Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак(Историко-приключенческие повести)
Шрифт:
Если бы у Спартака были силы, он с жаром воскликнул бы, что конечно нет, что он все равно бы один ни за что не полетел, но он только молча покачал головой.
— Нехай едет, яс-с-сное море, — равнодушно отозвался боцман. — Без него спокойнее…
— А еще мы спросили у летчика, как дела у наших на фронте. Говорит, весь февраль наши наступали, гнали фашистюг от Москвы четыреста километров, освободили много городов и сел!
Не было у больных сил и радоваться. Но зато нет лучшего лекарства, чем весть о победах твоей Родины.
Ганин улетел, и больше коперниковцы никогда его не
«СВЕТЯ ДРУГИМ, СГОРАЮ САМ!»
За последнее время Игорь Васильевич сильно сдал: похудел, осунулся, глаза ввалились, под ними проступила чернота. Тем не менее он по очереди с Рур постоянно дежурил у постелей больных, вставал к ним даже ночью. Вот и сейчас, услышав стон Спартака, подошел к его топчану — юнга спал теперь отдельно от братана.
— Что с тобой, малыш?
— Ничего, Игорь Васильевич. Я в порядке. А вот вы, Игорь Васильевич, ведь вы же сами больной! Почему не ложитесь?
— Тише ты! Не болен я, с чего ты взял! А потом… Даже если бы был болен, кто ж за меня станет делать мою работу?
— Это вы исполняете свой врачебный долг? — спросил Спартак.
— Ну, если говорить красиво, то да, — усмехнулся доктор, задумался ненадолго и добавил: — Знаешь, я в одной старой мудрой книге встречал еще более красивые слова. Там была изображена горящая свеча, а вокруг нее наподобие ленточки надпись: «Светя другим, сгораю сам!» Это девиз медиков.
— Светя другим, сгораю сам, — тихо проговорил Спартак. — Хорошие слова. Но, мне кажется… это не только про медиков. Это и про нашего капитана, и про Петренчука. Про всех хороших людей.
— Что ж, верно… Ладно, спи. Если что — зови, не стесняйся. Я рядом.
Утром коперниковцы были разбужены ворвавшимся в гостиницу Бару. Он показывал куда-то в пространство и возбужденно выкрикивал известные ему русские слова:
— Море!.. Пароход! Один, два!.. Тама!..
Юный островитянин понимал, как тоскуют по родине русские моряки, не раз видел, как часами стоят они на взморье, мечтая увидеть на горизонте дымки кораблей. Он гордился тем, что первым в деревне углядел в сизой дали суда, и радовался не меньше коперниковцев. Не мог знать Бару, что для него самого приход кораблей обернется трагедией…
На берег поспешили все, даже больные. Спартака поддерживал братан, Аверьяныча — доктор. Говорили все разом, перебивая друг друга, но мысль была одна: кончилась их робинзонада, теперь-то их всех заберут!
На берегу коперниковцы быстро разложили большой костер из заранее заготовленного сушняка. Когда огонь разгорелся, в него добавили охапку сырых водорослей, и повалил густой желтый дым. Однако сигнал этот, понятный всем, был лишним: суда — их было два — и без того держали курс на Латуму. Вскоре Аверьяныч смог определить:
— Легкий крейсер и военный транспорт!
— Господи, неужели дождались! — всхлипнула Светлана Ивановна и уткнулась лицом в плечо доктора.
— Дождались, — задумчиво сказал Игорь Васильевич. — Только вот кого?..
— Не наши это, яс-с-сное море!
Корабли, густо дымя, приблизились к лагуне, но входить в нее не стали, отдали якоря на внешнем рейде. Теперь уже были видны их флаги: белые полотнища
— Японцы!
— Но ведь мы с ними не воюем? — полуутвердительно спросил Спартак.
— Кто его знает… Совинформбюро мы давно не слушали…
— В любом случае хорошего от них не жди. Вспомните их провокации в Корейском проливе…
— Да и гибель «Коперника» наверняка дело их рук!
Внезапно от крейсера отлетело белое кудрявое облачко. Боцман мгновенно сообразил, что это такое. Он гаркнул:
— Лягай!
И первым бросился ничком на песок. Упавшие рядом моряки услышали, как позади них, где-то в джунглях, раздался взрыв. За ним последовал второй, третий… Снаряды с каким-то неприятным шелестящим звуком пролетали над головами и разрывались в глубине острова. Бежать коперниковцам не имело смысла: именно здесь, в прибрежной полосе, ставшей мертвой зоной, они были в относительной безопасности. Они только отползли за громадный серый валун и оттуда с ужасом следили, как методично и хладнокровно японцы расстреливают маленькую и беззащитную Латуму.
— Варвары! — шептала радистка. — Дикари!
Минут через пятнадцать — двадцать артобстрел кончился, и, выждав какое-то время, моряки поднялись и вышли из своего убежища. От кораблей одна за другой отваливали шлюпки с вооруженными людьми. Коперниковцы стояли тесной группой и молча ждали их.
Шлюпки с шипением вонзались в песок, из них выскакивали низкорослые матросы в черной суконной робе, белых гетрах и тяжелых бутсах. В руках у них были короткие винтовки с примкнутыми плоскими штыками. Несколько десантников окружили коперниковцев, наставив на них арисаки [137] , остальные, повинуясь команде унтеров, развернулись в цепь и побежали к деревне. Оттуда доносились крики, плач, лай собак, треск горящего дерева.
137
Арисака — японская винтовка.
С последней шлюпкой прибыл офицер, очевидно, командир десанта. Его вынесли на руках два матроса. На берегу он встал на ноги, посмотрел на свои ярко начищенные сапоги и небрежным движением руки, затянутой в белую перчатку, отпустил подчиненных.
Неожиданно высокий для японца, поджарый офицер был в глухом мундире с красными поперечными погонами. На правом боку у него висела желтая кобура, на левом — сабля в узких блестящих ножнах. Он не спеша подошел к коперниковцам, брезгливо оглядел их — оборванных, заросших, изможденных, и, обращаясь к доктору, стоявшему несколько впереди, заговорил:
— Ду ю спик инглиш?
— Йес, — спокойно отвечал доктор, а затем добавил по-русски: — Мы советские моряки с парохода «Коперник». Если мы арестованы, объясните, пожалуйста, на каком основании?
— О, большевики! Это интересно. Как же вы, милостивые государи, оказались здесь? — Японец отлично говорил по-русски, почти без акцента, только употреблял почему-то устаревшие слова и выражения. — И где же ваше судно?
— Пароход «Коперник» торпедирован неизвестной подводной лодкой 27 декабря 1941 года.