино Труффино снился дурной сон. Ему, подручному главаря мафии, часто снились дурные сны. Но этот сон был особенно плох. Он бежал по улице, роняя на бегу свертки, пакеты, ридикюли, которыми была набита его авоська. Свертки, пакеты, ридикюли вскакивали и бежали за ним. Он торопился. Он выполнял сверхсекретное задание найти доктора Заххерса и обязательно выкрасть у него драчевый напильник.
– Если мы выкрадем напильник...
– таинственным голосом сказал ему Джимми Брэди, - мы сможем... т-с-с!.. Мы сможем обточить резьбу М-20 на трехклапанном штуцере! И тогда... Джимми не сказал, что будет тогда. Он закатил глаза и похлопал себя по животу. И вот теперь Лино бежал грабить Заххерса. На бегу он рассуждал сам с собой: - К чему мне Джимми Брэди, если я достану напильник? Я стану капо-ди-тутти-капи, главой всех семейств! Я объединюсь с Гаруном и стану непобедимым! А этого маразматика Брэди давно пора закатать в бочку с уксусом!.. О! Весь мир будет у меня в кулаке. Я стану чистить себе ботинки с семи утра до одиннадцати вечера! С перерывом на обед. О, как вкусно запахнет лакированной кожей, когда по ней заскрррыпит драчевый напильник!! На этом волнующем месте Лино проснулся и утер со лба липкий пот. Сквозь портьеры гостиничного номера пробивался предутренний свет. Третьи сутки Лино пытался напасть на след Чудовища. Лино отчетливо понимал, что провала допустить нельзя: в мафии суровые законы. Лино уже вляпался, упустив Глорию Уинсборо. И вот теперь - проклятый Механизм, который никак не находился. Лино вскочил с кровати, сделал физзарядку и умылся ледяной водой. Зазвенел телефон.
– Алло?
– Ну, как дела?
– раздался в трубке не предвещавший ничего хорошего голос босса, Джимми Брэди.
– Все в порядке. Все ходы перекрыты. Механизму некуда деться. Рано или поздно он попадет в нашу кле...
– Даю тебе еще сутки, - сказал Брэди.
– И если Механизм не будет пойман, я сам посажу тебя в маленькую клетку и заставлю петь канарейкой! И, перед тем, как положить трубку, Брэди насвистел вариацию на тему похоронного марша. Лино Труффино дрожащей рукой завязывал галстук. Шеф не в себе от ярости. А на место Лино метит этот подонок Сид. Надо что-то предпринимать. Но что? Дверь распахнулась, ввалился мохнатый бабуинообразный мерзила Сид.
– Есть новости, шеф!
– Сид оскалил желтые клыки.
– Сегодня ночью Механизм видели в городе, неподалеку от Тойфелевой башни. Механизм устроил погоню за двумя бродягами. Вернее, бродяг было трое, но один куда-то девался. Лино просиял: - Где эти бродяги?
– Под охраной в Центральном парке!
– Немедленно едем туда! Через полчаса они были на месте. Задержанными бродягами оказались Фтор и Йод. У них были грязные, распухшие рожи - не от побоев, а от слез.
– Дяденька, чой-та они, а?
– завопили они, признав в Лино большую шишку. Отпустите нас, а? Мы больше не будем!
– Заткнитесь, идиоты!
– оборвал их Лино.
– Где Механизм?
– Мы не знаем! Он за Бромом погнался. Он его у-у-уби-и-ил!..
– и мерзавцы зарыдали в голос.
– Молчать!.. Слушайте меня внимательно. Мы ищем Механизм. Вы двое послужите приманкой - видно, он вас очень любит. Будете гулять по парку под нашим наблюдением. Увидите Механизм - драпайте. Но если спугнете - пеняйте на себя. Ясно?.. Веди их, Сид. Сид вытолкал галогенов на аллею, которая в этот ранний час была совершенно пуста. У местных грабителей и насильников началась пересменка: ночные ушли спать, дневные еще не заступили.
– Бомбарда в порядке?
– спросил Лино у одного из гангстеров.
– Так точно, шеф! Бандиты растащили в стороны зеленые заслоны и на газоне обнаружилось чудесное изобретение прошлых веков - бомбарда с широким, как ведро, стволом, стрелявшим двухпудовыми ядрами. Лино причмокнул от удовольствия: из такой пушки можно запросто завалить набок маневровый тепловоз. Бомбарда была позаимствована из музея, причем сама задумка принадлежала именно ему, Лино.
– Сид! Расшевели-ка этих недоносков. Пусть вопят чего-нибудь, да погромче, приказал Лино. Сид лениво размахнулся и заехал Фтору в ухо. Оба мерзавца тут же заголосили.
– Громче! Громче, вам говорят!
– зашипел Сид. Галогены послушно усилили вой. Их галогенные голоса далеко разносились по пустынным аллеям и лужайкам. Гангстеры залегли. Лино замер у бомбарды, снаряженной ядром с помощью домкрата. Прошло несколько томительных минут. Галогены выли безостановочно и в искреннем отчаянии. Вдруг в дальнем конце аллеи замаячила массивная высокая фигура. Гангстеры напряглись. Чудовище приближалось. Вот уже стал слышен его скорбный гулкий голос: - У-у-у, проклятые механизмы!.. Я слышу ваши гнусные голоса! О, безумные, отвратные, бесчеловечные механизмы! У-у, как вы обидели меня!.. Лино Труффино затаил дыхание. Когда стальной дьявол окончательно выплыл из тумана, Лино скомандовал: - Огонь! Бомбарда ухнула, выплюнув ядро. Пороховой дым затянул аллею. Когда дым рассеялся, бандиты увидели, как непобедимое чудовище барахтается на асфальте. Сид с подручными тут же накинулись на него, споро опутали стальным тросом.
– Встать!
– заорал Сид. Охая, Механизм поднялся и попытался растереть спину, что-то неразборчиво бормоча.
– Что он говорит?
– спросил Лино.
– Просит оподельдоку, поганец. Поясницу ему, вишь, ломит...
– Стоять! Не двигаться!
– скомандовал Лино и указал на бомбарду, снаряженную новым ядром. Механизм замер, ворочая уцелевшим телескопом.
– Гони его к машине, - приказал Лино Сиду. И с базукой наперевес двинулся следом. Спустя час Вышедший из Вод сидел в пытошной камере преступного синдиката, прикованный якорной цепью к железной скамье.
– Ты будешь говорить, ржавая консервная банка?
– в который раз спрашивал Лино. Молчание. "Подохнуть или открыть секрет Доктора? Нэ-эт! Лучше подохнуть. О, Великий Доктор, почему ты оставил меня?" - перекатываются в железной голове железные мысли.
– Отвечай, а не то я прикажу растворить тебя в царской водке! Молчание. Ох, как муторно скребется в животе проглоченный ночью Бром. "Открывай, хозяин, слышь? Поквартировал, и будет!.." - бубнит внутри его химический голос.
– Ты будешь отвечать, старый примус? Молчание. Включают ток. Железное тело начинает трясти. Из разбитого окуляра сыпятся искры.
– Говори, безмозглый! "Ни за что! Никогда не предам Великого Доктора!.. О, где же ты, Доктор?" Лино Труффино упарился. Упарились и ассистенты - лучшие механики синдиката. "У-у, проклятые механизмы!.. Да еще этот никак не натурализируется - царапается внутри. Ох, скорей бы его переварить!" Но проклятый Бром не переваривается. Допрос заканчивается, когда истязатели начинают валиться с ног от усталости. На следующее утро в кабинете босса состоялось совещание с механиками и мотористами синдиката. Джимми Брэди, сидевший во главе стола, украдкой зажимал нос платком: от этих механиков всегда так ужасно несло машинным маслом.
– Вышедший из Вод представляет собой совершенно неожиданное соединение холодильника с электромясорубкой на основе шпиндельного болта и контрагайки! авторитетно заключила провонявшая маслом комиссия.
– Контра... Чего?
– удивился Брэди.
– Контрагайки, - сказал главный механик и посмотрел на патрона с некоторым самомнением.
– Контрагайка - это такая гайка, которой законтривают другую гайку.

Механики переглянулись и согласно закивали. Брэди понял одно: разобрать Механизм невозможно. Можно только разрезать ацетиленовой горелкой и переплавить. "Ишь ты, контрагайка... Мне бы такую...". Лино Труффино, у которого разламывалась голова после бессонной ночи, трубно высморкался и сказал: - Повесить ему "клопа" на шею, и все дела. Выйдем на главного.
– Это идея, - согласился главный механик.
– Впаяем ему автономный пеленгатор между ног - ни одна собака не найдет.
– Да?
– Брэди подозрительно оглядел подчиненных.
– А кто поручится за успех? Поручаться никто не хотел. Но за неимением лучших предложений, остановились на этом. Тем же вечером на пустынном морском берегу остановился мусоровоз, взрыв колесами мокрый песок. Мягко откинулась дверца мусороприемника и на песок вывалился тяжеленный контейнер. Автомобиль развернулся и уехал. Тяжко и устало катились к берегу морские волны. Со скрипом покачивались точеные стволы королевских пальм, шелестели листья. Далеко-далеко, у самого горизонта, разгорался пожар ночных огней Вавилона. Контейнер запрыгал от могучих ударов изнутри. Пробив железо, в клочьях промасленной бумаги, из контейнера выбрался Механизм. Он постоял, прислушиваясь к шепоту волн. Но это были не волны. Это было гугуканье Брома, который так и не переварился.
– Изыди, окаянный!
– с тихой ненавистью проворчал монстр и выделил из себя несносного галогена. Бром, оказавшись на воле, радостно взвизгнул и побежал, приплясывая. Чудовище взглянуло ему вслед и отвернулось, заскрипев шарнирами, со стоном омерзения.
– О, какую инфекцию держал я у себя в животе! Механизм неспешно побрел к кромке прибоя. Наполовину объеденное волнами, в море тонуло кровавое солнце. Дико кричали чайки. Небо быстро и неумолимо темнело. Механизм вошел в воду. Десяток шагов - и вот уже скрылась в пене чугунная голова. Лишь блеснул на прощанье побитый окуляр телескопа. Бром остановился, с ужасом провожая глазами фигуру чудовища. Когда стихия поглотила железного монстра, Брому вдруг стало нестерпимо тоскливо. Он помчался по берегу, шлепая босыми ногами по мокрому песку. Механизм все шагал и шагал, давя ногами морских звезд и моллюсков. "Прочь от них, бессердечных, безжалостных механизмов! Все глубже, глубже... Пусть пищит их проклятый прибор. У-у-у! Здесь меня уже никто никогда не найдет. Прощай, Великий Доктор!" Когда глубина вдавила его в дно, не давая шагать дальше, он лег и застыл, и глубоководное течение стало понемногу заносить его вязким песком. Так проходит земная слава. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ АЩЕ ЗАБУДУ ТЕБЯ, ИЕРУСАЛИМЕ "Аще забуду тебя, Иерусалиме, забудь меня десница моя". Псалом 136-й. Глава 22 ЭКСПЕДИЦИЯ ПРОФЕССОРА КОЛЛИНЗА Пока в Вавилоне происходили описанные в предыдущих главах события, неутомимый путешественник, страстный исследователь неоткрытых тайн Земли профессор Коллинз готовился к экспедиции в шельву. Эта экспедиция должна была стать прорывом в одно из последних "белых пятен" в бассейне великой реки Фармазонки. У Коллинза было несколько учеников и последователей, которые рьяно, неистово, беззаветно и бескорыстно были влюблены в науку. Это были молодые ученые, настоящие честные парни, готовые ради научного эксперимента отдать свои жизни. И все было бы хорошо. Единственное затруднение состояло в том, что у Коллинза не было денег, необходимых на экспедицию. Ночи напролет обдумывал профессор планы предстоящих действий. Огромная карта Фармазонии, висевшая у изголовья спартанской кровати профессора, вся была исчерчена смелыми линиями, а кое-где даже продрана насквозь. Ночью, сидя на кровати, Коллинз вперял воспаленный взор в поруганную карту и вопрошал сам себя: - Можно ли допустить, чтобы последние фармазонские тайны были открыты разными жуликами и проходимцами вроде профессора Спенглера?
– делал паузу и решительно возражал: - Не можно! Профессор Спенглер был извечным научным врагом Коллинза, его альтер эго. Целыми днями Коллинз занимался приготовлением чудодейственного концентрата, который, по мысли профессора, должен был стать основным продуктом питания участников экспедиции. В качестве ингредиентов профессор использовал бобы какао, гусиный жир, ливерную колбасу и овсяную кашу "Геркулес". Коллинз смешивал эти компоненты в разных пропорциях, толок в ступке, варил и выпаривал, и в результате каждый раз получал нечто липкое и абсолютно несъедобное. Но профессор не отчаивался - это было не в его правилах. Он вновь и вновь бежал в продуктовую лавку и брал в кредит новые порции продуктов, и снова изводил их. А также и своих соседей, которые вынуждены были мириться с ароматами помойки, постоянно витавшими вокруг профессорского дома. Кроме того, профессор собственноручно шил себе особо прочный безразмерный рюкзак. Уж кто-то, а он-то знал, как важно в пути иметь удобную поноску! Дни бежали за днями. С трудом, но деньги на проезд были найдены. И вот в одно прекрасное утро профессор в полной походной амуниции, бодро дудя себе под нос, отправился на вокзал. Путь его лежал в Ведрополис - город в шельве, откуда обычно начинается путь всех исследователей Фармазонии. Поездом до Вавилона, потом - самолетом с пересадками. Трое суток дороги - и вот Коллинз у цели. В Ведрополисе, однако, его ждали неприятные известия: всего несколькими днями ранее отсюда вместе с десятком спутников в неизвестном направлении отбыл профессор Спенглер.
– Зазнайка! Лгун! Болтун! Карьерист!
– потрясенно шептал Коллинз, сжимая сухонькие кулачки.
– Бесстыдный стяжатель! Нечистый на руку дилетант! Бандит! Хапуга!.. Да разве можно отдавать науку на откуп таким прожженным аферистам? Не-ет, не можно! В тесноватом номере ведрополисской гостиницы профессор устроил военный совет.
– Слабодушные, неуверенные в себе пусть возвращаются домой!
– обратился профессор к своим спутникам.
– Я не осудю их. Вернее, не осуждю. Джунгли не терпят фальши! Кто хочет оставить меня в этот суровый час? Исследователи - а их было ровно пять - не шелохнулись. Лишь глазки рыжего маленького Сема Нортона воровато стрельнули по сторонам и внезапно расширились от ужаса, наткнувшись на огромный - до потолка - профессорский рюкзак. Возможно, Сем Нортон и хотел бы отказаться от участия в экспедиции, но вид профессорской поклажи лишил его дара речи.
– Спасибо, ребята!
– Коллинз растрогался и пустил слезу.
– Я знал, что могу на вас положиться. Ну, Спенглер, не жди пощады! Мы обгоним этого негодяя. Я поведу вас, друзья, прямым, как стрела, путем. Ибо в большую науку не можно попасть обходными тропками! В тот же день были наняты носильщики и проводники из числа местных ундейцев людей нищих и изголодавшихся, готовых за мизерную плату идти хоть на край света.

Цепочкой экспедиция двинулась по раскаленным полуденным зноем улочкам навстречу Неизведанному. Глава 23 ГЛОРИЯ В ПЛЕНУ Глория очнулась. Вокруг было шикарно и спортивно. Откуда-то лился приглушенный голубовато-лиловый свет, веяло прохладой от бесшумного кондиционера. Глория повернула голову и вздрогнула: на фоне серебристых обоев четко выделялась согбенная фигура. Глория вгляделась. Что-то неуловимо знакомое было в этом человеке. Старец отделился от стены и скрежещущим от волнения голосом спросил: - Узнаете ли вы меня, моя радость? Глория отрицательно покачала головой, ее чудные волосы рассыпались по атласной подушке.
– Магнифико... шармант...
– проскрежетал старец, вперяясь ненасытным взором в девушку.
– Где я?
– спросила юная аристократка, закутываясь в простыню.
– Что происходит?

Долгожитель пустил слюну, затрясся и вдруг рухнул на колени: - Керида! Безумство имеет владеть мой мощный рассудок! Мой херц разбит. Я сражен наповаль!..
– Что вам угодно?
– в испуге вскрикнула Глория.
– Мне угодно... один капелька вашей любви... О! Я открою вам чудный мир! Я подарю вам все сокровища Фармазонии! Я... я...
– Тут старец от волнения потерял дар речи.
– Фармазонии? При чем тут Фармазония?
– Но мы же с вами находимся в Фармазонии, моя дорогая!
– пробормотал старец, ухватив трясущимися руками край простыни.
– Как в Фармазонии?.. Да прекратите же!
– Она попыталась вырвать простыню, но старец держался крепко.
– Один капелька... Всего один... Весь мир будет у ваших ног...
– Это моветон!
– вскричала девушка.
– Вы старый, больной, вы импотент от старости! Она высунула ножку чтобы оттолкнуть противного старика, но тот тут же припал к ноге мокрыми губами.
– Фуй! Маразматик!
– Глория сильно двинула старика ногой. Несчастный опрокинулся навзничь, клацнув вставными челюстями. Глория вскочила, спрыгнула с постели и бросилась к двери. Старец попытался поймать ее за ногу и тут же получил зверскую затрещину.
– Магнифико...
– скрипя в сочленениях, ровесник папоротника и угля поднялся с ковра.
– Подождите, я еще не сказал вам свое имя!
– Я в этом не нуждаюсь!
– ответила Глория и метнула в старца хрустальный графин.

Получив графином в ухо, несчастный перелетел через кровать и затих, выставив вверх длинные ноги в полосатых носках и неизносных ботинках 52-го размера. Глория уже видела где-то эти носки и ботинки... Но думать было некогда. Она толкнула дверь - дверь была заперта. Тогда она схватила массивную бронзовую Психею и приготовилась, ожидая новых домогательств. Обнаженная, с распущенными волосами, она была в этот момент прекрасна, как богиня. Старец, которому, наконец, удалось приподняться, забулькал от восторга.
– О прекраснейшая! Мой херц разрывается от любоф! Вы будете моя!
– Ни за что! Глория расхохоталась жутким смехом и запустила статуэткой, целя в замшелую голову старца.
– Магнифико!
– старец пригнулся, статуэтка свистнула над лысиной.
– Лгун! Поганец! Гнусот, обманщик, мухомор!! На каминной полке стояло несколько разнокалиберных Психей и Амуров. В старца полетела очередная.
– Вы будете моя, будете! Не будь я Хуго Заххерс! Рука Глории дрогнула и статуэтка упала на пол. Глава 24 ДЕБОШ НА КОНЕ По гулкому коридору шли санитары. Вот они вошли в палату №1. Раздались вопли, ругань, и все стихло. Снова топочут по коридору дюжие молодцы в белых халатах. Палата №2. Вопли. И тишина... Палата №3... №4... №5... Санитары проводили в психиатрической больнице обязательные утренние процедуры. Всем психам ставили клистиры и заворачивали больных в мокрые простыни. Шел второй час процедур. Вот неумолимые белые халаты появились в поле зрения бывшего графа Дебоша. Дебош засиял, предвкушая неземное блаженство и райскую сладость клистира.
– Аллилуйя, аллилуйя!
– в восторге завопил граф. Санитары истово перекрестились и с умиленными и благостными рожами накинулись на графа.
– Осанна в вышних! Осанна!
– иерихонской трубой взмыл голос Дебоша. Тут не выдержал санитар-старичок. Его дребезжащий голосок разнесся по палате: - Мизерере, Домине, мизерере!! Видимо, старичок пел в детстве в католическом хоре. Санитары замерли. И вдруг грянули: - Де профундис клямави ад те, Домине! Эгзауди воцем меам! (Что означает - для недостаточно верующих - "Из глубин воззвал к тебе, Господи, услышь голос мой!") Моление оказалось заразительным. Нестройным хором затянули больные: - Доминус, дет тиби пацем!.. (Да пошлет вам Господь мир!) Под нестройное пение санитары продолжали свое дело. На соседней с графом кровати, постанывая в предвкушении клистира, лежал изобретатель аппарата для прямого превращения материи в энергию и наоборот. Слева располагался худой скорбный Чайник. Дебош его не любил. Но если Чайник тихо просил: "Снимите, пожалуйста, крышку - я закипаю", - Дебош без слов исполнял его просьбу. За Чайником лежал Сократ, Диоген и бочка. Он был един в трех лицах и поэтому санитары, не вдаваясь в подробности, вкатывали ему тройной клистир. Каждое утро одержимый стучал себя кулаком в лоб и завязывал сам с собой следующий разговор: - Это ты, Диоген?
– Ты чо, шизанулся? Это я, Бочка!
– А где Диоген?
– Где-где... В сортир ушел! Дебоша сильно раздражало такое изобилие философии. Еще дальше была койка угрюмого мрачного типа. Когда его спрашивали, на чем он шизанулся, он невразумительно толковал о каких-то бровебрах. И вот лежал Дебош, завернутый в мокрую простыню и все думал, как бы так устроить, чтобы Зло было побеждено, а повсюду чтоб была справедливость. И чтоб всем было одинаково хорошо. Думал он думал, и вдруг его осенило. Однажды он как бы невзначай спросил у Чайника: - Скажи, о чем ты мечтаешь?
– О мясе!
– простодушно ответил Чайник.
– Правильно!
– обрадовался Дебош.
– Все о мясе мечтают. Но едят его те, кто не работает. А кто работает - тот одним рисом питается! Чайник вытаращил глаза и стал медленно закипать.
– А ведь в мире уже есть примеры, где справедливость восторжествовала, зашептал Дебош.
– Так не должно быть, чтоб у одних было все, а у других ничего. Надо все перевернуть. Тут он задумался, а потом продолжил: - Есть самый угнетенный класс в мире. Класс, которому нечего терять, кроме своих цепей. Это мы, психи! Палата затихла, прислушиваясь к крамольным речам Дебоша.
– Мы возьмем все лучшее, что дал миру научный чучхизм. Мы отнимем у нормальных излишки и отдадим больным и детям. Это будет Гармония! Мы гармонично поделим все богатства, и никому не будет обидно, и все будут довольны...
– Не может такого случиться!
– вдруг высокомерно заявил Сократ, Диоген и Бочка.
– Как это не может?
– вспылил Дебош.
– Очень даже может. Главное - дать массам оружие, это оружие - Правда! Организовать их и повести за собой... Тут Дебош остановился и снова подумал: - Конечно, на первом этапе построения Гармонии не обойтись без жертв. Ведь не каждый же санитар добровольно отдаст свой кусок мяса!
– Не каждый!
– откликнулся Чайник и засвистел. Дебош машинально смахнул с него крышку и продолжал: - Поэтому на первом этапе нужна будет строгая дисциплина. Это будет диктатура угнетенных. А когда сопротивление санитаров пойдет на убыль, диктатура постепенно отомрет и тогда наступит вечная и нерушимая Гармония. Вечная Гармония!
– Ура!
– закричали психи.
– Да здравствует Гармония!
– Нет, не да здравствует!
– закричали в ответ Сократ, Диоген и Бочка.
– Ага! Оппортунисты!
– обрадовался Дебош.
– Не дадим опорочить идею! Под арест их, братцы! Циническая троица была тут же взята под арест и привязана к кровати.
– Стойте!
– вдруг сказал псих, пришедший послушать Дебоша из соседней палаты. Санитаров много! Набросятся - и конец Гармонии!
– Конец!..
– согласился Чайник, остыл и заплакал.
– Вооружаться! Мы будем создавать отряды психической самообороны!
– сказал Дебош.
– Ага!
– завопили тут Сократ, Диоген и Бочка.
– Измену замыслили, крамолу! Пришлось заткнуть им рот подушкой. Психи возбужденной толпой окружили тумбочку, на которую взобрался Дебош.
– Ух как здорово при Гармонии заживем!
– начал вещать Дебош.
– Ходить будем строем, с песней и с радостью! Свобода - это осознанная смерть! То есть, тьфу... В общем, все у нас будет общим. И кровать, и клистир... И одной простыней стоместной будем накрываться!
– Ур-ра!
– обрадовались психи.
– Слава Гармонии! Слава Первому Гармонцу!
– И принялись качать Дебоша. Вдруг все замолкли. Исполнялось зловещее предсказание психа из соседней палаты. Приближался очередной час процедур: по коридору тяжело гренадерили санитары. С клистирными трубками наперевес они ворвались в палату. Первое выступление гармонцев было жестоко подавлено. "Эх, не созрели еще массы, не созрели!.." - сокрушался Дебош. Но вечером в палату графа одна за другой потянулись серые бесшумные тени подпольщиков. Избрали председателя. Им стал Дебош. Он открыл первое собрание Великой Поднебесной Гармонии ударом в кроватный набалдашник (вместо гонга). Выступавшие один за другим ораторы говорили: "Черный дракон хочет проглотить Солнце Гармонии! Не дадим Дракону проглотить солнце! Построим красную стену до неба и убьем черного дракона!" План был разработан, изложен в виде тезисов, написан на простыне и вывешен на видное место. Председатель Дебош поднялся на тумбочку.
– Труженики-психи! Все будет вашим! Вижу светлый, радостный день! Вижу чистые, светлые коридоры! Труженики маршируют колоннами. Из бани - в парикмахерскую, из парикмахерской - в столовую. У каждого труженика - свой светлый, чистый...
– И просторный!
– восторженно вставил Чайник, но его тут же подвергли критике и самокритике за правый уклон. Чайник раскаялся и был направлен на перевоспитание в концентрационный лагерь под кровать.
– ...светлый и чистый джутовый мешок с прорезями: для головы, для рук и для ног!
– вдохновенно закончил Дебош.
– Председатель Дебош заботится о ногах!
– пронеслось по палатам. Кто-то начал всхлипывать от умиления. Но вот по коридору снова загрохотали шаги. В палату ворвались убийцы в белых халатах, зверски размахивая клистирными трубками и мокрыми простынями.
– Тираны! Палачи! Сатрапы!!
– закричал Дебош. Санитары бросились на него.
– Бумажные тигры хотят погасить Красное Солнце!
– завопили психи.
– Не отдадим любимого Председателя! Защитим Красное Солнце Гармонии! Психи набросились на санитаров, вставили всем им клистиры и завернули в мокрые простыни. И как победная песнь взвился над толпой дискант Чайника: - Победа! Победа! Слава Гармонии! Слава Председателю!.. Психи уже бежали по коридору, сбивая замки с изоляторов и освобождая политзаключенных, лежавших в смирительных рубашках. Толпы носились по дурдому, избивая последних наемников капитала. Палаты братались. Большой Красный Друг почувствовал на своих плечах бремя ответственности. "Я должен привести народы к Гармонии, - размышлял он.
– Что для этого нужно? Нужно усилить классовую борьбу. Нужно покончить с врагами, стоящими на пути к светлому гармоничному будущему. И незамедлительно переходить к Гармонии, усиливая критику и самокритику!" Эта политика сейчас же была доведена до широких масс и получила название "политики трех флажков". Началась новая жизнь. "49-й кооператив вызывает 17-й на соревнование!" - этот плакат психи из 49-й палаты повесили на дверях бывшей палаты, по-новому - кооператива. И 49-й и 17-й трудились не покладая рук. Психи яростно шили мешочки для хранения свежего воздуха.
– Я тружусь по заветам председателя Бо-Ши!
– скромно сказал Чайник корреспондентам, собравшимся у груды мешочков.
– Перевыполняю план на 500 процентов! На следующий день шизоид из 6-го кооператива - родного кооператива Дорогого Председателя - пошил тысячу мешочков сверх нормы. Дебош радовался: экономический фундамент крепчал на глазах. Все кладовые были завалены продукцией.
– Будем экспортировать наши мешочки на второй этаж, - объявил Председатель на слете мешочников.
– А взамен ввозить джутовые мешки! Известие было встречено бурной радостью и долго не смолкающими овациями. На следующий день передовики производства и номенклатурные работники уже щеголяли в импортных мешках.
– Недалек тот день, когда у каждого будет свой джутовый мешок!
– провозгласил Председатель с трибуны съезда.
– А нам - три мешка!
– выступили Сократ, Диоген и Бочка.
– Искаженцы!
– заклеймил их Председатель.
– Вы проводите черную линию правого уклона внутри Гармонии. Вы - черное знамя, которое надо сорвать! В последующей трехчасовой речи, транслировавшейся по внутрибольничной радиосети, Председатель сурово заклеймил искаженчество и уклонизм. Искаженцев подвергли критике и самокритике и отправили на перевоспитание под кровать. Психи ринулись к новым свершениям. Горшочки с цветами были удобрены и засеяны. Вскоре был снят огромный урожай. Бывшие изоляторы, превращенные в закрома Родины, ломились от изобилия. Гармония приближалась. Но внешний враг не дремал. Чтобы защитить завоевания народа, гармонцы не переставали овладевать военным делом. По коридорам под руководством старых политкаторжан шагали шеренги бойцов. Каре умалишенных упражнялось с клистирными трубками. На зеленом коврике пасся кооператив старых лишенцев. В темном углу яростно спорили изобретатели вечных двигателей, собравшись вокруг странного сооружения из табуреток и раскладушек. За полуоткрытой дверью неистовствовал хор буйных девочек: они разучивали песни на стихи Председателя - "Укрепим дисциплину на производстве" и "Гармонично люблю Председателя". Утром каждой проходящей колонне вручали психа, изображавшего газету. Псих верещал: "Величайший скачок! Вчера в сортире второго этажа запущена первая домна по переплавке кроватей! Есть первая плавка!" "Мы близки к гармоничному способу передвижения! В кооперативе №12 коллективом ученых имени Председателя изобретено биде с ручным приводом. Теперь колонны делегатов будут попадать на собрания в два раза быстрее!" "Иностранные гегемонисты готовятся к войне. Но у Гармонии есть все необходимое, чтобы уверенно смотреть в будущее. Наши армии сильны, как никогда! Наши клистиры - самые толстые в мире!" "Сегодня в третьем корпусе компетентными органами разоблачена подпольная организация садистского типа. Убийцы в белых халатах устраивали диверсии, прокалывая шприцами мешочки для воздуха. Они приговорены к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение в Парке культуры и отдыха трудящихся на заднем дворе". Однажды собравшиеся на площади гармонцы увидели, как из изоляторы работники науки и искусства выносят что-то, задрапированное простыней.
– Это гармоничный человек! Буря восторга пронеслась по рядам. Псих из восьмого кооператива был действительно почти круглым.
– Ура! Мы тоже будем, как гармоничный человек!
– обрадовались гармонцы. Долго еще на площади скандировали: "Гармонии - слава! Председателю - слава! Мудрой кадровой политике - слава!" Но тут случилось непоправимое. Откуда ни возьмись со всех сторон налетели санитары в бронежилетах и с огнетушителями. От Гармонии только клочья полетели. Дебош был схвачен наймитами и подвергнут сорока восьми клистирам. Гармония была жестоко подавлена. Повсюду царил жестокий террор. Слышались шипение и чмоканье клистирных трубок. Дебош лежал в заточении в смирительной амуниции, посреди остатков былого изобилия. Но не напрасен был подвиг героев! Упавшее знамя Гармонии подхватят другие угнетенные! Из искры возгорится пламя! Так думал Дебош, и он провидел будущее. Правда, будущее оказалось вовсе не таким, как ему представлялось... Глава 25 В ДЖУНГЛЯХ ФАРМАЗОНИИ Второй месяц профессор Коллинз, пятеро его сподвижников, проводники и носильщики-ундейцы пробирались сквозь шельву. Жаркий и влажный воздух, болотные испарения, тропические ливни, непроходимые заросли... Случалось, что кроны гигантских деревьев совершенно закрывали небо. С гигантских бугенвиллий на головы исследователей шлепались огромные пупарии и ядовитые кипотумы. Путь вперед приходилось иногда буквально прорубать в сплошном переплетении лиан. Район изобиловал хищнецами. То и дело на путников пикировали смрадные липкие пупарии и пытались высосать хоть каплю крови сквозь камуфляж и прорезиненные накидки. Это им не удавалось. Они взлетали обратно на деревья и обиженно квакали. Из бездонных болот вздымались пучеглазые катиары и норовили цапнуть шагавших мимо людей. Уже на третий день пути экспедиция потеряла одного из проводников: укушенный бушмейстером, он отказался принять противоядие и, погружаясь в болотную жижу, булькал: - Меня покарал дух Са! Злобный Са, который царствует в этих местах!.. Эта смерть произвела большое впечатление на невежественных ундейцев. Часть из них побросала поклажу и повернула назад, несмотря на страстные призывы, посулы и угрозы Коллинза. Однажды экспедицию едва не скушала двигавшаяся без дорог и тропинок железная колонна кипотумов. Пото, грязные хищнецы нигуа и черные зловещие бровебры словно сговорились погубить путешественников. Пакость резвилась, водила хороводы, а по вечерам устраивала машкерады. Среди ундейцев усиливались изменнические разговоры. Вечером пятьдесят первого дня пути проводники встали в торжественные позы и провозгласили: - Завтра вы будете иметь счастье видеть страну, где властвует Са. Вы чувствуете его смрадное дыхание? Са здесь. Он где-то рядом. Да поможет нам Ракамадурская Божья Матерь! После этого на головы проводников вдруг свалился хвостатый сукуруку и придушил обоих. Болото со вздохом облегчения всосало трупы. Носильщики, пораженные властью незримого Са, побросали поклажу и ринулись прочь.

– Куда же вы?..
– воззвал в пространство Коллинз.
– Эгоисты! Бездельники! Подлые трусы! Вы заботитесь только о себе!.. Ну, ничего. Я не сгибаюсь под ударами судьбы. Я еще покажу этому прохвосту Спенглеру!.. Пятеро спутников теснее сплотились вокруг вождя. Профессор поудобнее закинул за спину свой трехсоткилограммовый рюкзак, выбрал азимут и смело вступил на неизведанную землю. Впереди была выжженная полоса. Путники без труда пересекли ее и врубились в заросли. На предводителя тут же обрушился водопад ядовитых пупарий. Когда профессор очнулся, его стащили с тропы. Короткое совещание. Профессора назначают замыкающим. Первым отваживается идти энтомолог Оделл Шеппард. Энтомолог шагнул вперед и остановился: в чаще вдруг истошно завопил рыжий ревун, адским хохотом ему ответили ушастые вампирры. Шеппард постоял в нерешительности, но тут подоспел неустрашимый Коллинз.
– В чем дело?
– бодро спросил он у Шеппарда, растолкав остальных.
– Э... Звуки, профессор... А?
– неуверенным голосом произнес Шеппард.
– Ах, Боже мой!
– возопил профессор.
– Звуки! Ну надо же!.. А ну - прочь с дороги, изменщик! Трус, падаль! Тьфу!.. И он неуклонно врубился в чащу. Чаща набросилась на него. Тянулись изнурительные часы жестокой борьбы с джунглями. К закату солнца исследователи окончательно выбились из сил и решили готовить ночлег. Вскоре завиднелось и подходящее место: среди деревьев показался просвет. Профессор неутомимо устремился вперед. Внезапно мимо него просвистел страстный этнограф Кен Мердок. Он издавал радостные вопли. Все подняли глаза и сквозь сплетения лиан увидели грандиозный тотемный столб. Путники поспешили за этнографом. А Мердок уже приплясывал вокруг столба, срывая с него бусы, связки черепов, выцветшие тряпочки и консервные банки. Все это он складывал в свой объемистый рюкзак.
– Ага!
– радостно воскликнул профессор, вращаясь вокруг столба.
– Есть неизвестное науке племя! Спенглер, ты посрамлен! Ликование было неописуемым. Профессор сожалел лишь о том, что не можно вырыть столб и прихватить его с собой. А потом на джунгли пала тьма. Путешественники развели костер и поужинали. Через пять минут профессор уже храпел, положив голову на рюкзак. Еще через несколько минут храп стал пятикратным. Не спалось одному Шеппарду. В чаще стенали ревуны. С жутким топотом бегали, резвясь, какие-то мелкие твари. Пугая до смерти, из ветвей высовывала фосфорическую рожу обезьяна чичи. Рожа была похожа на череп. На свет костра слетались вампирры и гнуссы, пикировали в огонь и сгорали со слабыми хлопками. Где-то рядом, за деревом, чавкал длинноносый гугнивый таппир... Постепенно Шеппард успокоился, глаза его стали слипаться и вскоре он погрузился в сон. ...- Вставайте, ребятки, вставайте!
– добродушно дудел профессор.
– Сначала зарядка! Потом обтирание. Эх, ребята, когда я был таким же молодым, как вы, я всегда по утрам делал усиленную зарядку и был бодер цельный день! "Был бодер, стал одер," - машинально подумал Шеппард, открывая глаза. Было утро. Костер давно погас и сырая прохлада ползла из зарослей. Все уже были на ногах и только Кен Мердок упорно лежал, накрытый противомоскитной сеткой.
– Растолкайте-ка этого засранца!
– добродушный Фрэнк Бредстрит с ожесточением делал приседания.
– Сейчас он у меня узнает, паршивец!
– Питерс подскочил к Мердоку и сдернул с лица противомоскитную сетку. Вместо лица под сеткой скалил зубы объеденный добела череп. Питерс завопил от ужаса. ...Мердока похоронили под тотемным столбом, отсалютовав выстрелами.
– И все-таки я предлагаю не сгибаться!
– голос профессора дребезжал.
– Сначала - проводники, теперь - Мердок. Кто следующий? Мы все тут погибнем, профессор!
– горячо отозвался Шеппард.
– Да, гиблое место. Надо поворачивать, - согласился Сем Нортон.
– Боюсь, ребята, что у нас нет шансов вернуться тем же путем, - ответствовал профессор.
– Проводников нет, кругом на сотню миль - ни одного цивилизованного жилья. Так что, ребята, послушайте меня. У нас один выход: идти вперед и не сгибаться!
– Ну уж дудки!
– отрезал Шеппард.
– С меня довольно. Я дальше не иду.
– Я тоже! Дудки!
– Сем Нортон спрятался за спину Шеппарда. Профессор сделал еще одну попытку: - Ребята, природа приготовила для нас такой ребус, который мы должны разгадать. Наши имена войдут в золотой фонд мучеников науки. Подумайте! Галилей, Джордано Бруно, Жанна д'Арк... то есть, тьфу! В общем, вы в курсе.
– В курсе, в курсе. Еще Яна Гуса забыл. Профессор кислых щей...
– Шеппард принялся укладывать рюкзак. Сем Нортон засуетился рядом.
– Посрамленный Спенглер...
– завел было опять профессор.
– Слышали! Надоело! Мотаем отсюда, Сем!
– И Шеппард широким шагом пошел прочь. За ним поспешал коротышка Сем Нортон. Сильно поредевшая экспедиция Коллинза двинулась в противоположном направлении. Глава 26 ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ Глория переодевалась перед утренним купанием. В крыше соседнего флигеля образовалась дыра, сверкнул на солнце объектив телескопа. Доктор Заххерс, тяжело и страстно сопя, вперился взором в окуляр, непрерывно скатывая и глотая гуттаперчевые пилюли. "Магнифико... Шармант..." - срывалось с губ престарелого влюбленного. Даже на таком расстоянии, в искаженном объективом виде, Глория была прекрасна. Через минуту Глория вышла из дома в изящных мини-бикини-69. Она прошла к бассейну по шелковому песку дорожки. Вода под кронами апельсиновых деревьев была прохладна и свежа. Глория упруго изогнулась и бросилась в воду. Техничным кролем она пересекла бассейн и обернулась на шум: из пучины всплыл доктор Заххерс. Он был в маске, с аквалангом, и в громадных мозаичных ластах.
– Ах, как вы меня напугали!
– О, не уплывайте, обворожительная...
– промычал Заххерс, выплюнув мундштук и барахтаясь возле Глории.
– Это просто неприлично! Вы повсюду преследуете меня!
– Это потому, - пробулькал доктор, - что я не могу жить без вас.
– Ах, так! Магнифико! Догоняйте!
– И Глория поплыла олимпийским брассом.
– О, не торопитесь, прошу вас!
– Заххерс конвульсивно задвигал конечностями. О, моя печень!..
– И он с бульканьем отодрал оверкиль. * * * Вот уже две недели Глория жила на вилле доктора. В первые дни все здесь было ей противно, она отказывалась принимать пищу. А однажды в ответ на петиметрство Зах-херса (он осмелился лобызнуть рукав ее платья) даже надавала ему затрещин, после чего несчастный старец несколько дней не появлялся в поле ее зрения. Но нестандартно!
– в эти дни ей сильно наскучило одиночество. Она изучила виллу, а также сад, который был окружен железной оградой. Ограда гудела от электрического напряжения. Ни одного человека на вилле, кажется, не было. Постепенно Глория начала привыкать к беззаботной жизни на вилле. Лишь упорные, навязчивые знаки внимания со стороны доктора по-прежнему ей досаждали, хотя и не в той мере, как в начале. "Будем реалистами, - решила Глория.
– Надо жить. Но, разумеется, в пределах".
– Что вам нужно от меня?
– иной раз спрашивала она Заххерса.
– Немножко ласки!..
– ответствовал доктор.
– Старая перечница! Ты хочешь, чтобы я тебе отдалась? Никогда. Гнусот, лишенец, плохиш!
– Поживем-увидим...
– гундосил доктор и растворялся в дверном проеме. Он шел во флигель, где устроил небольшую обсерваторию, и часами, восхищаясь и ужасаясь, смотрел в телескоп на предмет своего обожания. Дрожа, он созерцал эти божественные ноги, этот бюст, эти прекрасные волосы... Коралловые губы Глории бывали так соблазнительны, что Заххерс в порыве восторга устремлялся к ним - и лишь высекал лбом искры из окуляра. В 88 лет доктора настигла и скрутила любовь. В заскорузлой душе Хуго Заххерса разразился тропический ливень. Грохотал гром и распускались рододендроны, орхидеи и эдельвейсы. С опозданием на 70 лет доктор почувствовал, как глубоко в его сердце вошла отточенная стрела Купидона.
– Страмец, валет, дормидонт!!
– грохотал по галереям голос Глории.
– Старый какаду с выщипанными перьями! "Отдаться ему?
– мелькало в сознании Глории.
– Фуй! Дряхлец противен, как краснозадый павиан. К тому же он импотент от старости!" Глория пыталась уверить себя, что не пройдет и месяца, как ее отец найдет ее, и тогда гнусный доктор непременно окажется в самом сыром подвале вавилонского централа. Но дни шли. Надежды Глории постепенно таяли... Однажды Заххерс исчез. Тянулись дни и недели, а доктор не показывался. Глория бродила по саду, купалась, в библиотеке рассматривала старинные гравюры, но ничто не радовало ее. "Душа моя - бездна!" - думалось Глории. И вот однажды утром на стоянку возле центрального входа въехал несуразный драндулет доктора. Из него вышел высокий худощавый мужчина в неполном расцвете сил и уверенной стандартной походкой направился к дому.
– Это Он!!
– возопила в Глории бездна.
– Да!..
– Нет!!
– воспротивился рассудок.
– Этого не может быть! Мужчина поднимался

по ступенькам. Знакомый пегий цвет волос, выцветшие глаза, легированный подбородок - все это придавало ему сходство с унитазом. Да. Это был Он - доктор Хуго Заххерс, омолодившийся в результате какой-то чудодейственной операции, словно полвека исчезло из его жизни. Он вошел в дом. Через минуту за дверью будуара послышались его уверенные шаги. Дверь открылась.
– Вы здесь, дорогая?
– осведомился знакомый нордический голос.
– Узнаете ли вы меня? Твердый взгляд.
– Да...
– слабо шепнула девушка. Под его взглядом она вспыхнула и затрепетала. Глаза встретились. Страсть внезапно охватила обоих. Он жаждал Глории. Она жаждала Хуга*. Заххерс глядел со страхом. Душа Глории представлялась ему бездной. И сейчас он летел в эту бездну вверх тормашками. "Да, я - бездна, - поняла Глория.
– И вокруг меня - бездны". Не в силах совладать с собой девушка схватила доктора за уши и поцеловала. Хуго вспыхнул.
– Любоф моя! Прочь условности!
– Его голос звучал, как Меч.
– Будем как боги! Они упали на кушетку.
– О, этот дивный момент наивысшего напряжения, которое сливает наши тела и души в высший аккорд блаженства!
– Голос Глории. Ее голос - как Меч.
– О, мучительная жажда радости!
– стон Хуго. Он высвободил руку и дернул снурок. Портьера рухнула, скрыв их от всего мира. ...- О, Глория, я чувствую веяние Новой Морали. Я ищу нового скорбно и страстно. Иногда поиски уводили меня не туда. Простишь ли ты меня за то, что я похитил тебя?
– Ты похитил меня из презренного мира! О, Хуго!
– Ты - святая! Я - злодей! Топчи меня, бей, унижай! Я недостоин тебя!..
– Нет, Хуго! Это ты святой! Исхлещи меня кнутом до полусмерти! Глория кинулась ему на шею с диким воплем.
– Она снова поцеловала меня! Свершилось чудо!! Падает портьера. И снова: - Хуго! Ты чувствуешь, что мы перестали верить в сверхъестественное? Мы замыкаемся в узкие рамки позитивизма!
– Где?!
– в восторге вскричал доктор.
– Где кончается фосфор костей и начинается ощущение святости жизни?
– Где?..
– привстала Глория. Заххерс властно простер руку: - Лень усталости - это яды, вырабатываемые организмом, которые атрофируют...
– О!
– И даже хлороформируют...
– О-о-о!
– Позитивизм нашего мышления!
– О, Хуго! Ты нашел панацею! Падает портьера. И снова: - Глория! Я хочу видеть тебя голой!
– У! Запрятали телу* в полотняный мешок!
– Глория с треском разодрала бюстгалтер.
– Опошлили альковом. Превратили в предмет низменного запретного любопытства! Ненавижу!
– Презираю комнатную любоф!
– подхватил Хуго.
– С ее приспущенными фитилями!
– Ненавижу буржуазию!
– Посрамим буржуазную мораль!! Портьера.
– Ты - гиацинт за стеклом!
– завопил Хуго, срывая с шеи розовый галстух. Прозрачная! Осиянная! Светлая!! Глория кинулась на него. И последняя тяжелая портьера рухнула за ними. Глава 27 ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ После гибели Мердока экспедиция продвигалась с особой осторожностью. Впереди, несколько опережая остальных, двигался мощный Бредстрит. Он держал наготове ствол ранцевого водомета, заправленного дезинсектицидной жидкостью. Вторым шел Коллинз. Тропку, проложенную Бредстритом, Коллинз посредством своего рюкзака превращал в просеку. Последним, тоже с водометом наготове, двигался Питерс. Кроме водометов, каждый был вооружен винтовкой, а у Питерса на поясе болталось несколько осколочных гранат. Каждый раз, когда, грохоча в барабаны, вблизи путников проходила колонна кипотумов, Питерс нервничал и судорожно ощупывал гранаты. Замыкающий колонну кипотум со штандартом в лапах скрывался в высокой траве, и опять наступала тишина. Только раздавались чавкающие звуки шагов. Лес постепенно редел. Сквозь решето лиан проглянула светлая полоса.
– Профессор, река!
– Бредстрит вышел на берег. Широкая тусклая гладь открылась перед ними. Путники расположились на краткий отдых. Решили строить плот, но приближавшийся вечер заставил отложить строительство до утра. Ночь поделили на три части, по три часа каждому. Первым остался дежурить у костра Питерс. Коллинз и Бредстрит сразу же захрапели. Питерс тоже начал клевать носом. Вдруг раздался подозрительный шорох: в жестянке из-под консервов что-то копошилось. Питерс напрягся. Из жестянки, шурша волосатым брюшком, вылез мрачный бровебр. Он остался без обеда. Потерев лапки и чихнув, бровебр плотоядно воззрился на Питерса. Ядовитый хвостик инсекта подрагивал, извлекая из жестянки тревожный стук. Питерс схватил трубку водомета, прицелился... Бровебр облизнулся раздвоенным языком и нырнул в траву. Питерс облегченно вздохнул. Но через пару минут к костру стали сползаться все гадости Фармазонии. Пупарии забултыхались в прибрежной тине. Грязные нигуа раскачивались на ветвях, а поодаль, на опушке, собралась огромная толпа бровебров. Вот давешний бровебр подбежал к сородичам. В стае началось волнение. Бровебры как по команде повернулись и уставились на Питерса. Питерс прикинул - расстояние было слишком велико для водомета. И тут инсекты с воплем "гайда!" полезли на Питерса. Питерс заорал и пустил струю ядовитой жидкости в гущу нападающих. Яд зашипел, пузырясь, инсекты валились, как подкошенные, но на их место лезли другие. Питерс заорал еще громче и проснулся. Костер догорал. Постанывал во сне Бредстрит. Коллинз взмахивал руками и бормотал: "Можно? Нет, не можно! О, мерзавец Спенглер!.." Остаток ночи прошел спокойно. С рассветом путешественники позавтракали и взялись за сооружение плота. Вскоре хлипкое плавсредство было спущено на воду. Экспедиция начала переправу. На середине реки шесты перестали доставать дно. Плот начало сносить течением.
– Слушайте, проф, - деревянным голосом сказал Бредстрит, - мне кажется, на середине вода выше уровнем, чем у берегов. Такое же явление наблюдал Александр Гумбольдт в одна тысяча восемьсот...
– А?
– перебил Коллинз в испуге.
– Прочь отсюда, ребяты! Он принялся бешено грести самодельным веслом. Несколько минут отчаянной гребли и плот ткнулся в противоположный берег. Исследователи передохнули и снова врубились в чащу. Ближе к полудню лес начал редеть, постепенно переходя в саванну. Когда впереди открылись чистые, ровные просторы пампы, Коллинз оглянулся: проклятый лес стоял за спиной, как стена. А впереди, у самого горизонта, в скоплении облаков угадывалась горная гряда.
– Ну вот, ребята, большая часть пути позади!
– фальшиво бодрясь, профессор приставил "цейсс" к глазам.
– Поглядите-ка направо, проф!
– Бредстрит тоже смотрел в бинокль. Там, куда он указывал, из высокой травы вздымались полукружия серых, по виду железобетонных сооружений.
– Что? Что это?.. Исследователи поспешили к сооружениям. То, что издали казалось чем-то вроде осиных гнезд, при ближайшем рассмотрении обрело вполне понятные черты. Перед путниками возвышалась полоса мощных укреплений - доты, колючая проволока, траншеи полного профиля, наблюдательные пункты, надолбы. Там и сям возвышались башни вкопанных в землю танков. Людей не было видно, но вокруг в изобилии валялись снарядные гильзы, обломки фанерных мишеней, на земле темнели пятна солярки и машинного масла.
– Ну вот, - угрюмо проворчал Бредстрит.
– Это есть последнее белое пятно. Где не ступала нога человека.
– Может быть, это ундейские поселе...
– робко начал было Питерс.
– Заткнись!
– Бредстрит яростно сплюнул.
– На грозильский военный полигон вышли. А все этот, проклятый Ливингстон со Стэнлеем!
– Он с ненавистью поглядел на Коллинза.
– Нет, это невозмо...
– шептал профессор потрясенно.
– Этого не мо... Тут что-то не... Так не должно...
– Во-во, "этого не мо..."!
– передразнил Бредстрит.
– Сейчас нас арестуют и порешат, чтоб секреты не выдали. Доисследовались. Ух, дать бы тебе... Бредстрит сжал кулак и надвинулся на Коллинза. Внезапно невдалеке со страшным грохотом вздыбилась земля, распустилась цветком и рассыпалась.
– Что это?
– завопил Питерс.
– Гаубица. Калибр двести восемьдесят, - объяснил Бредстрит. Грохнул второй взрыв. И еще один. Заверещав, Питерс зайцем понесся к укреплениям. Бредстрит солидно помчался за ним. Следом потрусил Коллинз. Грохнул новый взрыв, но путешественники уже лезли в дот. Правда, профессора слегка контузило. Но это ему, как заметил Бредстрит, в общем, не повредило. В смотровую щель было видно, что снаряды ложатся все ближе к доту. Прямого попадания даже этот мощный колпак мог не выдержать... * * * Шеппард и Нортон заблудились. Поплутав в поисках полосы выжженной земли, они вышли к реке, лениво катившей коричневые воды в окружении непроходимой чащи.
– Держу пари, что этой реки здесь не было, - сказал Шеппард, не оборачиваясь. Ответа не последовало. Со стороны мелкого Сема Нортона это было верхом наглости.

Шеппард оглянулся. Вместо Нортона за ним - след в след - шагала колонна кипотумов. Под грохот барабанов кипотумы шли на ристалище. Шеппард поскользнулся и рухнул в воду. Вынырнув, он саженками поплыл к противоположному берегу. Вода была теплой, вонючей, к тому же кто-то беспрестанно хватал Шеппарда снизу за штанины. Шеппард поднажал. Еще рывок - и он вцепился в нависшие над водой заросли. Выбрался на берег и оглянулся: за ним, словно тридцать три богатыря, из воды выходили кипотумы.
– А-а-а!!
– завопил Шеппард и, теряя последнее снаряжение, пустился напролом сквозь чащу. Он бежал, отбиваясь от невидимых врагов, бежал, пока вдруг не очутился на голой безлесой равнине. Не успел оглянуться - грохнул взрыв. Шеппард залег. Началась беспорядочная стрельба. Многоголосый вопль "вилли-валло!!" потряс равнину. Привстав, Шеппард увидел огромных странных существ с никелированными головами. Стреляя на бегу из базук и ручных пулеметов, воинство штурмовало развалины, возвышавшиеся на равнине. Шеппард снова залег. Выстрелы, разрывы гранат, вопли "вилли-валло!"... Из развалин отстреливались. По звуку Шеппард узнал старый бердан профессора. В этот момент раздался свист. Кувыркаясь, над землей пролетел один из нападавших. Врезавшись в дерево, круглоголовый упал и затих. Шеппард подполз поближе. В груди существа темнела обугленная рана. Из раны торчали пружины.
– Да это же... механизм!!! ...Шум боя давно уже стих, а Шеппард все бежал и бежал куда-то, бежал, пока ослепительная вспышка не остановила его. Потом наступила тьма. Глава 28 ЗУХРА, ЗУЛЬФИЯ И ПОДТЯЖКИ "...У него была привычка есть, не замечая этого. Отец часто следил печальным взглядом, как быстро пустеет холодильник. Усмотрев, как рука Габриэля выуживала оттуда очередной кус, папа успевал лишь сказать "ау!" - и провизия бесследно исчезала...". Литератор Жан Лапери, автор авантюрно-эротических романов, был, как обычно, голоден. Отшвырнув "паркер", Лапери с остервенением вонзил кусок хлеба с маслом в кипящий кофий, и тут же - о ужас!
– волна цвета жженой моркови выплеснулась из кофейника на рукопись и штаны. Глазами приговоренного к казни Лапери наблюдал, как кофий впивается в штаны. "Как хороши, как новы были брюки!" - с грустью подумал писатель и схватился за авторучку: в голову пришел грандиозный сюжетный поворот. "Габриэль с детства много ел и потому был сильным. Он любил гимнастику, особенно атлетическую, и считался неплохим гиревиком. Вот и сейчас Габриэль натужливо сопел: двухпудовка с трудом отрывалась от пола. Габриэль уперся ногами, основательно утвердившись на гире и, заерзав туда-сюда, внезапно р-р-рванул двухпудовку! Трах! Это покончили с собой новые подтяжки.
– Ах, мои брюки!
– только и успел сказать молодой ветеринар. Позади раздался сдавленный крик: к нему бежала черноглазая горянка в парандже. Это ее Габриэль спас вчера в горах во время ожесточенной перестрелки с пурдами. Габриэль невольно залюбовался стройной фигурой девушки, скрытой целомудренным восточным халатом и широкими шальварами. Но тут гиря выскользнула из рук и...
– А-а!
– завопил юноша. Снаряд опустился на любимую мозоль...". На любимую мозоль Лапери только что опустился кофейник, сбитый локтем разошедшегося не на шутку литератора. Он бросил ручку. Нет, положительно невозможно писать в таких условиях. В мокрых штанах! С разбитой мозолью! С пустым желудком!.. "Вам больно, эфенди?
– вскричала девушка, в порыве чувств забыв о парандже, и наклонилась, чтобы рассмотреть ссадину. "А она милашка!" - подумал Габриэль и внезапно почувствовал, что его брюки, лишенные подтяжек, стремительно падают вниз. Он схватил их обеими руками и выправил казавшееся безнадежным положение.
– Как тебя зовут, козочка?
– Зульфия, мой господин!
– Не называй меня господином, крошка. Зови меня Габриэлем.
– Слушаюсь, повелитель!.. Она обняла его ногу, нежными пальчиками массируя мозоль. Сердце Габриэля забилось, как молот. На лбу вспухла голубая вена...". Лапери поерзал на стуле и понял, что прочно прилип. Атомы кофия весело диффундировали из штанов в пластик, соединяя в единое целое две такие, казалось бы, противоположности, как зад писателя и стул. "- Зульфия! Ты придешь ко мне сегодня ночью?
– нежно проворковал Габриэль. Зульфия потупилась. В этот критический момент штаны снова предали ветеринара и скользнули вниз. Зульфия вспыхнула, отвернулась и побежала прочь. Габриэль с удовольствием наблюдал за ее прелестными маленькими пятками, выкрашенными, по обычаю горцев, в красный цвет. Но тут чья-то сильная рука ударила Габриэля в ухо. В ухе зазвенело.
– Так-то ты лечишь моего верблюда, обманщик!
– завопила Зухра, появившаяся из-за палатки.
– О Зухра, цветок души моей!
– с укоризной вымолвил ветеринар. Зухра сегодня была не в духе. Еще бы! Уже седьмой верблюд ее отца издох от заворота кишок. Габриэль понуро побрел к верблюдам под бдительным присмотром жены. ...Зульфия вернулась в свою палатку. Сердце ее томительно билось. Красота юноши запала ей в душу. К вечеру она уже изнемогала от любви. Голова ее пылала и крутилась от нежности, беспокойного томления и перезвона казанов: позади палатки евнух Ахмед готовил ужин. Не в силах больше переносить эту пытку, Зульфия вышла из палатки, приблизилась к казану, достала из него бараний бок и вонзила свои перламутровые зубки в аппетитно сочащееся мясо...". Лапери оторвался от рукописи. Желудок содрогнулся в голодной конвульсии. Схватив бутерброд, писатель попытался целиком затолкать его в рот, но бутерброд выпал и шлепнулся на штаны маслом вниз.
– О шестьсот шестьдесят шесть редакторов!
– выругался писатель. Он был безутешен: масло доказало штанам преимущества аморфных тел. "Но казан вдруг опрокинулся.
– Вай ме!
– Зульфия рухнула на ковер.
– Вай ме!.. Юный ветеринар лечил верблюда. Крики девушки вернули его к действительности. Он помчался на зов, как молодой козленок, - благо, Зухра уехала к отцу на пастбище готовить ужин.
– Вам очень больно?
– рука ветеринара прикладывала к изящной ножке холодный компресс. Зульфия ослепительно улыбнулась.
– Для верблюдов я использую примочки, - продолжал ветеринар, - а для вас компрэсс! Зульфия стиснула зубы и застонала от любви: женщины в Бен-Заккаре привыкли сильно выражать свои чувства". Зад Лапери сморщился как трюфель - кофе твердел и уменьшался в объеме. Лапери закрыл глаза. Вздох... Глубокий выдох. На счет "три" -вставать рывком, вверх, всем корпусом, уперевшись руками в стул. Раз, два, три! Кофий держит прочно. Минута отдыха. Новый рывок! И опять неудача. "Трах! Зульфия влепила Габриэлю пощечину.
– За что?
– изумился Габриэль. Но он знал, за что: рука с компрессом поднялась по ноге девушки намного выше, чем дозволяло приличие. Габриэль приуныл. Две оплеухи за день - это уже слишком!..". Писатель стиснул зубы. Битва с кофием входила в заключительную стадию. Рывок! Кофий не сдается. Снова предстартовые минуты... "- О нежная из нежных, драгоценная Зульфия! Я изнемогаю от страсти. А скоро придет с пастбища Зухра и уведет меня в свою кибитку... Габриэль зарыдал". Тем временем чайник вскипел. Недрогнувшей рукой Лапери взял его. "Я должен... должен сделать это!" - воззвал он к самому себе. Кипяток с шипением полился в оттянутые брюки. "Лунный свет падал на лица влюбленных сквозь отверстие дымохода. Зульфия в узорчатых шальварах сидела верхом на ветеринаре и стонала от страсти. Крик Зульфии и визг Габриэля, которому она второй раз прокусила ухо, слились в торжествующий гимн бен-заккарской любви". Лапери, наконец, оторвался от стула и заплясал по комнате, массируя обожженный зад. "- Здесь болит!
– Зульфия приложила руку Габриэля к своей груди.
– Тут кипит! и рука переместилась на упругий живот...". В дверь позвонили. Лапери оторвался от созерцания стула и побрел в коридор.
– Кто там?
– Я из Вавилонского разведывательного управления! Лапери глянул в глазок. Стандартное лицо, стандартная улыбка. Гость прошел в комнату, окидывая взглядом обстановку, потом решительно сдвинул рукопись и сел на край стола.
– Чем могу быть полезен?
– осведомился Лапери.
– Вы знаете Рекса Макферсона, репортера из "Ивнинг"? Вы, кажется, вместе учились в Аккадском университете имени Сарданапала.
– О да! Мы с Рексом большие друзья. В университете мы вместе играли в одной команде против "Шумерских бизонов"... Слыхали, наверное? А сейчас Рекс помогает мне иногда сбывать романы. Кризис культуры, знаете ли, пробиться к читателю все труднее, кино, телевидение отнимают у литературы потенциальных...
– Макферсон вышел из больницы, - сообщил незнакомец.
– Ему там вправляли челюсть.
– Челюсть? Господи! Как это его угораздило? Бедняга Рекс...
– Он пытался проглотить механический апельсин, - задумчиво сказал незнакомец. А подложил ему этот апельсин я. Лапери в ужасе посмотрел на Сэма Джефферсона - а это был именно он.
– Но мерзавцу повезло. Остался жив, мало того - не успокоился, - продолжал Джефферсон.
– Опять взялся строчить свои гнусные разоблачительные статейки, подрывающие престиж ВРУ. Как вам это нравится, а? Лапери беспомощно развел руками и покачал головой.
– Не понимаете? А ведь это - измена родине. Лапери сглотнул и побледнел.
– Вот полюбуйтесь, - сказал Сэм.
– Я прихватил с собой несколько свежих номеров "Ивнинг". На каждой странице... Видите? Он сунул газету под нос Лапери. Тот в растерянности прочел несколько заголовков: "Заговор молчания", "В ведомстве грязных дел стряпают очередную утку", "Рыцарь плаща и кинжала преследует честных граждан", "Убийцы рядятся в тогу защитников прав человека"...
– Моего шефа трясет каждый раз, когда он берет в руки свежий номер "Ивнинг", сказал Сэм.
– Да, но... Чего вы хотите от меня?
– пролепетал писатель. Джефферсон вздохнул.
– С виду вы как будто патриот... И опять вздохнул, пронизывая писателя взглядом. Лапери вдруг вытянулся по стойке "смирно" и отсалютовал.
– Так я и думал. Значит, я нашел в вашем лице друга демократии и свободы. Помогите нам заткнуть Макферсону рот. Мы в долгу не останемся.
– Как?..
– Лапери позеленел.
– Вы хотите, чтобы я прикончил Рекса?..
– Идиот!
– проворчал Джефферсон.
– Никого не придется приканчивать. Это мы и сами умеем делать. Понятно?
– Так точно!
– Ладно. Слушайте меня внимательно. Сейчас вы пойдете к Макферсону и предложите ему крупную сумму. Наличными. Посоветуйте ему как следует распорядиться деньгами. Пусть мотает из Вавилона куда-нибудь... ну, скажем, на Погамские острова. Джефферсон вытащил пачку банкнот, отслюнил несколько: - Это ваш аванс. Когда Макферсон исчезнет, получите в десять раз больше. Кроме того, мы займемся сбытом ваших романов. У нас в каждом издательстве есть свои люди...
– Как? Вы предлагаете мне...
– Да, да!
– раздраженно сказал Джефферсон.
– Предлагаю деньги. А вы упрямитесь, как осел!
– Рекс некоторым образом мой друг...
– вибрируя, сказал Лапери. И быстро выхватил деньги из рук Джефферсона.
– Но интересы страны мне дороже! Джефферсон кивнул. Белый плащ разметал на столе рукописи и исчез за дверью. Глава 29 АНАЛИТИК СТОУН - Понимаешь, - объяснял кому-то частный детектив Чарли Стоун, стоя в одиночестве на берегу реки, - я вовсе не злодей. Я не хочу причинять тебе зла. Скажи мне, что ты такое, откуда ты, и будешь на свободе... У его ног в зеленой траве стоял оцинкованный кейс. Внутри что-то скрежетало и фыркало.
– Не хочешь...
– с грустью сказал Чарли.
– Жаль. Вот уже две недели я бьюсь с тобой. Я похудел, у меня язык опух от разговоров! Из кейса снова послышался зубовный скрежет, а потом -приглушенное "а-ап-чхи!".
– Простудилась, бедняжка, - заметил Чарли.
– Еще бы! Нелегко сидеть в железном чемодане на дне реки. Но ничего не поделаешь. Свобода кое-чего стоит. Вместо нее я могу предложить тебе еще раз прогуляться по дну реки. Он поднял кейс, размахнулся и запустил его в реку. Плюх! Чемоданчик пошел ко дну. Капроновая нить, привязанная к дереву, натянулась. Чарли попробовал нить ногой, повернулся и в задумчивости побрел к автомобилю. Чарли Стоун уже давно на свой страх и риск собирал сведения о посещении Вавилона механизмами. И вот, когда о механизмах все уже начали забывать, ему неожиданно повезло. Как-то раз, в аналитическом трансе бродя по улицам, Чарли забрел на задний двор отеля "Риц", где, как он знал, снимал номер загадочный доктор Заххерс. Здесь-то Чарли и услышал странную историю, рассказанную мусорщиками: будто бы некое загадочное существо истребило во дворе отеля всех мышей, крыс и кошек. Оно перегрызало им глотки, охотясь преимущественно вблизи помойки. Чарли Стоуну не составило труда сопоставить этот рассказ с тем, что ему уже было известно - о зубастой кредитке, нанесшей увечья мажордому дюка Уинсборо. Аналитический гений Чарли пришел в движение. И однажды ночью детектив, вооруженный до зубов всем необходимым, появился в заднем дворе отеля "Риц". При помощи саперной лопатки он отрыл в куче мусора одноместный окоп, расставил капканы, вооружился каминными щипцами, надел на голову мотошлем, включил прибор ночного видения и приготовился к встрече. Кредитка не заставила себя долго ждать. Стуча зубами и злобно урча, она выползла из кучи газет. Огляделась и двинулась к баку с объедками. Теплое пятно появилось на экране тепловизора. Чарли бесшумно открыл несгораемый кейс, поднял щипцы и замер перед атакой. Вот, злобно бормоча что-то себе под нос, кредитка залезла в отходы и, давясь и чавкая, принялась пожирать все подряд. Бросок! Кредитка, шипя и извиваясь, оказалась зажатой в щипцах. Чарли сунул ее в кейс и защелкнул замок. Тварь остервенело билась и скрежетала внутри, но Чарли был спокоен: прогрызть чемодан она не могла. "То, что невозможно купить, всегда можно продать!" - это было одним из правил Чарли. Заполучив кредитку, он оказался обладателем некой тайны, которую ему захотелось во что бы то ни стало открыть. Однако на вопросы кредитка не отвечала. Все логические построения Чарли, его посулы и угрозы упирались в зубовный скрежет. "Я аналитик, - подумал Чарли.
– Мне некуда торопиться. Проголодается заговорит". Глава 30 ПОБЕГ Литератор Жан Лапери принимал Сэмов Джефферсонов. Широко улыбаясь, они входили один за другим, оставляли на столе грязные пачки денег и удалялись. Только один из Сэмов ушел не сразу. Он попросил чаю на ломаном вавилонском языке, выдул пять чашек подряд, потом предложил литератору выпить. Лапери отказался, и бородатый Сэм Джефферсон со вздохом спрятал здоровенную бутыль самогона в заплечный мешок. А когда он наконец ушел, Лапери обнаружил на дверях своей квартиры загадочную надпись мелом: "Искусство должно служить народу!". Лапери устал стучать на калькуляторе и в конце концов запутался. Вечером, измученный, он лег спать. Ему приснился сон. Подкупить Макферсона не удалось. С чемоданом, набитом банкнотами, Лапери ночью вышел из дома. Улица была пустынна. Крадучись, он двинулся к стоянке такси. От фонарного столба отделилась тень и заковыляла следом. Лапери пошел быстрее. Тень тоже увеличила скорость. Лапери помчался бегом. Чемодан стучал по ноге, мешая бежать. Приземистая фигура не отставала.
– Такси! Такси! Лапери вскочил в желтую машину с зеленым огоньком.
– Быстрее! На Южный вокзал! Двигатель взревел. Таксист обернулся на пассажира. Под водительской фуражкой обнаружилось добродушное квадратное лицо Сэма Джефферсона.
– Ой!
– Лапери попытался выскочить на ходу, но двери автоматически заперлись. Остановите! Куда вы меня везете?..
– На набережную, - сообщил Джефферсон.
– Там вас утопят. И захохотал, широко открыв рот. На набережной уже толпились другие Сэмы Джефферсоны. Они набросились на писателя, привязали к шее камень. Подняли на руки, раскачали... Бултых! Темная вода сомкнулась над Лапери. Лапери проснулся. Была ночь. Неоновый ветер колебал занавеску открытого окна. Лапери надел рубашку, натянул брюки, взял чемодан и вышел из квартиры. Лифт поехал вниз грохоча, как консервная банка в трубе. Лапери стиснул зубы. Спокойнее, спокойнее!.. Улица, как и в прошлый раз, была пустынна. Крадучись, он двинулся к стоянке такси. От фонарного столба отделилась тень и заковыляла следом. Лапери быстро свернул за угол, обеими руками поднял чемодан, набитый банкнотами. Удар! Шпик остался лежать на мостовой. Лапери вышел на улицу. Через минуту к бровке подъехала желтая машина с зеленым огоньком. Дверца открылась.
– Подбросить, приятель?
– Нет, спасибо!
– бодро отозвался литератор.
– Здесь совсем недалеко. Такси медленно катилось рядом.
– Брось валять дурака!
– прорычал таксист.
– Садись! Волосатая рука потянулась к чемодану. Удар каратэ! Рука бессильно повисла, таксист завопил от боли. Лапери бегом кинулся прочь, взяв чемодан под мышку, чтоб не хлопал по ногам. За поворотом он поймал другое такси. Проезжая по набережной, заметил группу ожидающих кого-то людей в одинаковых белых плащах и черных шляпах. "Не дождутся!" - мстительно ухмыльнулся Лапери.
– Эй, а что это у вас в чемодане?
– таксист обернулся. Под шоферской фуражкой обнаружилось квадратное лицо Сэма Джефферсона. Лапери ойкнул, судорожно прижимая чемодан к животу. Такси стрелой неслось по пустынному городу.
– Куда вы меня везете?..
– На ближайший пустырь. У меня пистолет с глушителем. Вот и пустырь. К машине бросаются сразу несколько белых плащей. Лапери вытаскивают из машины, крутят руки, волокут к красной кирпичной стене. Таксист вытаскивает из штанов огромный револьвер с огромным глушителем.
– Подонок! От ВРУ еще никто не уходил!
– цедит таксист. Лапери глядит в черное отверстие ствола. Оттуда беззвучно вылетает пламя и бьет литератора прямо в лоб... Он застонал и широко открыл глаза. Ночь. Легкий ветерок колеблет занавеску. Лапери вытер пот, встал, вытащил из-под кровати чемодан с деньгами. Открыл... Чемодан был доверху набит резаной бумагой, среди которой мелькало несколько одиноких купюр. "Фальшивка! Они надули меня!". Лапери начал лихорадочно соображать. "Боже! вдруг обожгла его догадка.
– Сейчас они придут и арестуют меня за хранение фальшивых денег!". Лапери лихорадочно оделся, схватил чемодан и выбежал на улицу. Позади него выросла мрачная тень. Лапери обернулся: - О, мистер! Будьте любезны, подержите мой чемодан! Я забыл дома полотенце! Как же без полотенца в дальней дороге?.. Он сунул чемодан шпику и большими прыжками достиг дверей своего подъезда. Открыл дверь, нырнул, захлопнул за собой замок. И только тут почувствовал слабость в ногах. Уставший, будто всю ночь носил кирпичи, он поднялся к себе и лег спать счастливый. ...Его разбудил грохот. Кто-то ломился в двери его квартиры. Лапери подскочил, как ужаленный, глянул в глазок и обомлел: за дверью топтались несколько мрачных личностей в таксистских фуражках. Лапери метнулся к телефону. Аппарат молчал.
– Что вам нужно? Я вызову полицию!
– Возьмите свои деньги, мистер!
– прорычали снаружи.
– Мы люди бедные, нам лишние неприятности ни к чему!
– Оставьте чемодан под дверью и уходите! Шум стих. Лапери приоткрыл дверь: в коридоре стоял чемодан. Литератор втащил его в квартиру. В спальне, при свете ночника, открыл чемодан, вывалил содержимое прямо на постель. Это действительно были банкноты. Лапери аккуратно сложил деньги обратно, оделся, выждал полчаса, и в третий раз крадучись вышел из дому. Сопровождаемый мрачной тенью, он дошел до угла, остановился, поднял чемодан. Удар! Шпик остался лежать на тротуаре. Дальше все шло как по маслу. Не садясь больше в такси, Лапери пешком добрался до автобусной остановки, доехал до аэропорта и утренним рейсом вылетел на Погамские острова. Утром Джефферсону доложили, что литератор исчез.
– Черт побери!
– выругался резидент. Целый день он изобретал новые способы расправы с проклятым Рексом Макферсоном. С подачи этого подонка в прессе начался шум по поводу таинственного исчезновения Лапери. "Следы ведут в ВРУ!" - кричали аршинные заголовки. К вечеру новый план был готов и одобрен руководством. План носил кодовое название "Дезинсекция". Участь Макферсона была решена. Глава 31 КОЛЬЦО СЖИМАЕТСЯ ...С некоторых пор Рекс Макферсон стал замечать, что вокруг него неотступно вьются какие-то типы. Они следовали за репортером по пятам, ни на минуту не оставляя в покое. В квартире журналиста, что ни день, устраивались обыски. Негодяи переворачивали все вверх дном и уходили, наследив в коридоре. Частенько, вернувшись с работы, Макферсону приходилось убирать за ними посуду, мыть тарелки и вилки. Недельного запаса провизии в холодильнике едва хватало на день. Журналист недоумевал. "Кто эти негодяи, эти грязные подонки?" - размышлял он, шагая утром в редакцию невыспавшимся и небритым, так как на его постели спал неизвестный, а другой неизвестный, бреясь, сломал его бритву. Впрочем, у Макферсона было множество врагов. "Такова судьба всякого честного и неподкупного газетчика!
– размышлял он.
– Ну, ничего! Я их всех выведу на чистую воду!". И он выводил, ежедневно печатая разоблачительные материалы про ВРУ, ВБР и коррумпированную полицию. Он переоборудовал под рабочий кабинет свой чулан, запирался там с вечера и, пока шпики и филеры пьянствовали на кухне, неуклонно строчил очередной сенсационный репортаж. Газету с его публикациями буквально рвали из рук: весь Вавилон с напряжением следил за разворачивающейся схваткой защитника демократии с коррумпированными представителями властей. Но долго так продолжаться не могло. Когда шпики стали пользоваться его носками и пижамами, Макферсон позвонил в частное сыскное агентство. Выслушав журналиста, директор агентства - он же знаменитый сыщик Чарли Стоун - засучил рукава.
– Поселились в вашей квартире, говорите вы?
– переспрашивал Чарли Стоун, записывая.
– Торчат вечером в подъезде, не дают проходу? Понятно... Запираются в ванной на всю ночь и проявляют там отснятые днем фотопленки?.. Ай-яй-яй. Яснее некуда. Это их почерк. Так топорно могут работать только парни из ВРУ. У меня нет с ними контакта, приятель. Но я попробую вам помочь. Научу вас пользоваться кое-какими приборчиками из комплекта "Умелые руки"... Это будет стоить несколько дороже... Но ВРУ, сами понимаете, взяло бы с вас больше... Чарли Стоун навел справки о финансовом состоянии своего клиента и остался доволен: хозяева расплачивались с Макферсоном щедрыми гонорарами. И Чарли стал собираться в поход. Он вошел в парадное дома, где жил журналист. Из лифтерской слышались азартные возгласы: торчавшие там шпики резались в покер. Заметив Стоуна, они бросили игру. Чарли вошел в лифт и сейчас же вместе с ним в кабину набились агенты. "Ай-яй-яй!
– подумал Чарли.
– Впрочем, этого следовало ожидать". Выйдя из лифта, он подошел к двери и вытащил ключ. Шпики с интересом следили за ним. "Черт побери! Ну и обстановочка!". Чарли взялся за дверную ручку. Послышался треск электрического разряда и в голове у Чарли все помутилось. ...Несколько ведер холодной воды - и Чарли не без труда пришел в себя. Открыв глаза он увидел, что прикручен к креслу в какой -то неизвестной комнате возможно, в квартире Макферсона. Несколько дюжих парней с закатанными рукавами окружали его. У стены стоял железный ящик с переключателями, шкалой напряжения и индикаторными лампочками. Провода от ящика тянулись к креслу. Чарли понял, что его дела плохи. Старший из негодяев приблизился к Чарли вплотную: - Ну что, поговорим, приятель? Чарли скосил глаза на свои карманы. Увы, все оборудование, припрятанное заранее, исчезло. По всему видно, что он оказался в руках настоящих профессионалов.
– Кто ты такой?
– Я Чарли Стоун, частный детектив.
– Что ты делал возле квартиры Макферсона?
– Макферсон - мой клиент.
– Ладно. Рассказывай все по-порядку.
– О чем?
– слукавил Чарли.
– Ну, скажем, о механическом апельсине. "Ого!
– Чарли с уважением взглянул в квадратное лицо старшего вэрэушника. Профи!" - Ну, ты будешь говорить? "Фигу с маслом!".
– Джо, включай ток. Джо повернул рубильник. Чарли затрясло.
– Теперь скажешь?
– Я буду разговаривать только с вашим начальством. Отпустите меня немедленно!
– Джо, ты слышал? Включай! Чарли снова затрясло. Из глаз посыпались искры.
– Будешь говорить? Превозмогая боль и туман в голове, Чарли пощупал штаны. У него еще оставался в запасе один секретик, до которого эти мерзавцы не дотумкались.
– Джо, придется еще разик... Джо потянулся к рубильнику, но в этот момент в штанах Чарли что-то оглушительно треснуло, полыхнул синий огонь и повалили клубы едкого зеленоватого дыма.
– Пожар!
– завопил кто-то из негодяев. Они ринулись к выходу, толкаясь и сбивая друг друга с ног. Оставшись один, Чарли кое-как развязал путы, добрался до двери и запер ее изнутри. Подсоединил электроды к замку и включил ток. "Пусть теперь сами попробуют!". Потом он добрался до окна, выглянул. Слишком высоко. "Придется вызывать пожарных", - решил Чарли и стал рвать на куски газеты. ...- Идиоты, проклятые идиоты!
– кипятился Сэм Джефферсон.
– Зачем вам понадобилось его пытать? Немедленно оставьте в покое этого засранца!
– Но, шеф...
– лепетал в трубку помощник Джефферсона.
– Он вел себя так вызывающе... И теперь дверь под током, и там что-то горит... Вот уже воют сирены - едут пожарные. Опять будет шум...
– Болван! Осел! Тебя надо перевести в полицию - там все такие!.. ...Мебель горела плохо. Чарли надрывно кашлял, ползая вокруг костерка и усиленно раздувая огонь. В комнате удушливо воняло жженой полировкой и плавящимся пластиком. Внезапно входную дверь потряс взрыв. В образовавшемся проеме показалась высокая фигура в топорном белом плаще.
– Я должен принести вам свои извинения за действия моих ребят, - заявил белый плащ.
– Эти идиоты наломали дров. Впрочем, в ВРУ шутить не любят. Вы, я вижу, аналитик? Значит, мы с вами столкуемся. Вы поможете нам, мы поможем вам... Чарли Стоун ничем не выдал своей радости: он давно уже мечтал о контактах с ВРУ.

– Вы, я вижу, тоже аналитик, - ответил он, и это звучало в его устах наивысшей похвалой. Они поняли друг друга. Глава 32 КОНЕЦ РЕПОРТЕРА Рекс Макферсон, уплатив за видеомагнитофон фирмы "Хиббон Рору", небрежно сунул сдачу в карман. Настроение у него было отличное - сегодня главный редактор назначил его своим заместителем. Придя вечером домой, Макферсон застал свою квартиру в идеальном порядке. На столе лежала записка: "Мистер Макферсон! Неизвестные больше не будут тревожить ваш сон. С почтением -Чарли Стоун". "Ну и везет же мне сегодня!" - подумал Макферсон, включил телевизор и сел в кресло, налив себе джина с тоником. Через минуту он уже спал - и сон его был спокоен впервые за много дней. Глубокой ночью под подоконником раздался скрежет. Комната скупо освещалась зловещим мигающим светом невыключенного телевизора. Отбрасывая длинную тень, на середину комнаты выползла зубастая кредитка.
– Броклядый берзавец с длиддым досом слишкоб долго держал бедя в железной коробке...
– бормотала кредитка.
– А-ап-чхи!.. Ах, как бде хотелось вцепиться ему в горло и рвать... а-ап... рвать... чхи! В клочья! А-а-ап-чхи!! Да куски!! Телевизор мигал, освещая длинную фигуру журналиста, погруженного в безмятежный сон.
– Кхе-кхе-кхе-кхырр!
– прокашлялась кредитка, подползая к креслу.
– Вод лежид одид из этих дегодяев - ковардых, цидичдых... Я терпела... Я не шеведилась так долго... Апчхи! Кредитка замерла, зажав нос зубами.
– Остодождо... Так... по ноге... по животу... Ишь, сопит, скотида... Ду, дичего... Сейчас ды у бедя... Апчхи! Рекс Макферсон даже не вскрикнул. Острые как лезвия бритвы зубы сомкнулись на его горле. Голова Макферсона откинулась, раздался слабый хрип. Судорога прошла по телу - и отдел хроники понес тяжелую, невосполнимую утрату. Кредитка с чавканьем пила кровь. Окно бесшумно отворилось. В комнату пролез Чарли Стоун. Он осмотрелся. Даже его задубелая кожа покрылась иголками страха. Макферсон полулежал в кресле с разорванным горлом, а из раны, жадно урча, пил кровь сифебр с огромными зелеными зубами. Он весь разбух и побурел от крови. Держа наготове железный кейс, Стоун протянул щипцы. Кредитка слишком поздно заметила опасность, метнулась - и оказалась в железных тисках. Стоун сунул извивающуюся гадину в сизо. Как она билась там и грызла железо! Взяв со стола записку, Стоун осмотрелся, стер следы с подоконника и растворился в оконном проеме, где его ждала пожарная лестница. Глава 33 ТАЙНА ОДЕЛЛА ШЕППАРДА ...После обеда опять начались кошмары. Он закрыл глаза и вдруг с поразительно отчетливостью увидел шествие бровебров. Они пересекали полосу выжженной земли. Потом земля поднялась до неба и стала падать прямо на него, и он бежал и бежал, сквозь заросли, сквозь буреломы, оступался, катился по встающей дыбом земле, и опять бежал, пока впереди снова не показывалась полоса выжженной земли и затылки удалявшихся бровебров. Потом наступала тьма. Он тонул в ней, как в омуте: тьма набивалась в уши, в рот, в нос. Из тошнотворной бездонной тьмы всплывали новые образы: мрачные каменные исполины, поросшие мхом, в отблесках костра - огромные страшные люди с железными головами и телами. И здесь же - трупы неустрашимых исследователей: Питерс, Бредстрит, Коллинз. Страшные люди наклоняются над ними, что-то делают. Едят? Бальзамируют? Оживляют? Вокруг - непроходимый лес. Из леса выходят новые железные гиганты, одетые в камуфляжную форму. Они палят в дикарей из ружей. И уходят. Один из них оборачивается, и вдруг у него оказывается лицо коротышки Сема Нортона.
– Ну что, узнаешь? Ты не бойся. Я теперь сильный, но добрый. Хочешь, и тебя Доктор сделает таким?..
– Нет!
– кричит Шеппард.
– Не хочу! Прочь, прочь!! Он сбрасывает с себя простыню, мокрую от пота. Санитары наваливаются на него. Укол. И все становится далеким, зыбким, безразличным. Хочется спать... Шеппард успокаивается на железной сиротской кровати изолятора. * * * Несколько дней назад он оказался в числе пациентов сумасшедшего дома. В палате его окружили психи - покорные, похожие на тени из царства Аида.
– За что тебя, бедолага?
– спрашивал Чайник, колеблясь, как тростинка: он был истощен беспрерывными клистирами. Шеппард помолчал, озираясь, потом прошептал: - Бровебры...
– А?
– не понял Чайник, никогда не слыхавший о них.
– Ты Александр Македонский?
– Нет, - помотал головой Шеппард.
– Тогда, может быть, ты укусил полицейского за ухо, как я?
– Нет.
– А может быть...
– Чайник понизил голос, - ты хотел устроить всемирную Гармонию?
– Нет.
– Ну, может быть, ты на собраниях не с самокритикой, а с критикой выступал?
– Нет...
– Тогда что же ты сделал?
– Бровебры... Они идут... Ночью его мучили кошмары. Он кричал: - Они идут! Они приближаются! Бровебры, бровебры!.. Спасаясь от марширующих механизмов, он понесся по коридору, но его тут же изловили санитары, упаковали в смирительную рубашку и заперли в изолятор, в котором уже отбывал бессрочную ссылку народный трибун Дебош.
– Я гениальный, я гениальный!..
– нараспев твердил трибун каждое утро. За дверью слышался приветственный шлепок босых пяток: это два психа, стоявшие в почетном карауле, отдавали Дебошу честь. Оба психа были Наполеонами: один с Эльбы, другой - со Святой Елены. По вечерам Дебоша одолевала грусть. Он лежал на кровати, вперив взор в заплеванный потолок и силился вспомнить что-то очень важное. Но клистиры, мокрые простыни и горькая хина отбили ему память. Однако Дебош неотступно продолжал самопогружения, и однажды ночью будто вспышка молнии осветила его помутненный рассудок. Дебош вспомнил. "Глория! Почему ты покинула меня?.." Дебош порывисто сел на кровати. Во мраке сверкали глаза вечно бодрствовавшего по ночам Шеппарда. "Неужели я действительно сошел с ума и сижу в желтом доме?" -подумал с ужасом Дебош. Воспоминание ярко вспыхнуло и начало гаснуть, гаснуть. Снова над головой бывшего графа стали бесшумно реять крылья безумия. Внезапно дверь изолятора приоткрылась. Полоса света упала на бетонный пол, выхватив из тьмы угол кровати и бледное лицо Дебоша. В дверях стоял санитар. Это был новенький: Дебош никогда раньше не видел его.
– Граф Дебош?
– тихо спросил санитар. В его руке мелькнуло что -то белое. "Клистир?" - подумал Дебош с обреченностью смертника. Санитар уронил это белое на пол и закрыл дверь. Заскрежетал замок. Дебош нагнулся. Белый клочок бумаги. На ней - размашистым почерком Сержа О'Коннора: "Бездельник! Я еле отыскал тебя. Готовься к побегу. Твой бывший однокашник Серж".
– О!
– радостно взвыл Дебош.
– Милый, добрый Сержик! Ты вызволишь меня отсюда! Только... Т-с-с!
– Он обеими руками заткнул себе рот и стал методично жевать записку. Дико сверкая во тьме глазами, на графа смотрел Шеппард.
– Они идут... Бровебры... Глава 34 УТРО БОЛЬШОГО БОССА Джимми Брэди, глава вавилонской мафии, пил утренний кофий. Он сидел в халате на пуфике и просматривал газеты. Как обычно, первые полосы пестрели сенсационными заголовками. Они гласили: "Снова Механизм! Новое пришествие железного дьявола! Жители предместья Нимрод-Хиллс не рискуют выходить на улицу! Сенатор Уотерс предупреждает: Дремль уже нажал на кнопку!" Брэди присвистнул. На столе задребезжал телефон спецсвязи. Брэди взял трубку.
– Шеф!
– завопил Лино Труффино.
– Жестянка снова в Вавилоне!
– Знаю!
– Откуда?
– Ты что, не читаешь газет? Я срежу тебе премию!
– Но, шеф...
– Молчать! Где твой хваленый "клоп"? Ведь это из-за тебя мы упустили жестянку в первый раз!
– "Клоп" действует, шеф!
– захлебываясь от восторга воскликнул Лино.
– Подал первый сигнал еще ночью! Мы твердо ведем жестянку. Сейчас она за городом, в песчаном карьере. Наш вертолет кружит неподалеку, не приближается, боится спугнуть. "А все-таки молодец этот негодяй Лино..." - тепло подумал Брэди и хлебнул остывший кофий.
– Хорошо, - наконец сказал он.
– Докладывай мне каждые полчаса. Приготовь еще один вертолет. Через час на совещание ко мне. О повестке дня никому ни звука! Брэди положил трубку. Дверь спальни распахнулась и перед крестным отцом в развевающемся халатике, подбитом горностаем, предстала Джейн - любовница босса.
– Джи-им! В спальне завелась маленькая мы-ышка!.. Она так напугала твою миленькую кошечку! С этими словами Джейн бросилась Брэди на шею. Толчок оказался сильным: босс опрокинулся вместе с пуфиком. Позоря гнусными словами святую Терезу, Брэди попытался выкарабкаться из-под Джейн. Попытка оказалась вполне безуспешной.
– Джи-им! Не оставляй свою кошечку! Ей страшно! В поисках выхода Брэди неожиданно наткнулся на голый зад Джейн. Облизнулся и впился в него зубами. Джейн взвилась, как ракета. Брэди вскарабкался на пуфик, вытер вспотевший лоб и нажал кнопку. Появился верный Боб, увешанный гранатами, с "льюисом" на плече.
– Боб! Займись Джейн. Она говорит, что в спальне завелись мыши. Боб кивнул и исчез за дверью спальни. Оттуда сразу же послышалась пальба, пулеметные очереди, затем грохнул взрыв, наконец последовало несколько пистолетных выстрелов. "Добивает", - мелькнуло в голове босса. Боб появился, ухмыляясь.
– Мыши больше нет, босс!
– Ценю твою храбрость, - кивнул Брэди.
– Ты убил бедную маленькую мышку?
– закричала Джейн. На ее глазах выступили слезы.
– Ты жестокий отвратительный убийца, Боб!
– Ну, на тебя не угодишь, моя сладкая хрюшечка!
– невпопад брякнул Брэди. Он догадывался, что у Боба с Джейн что-то есть, и намерен был с этим разобраться. Боб ухмыльнулся еще гнуснее и вышел вразвалку. "Это твой последний подвиг, подумал Брэди.
– Предатель! Ты уже занесен в список!.." Но сейчас трогать Боба было нельзя - мерзавец работал на ВРУ. "Но не ВРУ следует сейчас опасаться... Нет - Гаруна! Подлый Гарунище - вот главный враг. И эта "мышка"... Гм! Как бы не так. Это не мышка, это Гарун управляемого "клопа" подложил!".
– Джи-им!
– пропел над ухом гипнотический голос Джейн.
– Чего тебе?
– грубо спросил он.
– Джи-им! Ты настоящий мужчина! Я хочу наградить тебя за то, что покапризничала! Ну, не дуйся, мой котик! Джейн потерлась мордашкой о плечо Брэди. Ее тонкие ноздри, естественно, затрепетали. Опасаясь нового нападения, Брэди предусмотрительно пересел на тахту. Не тут-то было! Гибким прыжком пантеры Джейн бросилась ему на шею. Тахта перевернулась. Боб выглянул из дверей, ухмыльнулся, и дернул снурок. Рухнула тяжелая портьера и скрыла тахту, под которой барахтались Джейн и Брэди.
– Дорогая! Мне... пора... в офис...
– выкрикивал Брэди между судорожными поцелуями.
– Ну еще секундочку, птенчик! Неужели ты не можешь отложить свои противные дела ради своей козочки?
– Крошка! Я действительно... тороплюсь...
– Куда-а?
– Важное совещание... меня ждут... Да пусти же, наконец, черт бы тебя побрал! Ценой разодранного халата и прокушенного уха Брэди удалось выбраться из-под тахты. Он отправился одеваться. Джейн напевала, бродя по апартаментам, потом, выглянув в окно, проводила взглядом нежно-голубой "феррари" Джима. Она вернулась в спальню. Пол был усеян гильзами и осколками. Осторожно переступая через них, Джейн подошла к гигантской кровати. Из-под подушек выползла маленькая черная мышка. Джейн взяла ее в руки, нажала миниатюрную кнопку.
– Алло, папа!
– Слушаю, крошка!
– Парни Брэди засекли Механизм. Джим отправился на срочное совещание. Механизм находится за городом, в песчаном карьере.
– Молодец, дочка. Высылаю своих джигитов. Пусть аллах благословит тебя! И глава конкурирующей мафии Аль-Гаруни довольно захихикал. * * * Над песчаным карьером кружил "Алуэтт". Лино Труффино держал с ним связь из прекрасно оборудованного НП в фургоне рефрижератора, безостановочно кружившего по пригородным трассам.
– Объект по-прежнему загорает, - доносил командир вертолета.
– На нем темно-синие трусы, выцветшие и протертые на сгибах. Признаков беспокойства не наблюдаю.
– Отлично, - ответствовал Лино.
– Смотри не спугни его! Босс три шкуры спустит! Рефрижератор несся в восьмом ряду по шоссе номер 5 в сторону Ниппуртауна. Внезапно голос вертолетчика посуровел: - Вижу на горизонте тройку перехватчиков. Без опознавательных знаков. Возможно, это парни Гару... Раздался треск и связь прервалась. Лино немедленно вышел на связь с командиром авиаотряда.
– Джерри! Поднимай истребители! "Миражи" Гаруна атаковали наш "Алуэтт"! Рефрижератор свернул на кольцевую автостраду и понесся, распугивая легковые автомобили. Поворот! Не снижая скорости, рефрижератор помчался по муниципальному шоссе с двухрядным движением. Место воздушной схватки приближалось. Лино приник к окулярам стереотрубы и удовлетворенно заурчал: перехватчики уже были здесь, вычерчивая в небе замысловатые фигуры наивысшего пилотажа. Далеко в поле дымились обломки одного из "миражей". Над обломками кружил еще один подоспевший вертолет.
– Алло, воздух! Говорит Лино. Где жестянка? Сквозь радиопомехи от реактивных двигателей донесся голос "Алуэтта": - На связи Майк. Докладываю. Жестянка, воспользовавшись суматохой, покинула карьер. Видимо, по воздуху, так как следов на земле не видно.
– Докладывает перехватчик-1. Объект "жестянка" на большой скорости выходит из зоны перехвата. Жду указаний.
– Что значит "выходит"? Он что, движется быстрее вас?.. Следуйте за ним! Рефрижератор свернул на проселочную дорогу, разбрызгивая гравий понесся вверх по склону. Несколько секунд бешеной тряски - и он на вершине холма. Из крыши выдвинулась антенна локатора.
– Не слышу сигналов "клопа", - доложил радист.
– По-видимому, "клоп" сгорел в высоких слоях атмосферы.
– Что? В каких слоях, идиот! Механизм тебе что - спутник?
– Нет, шеф. Механизм - это нечто большее, чем спутник. На экране светились две точки - это были самолеты, преследовавшие механизм. Внезапно точки вспыхнули и погасли.
– О, проклятый Гарун! "Стингеры" применил!..
– простонал Лино, роняя голову на пульт: запахло концом карьеры. ...- Гарун-ага! Наши храбрые зенитчики поразили кяфиров!
– Бисмилля! Я подарю тебе самую красивую наложницу из нашего гарема, Абу! Глава 35 ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ Вавилон забурлил, как в дни первого посещения города Механизмом. ВРУ, ВБР, полиция, иностранные шпионы, мафии, газетчики - все занялись темой чудовища. Саймон Прайт вновь начал ужасать и потрясать меломанов. Плачьте люди, рыдайте - господь нас оставил, Тьма на землю сошла, час последний пробил. Вновь чудовища образ - пластмассовый дьявол Показался из темных океанских глубин. Нет спасенья... Молитесь, в стремленьи напрасном Сохранить ваших жизней угаснувший день. Ночь спустилась на землю, а в небе безгласном Промелькнула чудовища мрачная тень. Он пройдет по земле, на пути все сметая. Треск костей ваших будет расплатой за грех. Прозвучит над планетой, во тьме замирая, Словно грома раскаты демонический смех. * * * Гектор Блейк сидел в засаде. Он лузгал семечки и вспоминал свое детство в Нижних Морквах. "Разлука, эх, разылука, чужая сторона!.." - вертелись в голове слова народной песни. Блейк взгрустнул. Сверкнула скупая слеза и скатилась в колючую заросль бороды. Но минорные мотивы не могли заглушить в сердце Блейка марширующий долг. Сегодня он, простой член профсоюза Ферапонт Самовайров, наконец-то встретится лицом к лицу с железным наемником капитала. Решительно выдвинув вперед нижнюю челюсть, Блейк начал напевать: "Славься, наш Либр нерушимый...". Внезапно он напрягся. По аллее парка мчалась неразлучная троица галогенов.
– Дяржи-и!
– завопил Блейк м пустился в погоню, громко топая подкованными кирзовыми сапогами. Как никто другой Ферапонт ненавидел этих тунеядцев. Мерзавцы, заметив погоню, увеличили скорость. Но тут на их пути вырос несгибаемый комиссар Джефф О'Брайен.
– Ага!
– вскричал комиссар радостно.
– Попались, голубчики!
– И он потряс в воздухе длиннющей связкой наручников.
– Уй-юй-юй, Механизм летит!..
– завопил Фтор, указывая в небо грязным пальцем. Комиссар задрал голову. Подонки кинулись ему под ноги. Комиссар упал. Когда он поднялся, галогены были уже далеко. Но в этот момент на комиссара налетел какой-то могучий бородатый мужик в зипуне и картузе, напяленном на уши.
– Стой, негодяй!
– крикнул О'Брайен. Обладатель зипуна обернулся на ходу и прорычал: - Ай вонт ю, бэйби!.. * * * Сэмы Джефферсоны сидели в кустах и что-то писали в записных книжках. Мимо пронеслись галогены. Из карманов агентов высунулись автоматические фотокамеры и щелкнули. Минута - и снова сработали фотокамеры: гулко топая сапожищами, мимо пробежал агент таинственной восточноведропейской разведки. Еще минута - и снова щелчки: звеня наручниками, промчался полицейский комиссар О'Брайен. В Центре слежения за уличными беспорядками Вавилонского бюро расследований кипела напряженная работа. Операторы приникли к экранам мониторов. Телекамеры, установленные над оживленными перекрестками, позволяли вести наблюдение за всеми районами огромного города. Телекамеры, установленные в Центральном парке, фиксировали беспорядочное мельтешение галогенов. Изредка появлялся полицейский комиссар О'Брайен. Но все траектории путал Гектор Блейк: он бегал нестандартно, все время менял направления, хоронился в кустах и внезапно выскакивал из них. * * * Газеты, радио, телевидение на все лады склоняли животрепещущую тему. Резко подскочила продажа оружия в частные руки: вавилонцы активно вооружались. Сведения о местонахождении Механизма поступали самые противоречивые, из чего можно было сделать вывод, что никто толком не знал, где Механизм, и чем он занят. Самыми точными данными располагал преступный синдикат, возглавляемый Джимми Брэди. "Клоп", на время замолчавший, снова начал подавать сигналы. Лино Труффино со своими помощниками бессменно дежурил на своем передвижном НП. Была глубокая ночь. Рефрижератор с погашенными огнями стоял в тупике в одном из трущобных кварталов города.
– Убей меня гром, Сид! Я не могу постичь, что этой жестянке понадобилось в сумасшедшем доме!
– говорил Лино.
– Может, опять наш пеленгатор забарахлил?
– Пеленгатор действует нормально, - возразил радист.
– Механизм находится в психушке уже целый час. Может, он там свой?
– Свой?
– изумился рыжий громила Сид.
– Он что, на прием к психиатру пришел?
– Нет, Сидди, нет... Нужно сделать вот что: блокировать психушку. Свяжись-ка с базой, пусть пришлют людей на бронемашинах. И чтобы мышь из психушки не выскочила! Громила взял микрофон. Лино тем временем связался с боссом. Брэди как раз смаковал вечерний коктейль. Он утопал в огромном кресле перед экраном видео. Он наслаждался последним, записанным, естественно, нелегально, концертом Саймона Прайта. Рядом с Брэди, свернувшись клубком, нежно урчала Джейн. Зажужжал зуммер спецсвязи. Брэди дотянулся до столика.
– Докладывает Лино. Жестянка по-прежнему в сумасшедшем доме. На всякий случай я приказал блокировать здание.
– Хорошо. Держи меня в курсе, буду ждать!
– Босс положил трубку. Джейн лениво потянулась: - Я так устала сегодня, Джимми! А тут еще этот Прайт - у меня от него мигрэнь.
– Конечно, дорогая, пойди приляг. Подожди своего котика в постели! Джейн чмокнула Брэди в кончик носа и удалилась в спальню. Там она достала из-под подушки мышь и негромко промурлыкала: - Папа! Я узнала, что сейчас объект находится в желтом доме. Парни этого слюнтяя Брэди держат дом под прицелом.
– Вах-вах, дочка! Ты самый нежный цветок души моей, - прогундосил Аль-Гаруни. Мои джигиты возьмут на мушку их самих! Глава 36 ПОБЕГ ГРАФА ДЕБОША Ночь. Дебош не спит. Где-то за стенами казематов вопит буйный. На соседней койке ворочается Шеппард: у него только что кончился припадок, во время которого он сражался с бровебрами и звал какого-то профессора Коллинза, - по-видимому, знакомого психиатра. Ближе к полуночи, когда стихли все звуки, угомонился буйный и даже бессонный Шеппард затих, измученный собственным бредом, в коридоре раздались осторожные шаги. Дверь изолятора открылась. Вошел высокий санитар с марлевой повязкой на лице.
– Вставай!
– повелительно прошептал он. "Что это?
– ужасается Дебош.
– Зачем это? Меня же сегодня похищать будут!" - Ты встанешь или нет, бездельник?
– Короткая, но чувствительная затрещина.
– Что вам нужно?
– плаксиво заныл граф.
– Я не могу никуда идти. У меня диарея!.. Твердая рука закрыла ему рот. Другая рука рывком подняла графа вместе с кроватью, в которую Дебош вцепился с отчаянием обреченного.
– М-м-м!
– мычит граф. Удар в ухо. Дебош на мгновение теряет соображение. Кровать выскальзывает из рук.