Легенда о Вавилоне
Шрифт:
Был еще один очень важный аспект — популярность текста. Сомнительную книгу, не получившую большой известности, могли и не канонизировать. Труднее отвергнуть текст широко распространенный, читаемый и почитаемый. И здесь художественные достоинства Откровения сослужили ему хорошую службу. Многие его образы как нельзя лучше подходили для устных проповедей, особенно в минуты притеснений христиан в III — начале IV в., и, скорее всего, были широко известны «непреклонным» верующим, переживших тяжелые государственные репрессии и заслуживших большое уважение других членов христианской общины. В дальнейшем это обусловило неизбежное обращение многих поколений христиан к Апокалипсису, что они делали в минуты и личных, и общественных потрясений, когда им в голову приходила мысль о конце света, о наказании служителей зла и о воздаянии праведникам. Ведь все это так нечасто удавалось увидеть в реальной жизни.
Удивительные образы, которыми насыщено Откровение, по большей части не поддаются интерпретации [674] . Однако комментаторы единодушны в том, что «Вавилон» Апокалипсиса — это Рим [675] , и с ними, на первый взгляд, трудно не согласиться, тем более что традиция этого восприятия очень древняя и восходит к христианскому мученику Викторину, погибшему во время репрессий Диоклетиана в начале IV в. Его комментарий на Апокалипсис сохранил, расширил и принял автор
674
Видения невероятных зверей восходят к текстам Книг Даниила и Исзекииля. Также очевидны параллели с книгами Исайи и Иеремии: таким образом выстраивается очевидный «пророческий» ряд.
675
Такое словоупотребление бытовало среди первых христиан. Например, очевидно, что Римом является «Вавилон» 1-го Послания Апостола Петра: «Приветствует вас избранная, подобно вам, церковь в Вавилоне» (1 Пет. 5:13). К той же фигуре речи прибегает упоминавшаяся 3-я Книга Ездры, удивительнейшее произведение, которое нуждается в отдельном обсуждении. Его автор сообщает следующее: «В тридцатом году по разорении города был я в Вавилоне — и смущался, лежа на постели моей, и помышления всходили на сердце мое… И возмутился дух мой, и я начал со страхом говорить ко Всевышнему…» (3 Езд. 3:1–3). И продолжает: «Неужели лучше живут обитатели Вавилона и за это владеют Сионом?.. Неужели Вавилон поступает лучше, чем Сион?» (3:28; 3:31). Книга эта датируется, как мы уже говорили, концом I — началом II в., речь в ней идет, конечно, о разрушении Иерусалима римлянами. В начало II в. помещают и создание 5-й песни «Книг Сивилл», где под Вавилоном точно понимается Рим: «женственный город, дурной, нечестивый и самый несчастный, самый порочный из всех городов земли Италийской», который поделом рухнет «в безжалостный мрак забытого Богом Аида» (Книги Сивилл. V, 143; V, 159–178). Перекличка последнего фрагмента с Откровением несомненна. Менее очевидна возможность того, что Рим имеется в виду и в 3-й песне «Книг» (Там же. III, 300–313). Вслед за «Вавилоном» она предсказывает беды также другим странам и народам — не исключено, что здесь видны следы Книги Исайи.
676
Который не раз называл Вавилонию «первым Римом», а Рим «второй Вавилонией» (Блаженный Августин. Указ. соч. Кн. 18. Гл. II) и, более того, совершенно четко высказался в отношении их духовной и геополитической преемственности: «Рим возник как второй Вавилон, как бы дочь первого Вавилона, посредством которой Богу угодно было покорить весь мир» (Там же. Гл. XXII).
Вавилон появляется на страницах книги только во второй части Апокалипсиса, после снятия семи печатей, звуков семи труб, прихода четырех ужасных всадников и явления страшного зверя 13-й главы (на его описании в дальнейшем основывался образ Антихриста), которому в какой-то момент должен подчиниться весь мир, за исключением немногих праведников-мучеников [677] . И только после этого наступает воздаяние и ангелы возглашают «час суда» Господнего. «Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы» {205} . Несмотря на некоторую неожиданность возникновения такого образа (как будто остальные образы Апокалипсиса ожидаемы), читателям должно было быть ясно и то, что символизирует этот «Вавилон», и то, что символ этот — строго отрицательный, чему способствует и форма ангельского речения, являющаяся частичной цитатой из Книги Исайи [678] .
677
Этот зверь (Откр. 13:1–2) совмещает в себе черты всех четырех зверей из Книги Даниила (Дан. 7:3–8).
678
«Пал, пал Вавилон, и все идолы богов его лежат на земле разбитые» (Ис. 21:9). Налицо аллюзия и на неоднократно цитировавшийся нами пассаж из Книги Иеремии (51:7–8).
Конкретное воплощение или дискурсивное описание совершенно необязательно. Понятно, что «Вавилон» есть все, противное истинной вере, что этим образом можно зашифровать любое порождение мира антибиблейского, антихристианского, противного Господу, что Город теперь навсегда принадлежит «царству дракона». Подробное же его описание начинается с финала 16-й главы — после излияния семи чаш «гнева Божия» (заметно напоминающих «десять казней египетских») и сбора «сил зла» у «места, называемого Армагеддон» — и занимает главы 17 и 18 (первую из них часто называют «пророчеством о вавилонской блуднице», а вторую — «пророчеством о гибели Вавилона» или «погребальной песнью о Вавилоне»). Итак, что предстает воображению потрясенного читателя?
Вавилон, который показывают Иоанну ангелы Апокалипсиса, — это и конкретный город, описанный необыкновенно подробно, со всеми его неимоверными богатствами, от «камней драгоценных» до «коней и колесниц» {206} . Это и Римская империя, «грехи которой дошли до неба» [679] . Но, главное, под Городом понимается языческий мир, и даже больше — просто весь мир обитаемый: «И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут перед Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его» {207} .
679
Откр. 18:5. Не исключено, что это аллюзия на Вавилонскую башню. Не так важно, хотел ли автор, чтобы у нас возникла подобная ассоциация, важно, что она неизбежно возникает.
С этих слов начинается описание гибели Вавилона, и не о грядущем ли конце света, а не одного лишь Города, повествует Иоанн Богослов? Сначала он говорит следующее: «И из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!» [680] И уже после этого следует перечисление-пророчество о гибели Города и городов. Любопытно, что только после сообщения о распаде на три части «города великого» и падении «городов языческих» говорится о том, что «воспомянут пред Богом» великий Вавилон. Это что — повтор? Является ли Вавилон тем же самым «великим городом» — очевидно, Римом? Включает ли в себя столицу империи вместе с другими языческими городами или относится к чему-то
680
Откр. 16:17–18. Окончание этого фрагмента в СП выглядит не идеально, хотя и лучше некоторых современных английских переводов, которые (в отличие от французских) или сглаживают или даже (Jerusalem Bible, причем в английском, а не во французском издании) выпускают это пояснение автора: «, , ». Дословно: «такой мощи (силы) землетрясение, такое большое» (по-русски, наверно, лучше сказать: «вот какое большое!» или: «вот какое сильное!»). Возможно, здесь дело в склонности «улучшать» древний текст, присущей некоторым научным работникам. А не надо ничего улучшать (за исключением очевидных ошибок переписчиков и проч.), надо доносить мысль автора и не грешить при этом нормами родного языка. В недавнем французском переводе (La Bible. Nouvelle Traduction. P., 2001) написано: «pareil tremblement de terre, oui, un aussi violent» — и все понятно. В защиту англичан скажем, что старый и наиболее во многих смыслах замечательный перевод, известный как King James Bible, тоже обходится без особых эмендаций: «So mighty an earthquake, and so great».
Можно без конца спорить, что подразумевал автор. Важнее другое: именно в этих трех смыслах — Рима, духовного язычества и всей дохристианской цивилизации — и воспринимался потомками апокалиптический Вавилон. Не подвергалась сомнению и сама подстановка его имени для олицетворения троекратно многогрешного Рима. Такое словоупотребление было освящено вековой традицией [681] .
К источнику анти-вавилонской мифологии — образам Книги Иеремии — сразу же обращается автор Апокалипсиса в подробном описании-пророчестве о гибели Города-женщины (17-я глава). Из нее заимствует он многие свои определения, эпитеты и метафоры. Над кем будет Суд Божий? «Над великою блудницею, сидящей на водах многих», с которой «блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле» {209} . Образ блуда закрепляется еще не раз: «И увидел я жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными… И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» {210} . В этой главе содержится и наиболее конкретное указание на реальный Рим. Уже после того как объясняется, что «воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки», автор устами ангела добавляет: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями» {211} .
681
То, что в тексте Апокалипсиса нет ни одной «римской» цитаты, стало особенно удобно, когда в Риме разместился престол католической Церкви. «Вавилон» позволял избежать ненужной путаницы. Буде вместо него упомянут Рим, то у необразованных людей могли бы по прочтении священного текста возникать кое-какие вопросы. Пришлось бы на них отвечать, т. е. давать любопытствующим образование. А от образования до вольнодумства — один шаг. В любом случае, на протяжении многих веков противники папской власти — и любой власти, близкой к абсолютной — часто использовали апокалиптические образы.
Однако здесь возникает и такая мысль: ветхозаветные пророки чаще всего обвиняют в «блудодействе» не чужеземцев, а свою родину. Фраза о том, что с женщиной-Вавилоном «блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле» {212} , заставляет вспомнить подробные обвинения в «блудодействе», высказанные пророком Иезекиилем в отношении согрешившего Иерусалима {213} . Так нет ли возможности того, что Вавилоном Откровения является не только Рим, но и Иерусалим, город, распявший Спасителя, изгнавший его учеников, а некоторых и убивший? [682] Кстати, в ходе восстания иудеев против римлян христиане, по-видимому, приняли нейтралитет и, скорее всего, сильно пострадали от рук повстанцев. Неужели к концу I в. преследования христиан римской властью были столь велики, что можно было сказать: «Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых» {214} ? Часто сообщения Апокалипсиса используют для того, чтобы сказать: да, вот до каких страшных римских репрессий уже дошло дело, но не слаб ли подобный аргумент? Не выворачиваем ли мы наизнанку свидетельства нашего источника?
682
Вспомним содержащееся в 11-й гл. Апокалипсиса пророчество о двух «свидетелях» Господних, которые будут убиты «зверем», после чего их трупы останутся лежать «на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят» (Откр. 11:3–8).
И если можно отыскать в тексте Откровения указания на конкретные исторические события (которые, в отличие от других текстов того же рода, Иоанн Богослов продуманно затемнил), то не о гибели ли Иерусалима напоминает знаменитый фрагмент о наказании блудницы: «Зато в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее»?{215}Или — по закону талиона — пророк предвещал вавилонскому Риму точно такую же гибель, как и Иерусалиму? Но ведь и тогда становится очевидной еще одна троекратность-троичность разрушения трех согрешивших городов — Вавилона, Иерусалима и Рима. Два пали, третий падет. Не это ли возвещает Иоанн?
С нашей точки зрения, наиболее интересным в 17-й главе является не расшифровка «тайны жены сей», открываемая ангелом автору по подобию Книги Даниила (и в которой можно при желании увидеть след позднейшего комментатора), а именно жена — сама вавилонская блудница. Можно до хрипоты спорить, кто есть загадочные «семь царей», на которых «сидит жена», или «десять рогов», которые «возненавидят блудницу, и разорят ее и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне»{216}, и многие этим уже давно занимаются. Даже с некоторым успехом у ближних и доверчивых. Но нет ничего важнее центрального образа главы — образа власти, мощи и богатства: «Жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей», которые обречены на гибель, «потому что Бог положил… исполнить волю Его»{217}. И не так уж далек вавилонский символ последней книги Писания от первого вавилонского символа Библии — великой Башни, почитающей себя наивысшей, наивеличайшей и наинеприступной. Не на Башне ли сидит блудница? Не оттуда ли озирает окружающий мир, думая о том, что лишь ей, и ей одной, подвластен он? И не богохульна ли любая власть, считающая себя высшей?