Легенда о Смерти
Шрифт:
Однажды утром он сказал старшему возчику:
— Снаряди мне пару самых молодых быков, попробую продать их на ярмарке в Плейбене.
Всегда он был такой. Продать ли, купить ли, он решал это только в последнюю минуту, и всегда ему везло. Поговаривали, что у него был свой личный «дух», который в нужный момент шептал ему на ухо, что делать. Потому и торговал замечательно.
Ну, так значит, возчик надел ярмо на двух самых молодых быков и оседлал лошадь для хозяина. И тот отправился в путь, не забыв дать каждому на ферме поручение. Его жена, выйдя на порог, чтобы его проводить, сказала моей матери: «Вот помяните мое слово, Тина, за этих двух бычков муж принесет мне сто экю».
Мою матушку послали в поле пасти коров, за которыми она ходила. Как туман
— Сдается мне, Уанн, — сказала матушка, — что ярмарка в Плейбене ничего вам не принесла.
— Да нет, ошибаешься, — отвечает хозяин каким- то странным голосом, — принесла, и даже больше, чем я желал.
«Ну да, как же...» — подумала матушка. Во всяком случае, вид у него был нерадостный; лошадь свою он пустил идти свободно, а уздечку забросил ей на шею. А сам шел в задумчивости, скрестив руки на груди и голову наклонив. А быки его сопровождали, один слева, другой справа, и как-то торжественно: они, должно быть, потеряли ярмо, которое их связывало. Впрочем, оба были животные хорошие и послушные. Их еще не запрягали ни в плуг, ни в повозку, потому что Уанн приберегал их на продажу, но по твердой походке, по тому, как они тянули морду к земле, видно было, что они уже готовы к доброй работе. Но сейчас у них тоже был такой вид, будто они, как и хозяин, думают о чем-то печальном.
Какое-то время все шли молча, коровы впереди. Матушка все себя спрашивала, что хотел сказать хозяин, что же это такое принесла ему ярмарка в Плейбене — даже больше, чем он желал? Хозяин с быками занимал почти всю ширину дороги, матушка шла по траве вдоль канавы.
Вдруг Уанн позвал ее.
— Тина, — сказал он, — я сам отведу коров. А ты сверни на эту дорогу и беги в село. Зайдешь сначала к плотнику, закажешь ему гроб шести футов длины и два ширины. А потом отправишься в приход, попросишь любого священника, который там будет, взять Дары последнего причастия и идти с тобою к нам, если можно, поскорее.
Матушка посмотрела на хозяина с изумлением. У того из глаз текли по щекам слезы.
— Иди, — сказал он, — и побыстрее.
Матушка сняла сабо, взяла их в руки и побежала во всю прыть по боковой дороге в село.
Через час она уже возвращалась на ферму, в сопровождении одного из викариев. На пороге сидела хозяйка фермы.
— Вы опоздали, — сказала она викарию, — муж скончался.
Матушка не могла поверить своим ушам. Хозяйка все же пригласила викария войти. Матушка проскользнула за ними в кухню. На раскатанном на столе матрасе лежал мертвый хозяин. На нем еще была его дневная одежда. Викарий окропил его святой водой и стал читать поминальные молитвы.
Когда он ушел, матушке приказали отправляться спать, поскольку готовились обмывать покойника. Кровать матушки стояла в комнатке внизу дома, от кухни ее отделяла тонкая деревянная перегородка. Не нужно вам и говорить, что спать матушка не имела ни малейшего желания. Она притворилась, что легла, и закрыла за собою дверцы. Но когда прошло немного времени, она снова поднялась в одной рубашке и приникла ухом к перегородке. В кухне оставались только вдова Уанна и две соседские старухи, которые обычно готовили покойников к погребению. Со двора слышались голоса людей, живших в доме и приходивших из ближних мест, чтобы провести ночь возле усопшего. Все спрашивали друг друга, как это мог умереть ни с того ни с сего такой крепкий мужчина. Это интересовало и мою мать. И очень скоро она все узнала, так как не пропустила ни словечка из рассказа фермерши старухам в кухне, пока они обмывали тело Уанна.
— Вы же знаете, — говорила фермерша, — ему всегда везло в торговле. И когда я увидела, что он возвращается с быками, я не удержалась от упрека. «Уанн, — сказала я ему, — на этот раз ты промахнулся».
Я хотела сказать ему, что все это чепуха, но вдруг вспомнила странные слова, которые он мне когда-то говорил: «Первый, кого предупредят о моей смерти, буду я сам», он это часто повторял. Я смотрю, он такой разбитый, что меня страх взял — видать, получил он свой знак. И я спросила, вся дрожа: «Что же с тобой произошло сегодня утром?»
«Клянусь Богом, — сказал он, — мы спускались к Шатолену, когда вдруг быки, которые до этого шли мирно по дороге, остановились и принялись шумно храпеть. Потом один говорит другому, на своем бычьем языке: „Нас ведут в Шатолен? “ — „Да, — отвечает другой, — но этим же вечером нас приведут обратно в Ла Плэн“. Я поставил их на ярмарочной площади. Люди начали крутиться вокруг них, каждый говорил: „Отличная парочка телков“, но никто не спрашивал цены. Так было весь день. Долго я старался унять свое нетерпение, но когда увидел, что ярмарка опустела и наступил вечер, я не смог удержаться от проклятий. По правде, в этот момент, думаю, я отдал бы моих быков задаром, если бы только нашел того, кто бы их взял. И когда черный с серым бык начал рыть копытом землю, я ударил его ногой в брюхо. А он взглянул на меня краешком глаза, печально, и говорит мне: „Уанн, через два часа станет темно, а через четыре вы будете мертвы. Вернемся поскорее на ферму: вам надо приготовиться к покаянию, а нам — к завтрашней работе, нам везти вас на кладбище“».
Вот что рассказал мой муж, — добавила хозяйка, — другой бы разозлился на быка, а он был человек умный и последовал его совету. Вот и скончался не в канаве у большой дороги, словно животное, а в своем доме, при священнике и со Святыми Дарами, как добрый христианин.
— Упокой, Господи, его душу! — прошептали старушки.
Матушка перекрестилась и вернулась в кровать.
На следующий день быки потащили похоронные дроги в Бриё. Все это происходило незадолго до «Великой революции». Считают, что именно после нее быки больше не разговаривают, разве только в полночь накануне Рождества.
Вы ведь знаете, что такое парадные чепцы, которые носят женщины в торжественных случаях в провинции Трегье и Коэло. И знаете, конечно, как загибают назад их концы — крылья, когда носят траур по кому-нибудь из родственников. Необходимо это представлять, чтобы понять вот такой знак.
Вот что случилось в одном доме в Ивиасе, лет сорок тому назад, в воскресенье на Пасху. Девушка из этого дома (ее звали Мария-Луиза) наряжалась к мессе. Она вытащила из шкафа свою самую красивую одежду, приготовленную для такого большого праздника, и один из самых нарядно расшитых своих катиолей — так здесь называются парадные чепцы. Некоторым женщинам, чтобы заколоть чепец, нужна помощница, а то и несколько. Мария-Луиза обычно справлялась сама, и мало было катиолей, которые так красиво держались на голове, как у нее. Так вот, тем утром она стояла перед зеркалом. Ее чепец был уже наполовину надет. Она очень гладко расчесала волосы надо лбом и уложила косы в донышко чепчика. Оставалось только сложить крылья чепца и заколоть их булавками. Она без труда соединила концы, у нее ведь были, как я сказала, ловкие руки. Но когда она взялась за булавки, то это уже была другая история. Она зажала булавки зубами, чтобы освободить руки. Обычно ей было достаточно одной булавки, чтобы прочно закрепить свой головной убор. Берет она одну булавку, и та выскальзывает у нее из пальцев. Она берет другую, вкалывает ее на нужное место... Динь!.. Булавка выскакивает, падает на пол с тихим звоном, а крылья чепца ложатся на плечи Марии-Луизы.