Легенда о воре
Шрифт:
– Я задам тебе два вопроса, и хочу услышать правду. Если соврешь, я это пойму. Ясно?
Санчо кивнул.
– Почему ты не забрал одежду моего сына?
– Потому что он спас мне жизнь и жизнь Хосуэ, когда надсмотрщик хотел с нами разделаться.
– Тебе было бы гораздо проще сюда добираться.
– Но это было бы недостойно.
Он произнес это, будто подводя итог сказанному, словно больше не о чем было говорить, и подождал следующего вопроса, который, казалось, прозвучал через целую вечность.
– Чего ты хочешь от жизни, парень?
–
Глаза Санчо блеснули. Он почувствовал, что пробил брешь в окружающей кузнеца стене, и потому очень тщательно выбирал слова.
– Справедливости, сеньор. Для тех, кто был добр ко мне. И для себя.
– Когда кто-то сам начинает себя судить, то справедливость перестает быть таковой.
– Что ж, тогда назовите это местью, если хотите, сеньор. Но научите меня обращаться со шпагой.
XXXVIII
Санчо и Хосуэ спали в ту ночь там же, где провели день - у стены кузницы. Когда Сачно попросил Дрейера стать его учителем, тот развернулся и без единого слова вошел в дом. Он так и не появился, и юноша не знал, чего от него ждать. В конце концов он решил потерпеть. Еще не начали петь петухи, когда Санчо проснулся. Дрейер расталкивал его ногой, и юноша тут же поднялся, вытерев лицо рукой. Кузнец окинул его пустым взглядом. За ночь на его лбу пролегли глубокие морщины, а под глазами - темные круги. В тусклом предрассветном свете он казался скорее призраком, чем человеком.
– Я буду твоим учителем в течение года - в память и моем сыне и в благодарность за то, что ты для него сделал. А потом можете убираться.
Санчо уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, однако передумал и лишь молча кивнул.
– Но его я ничему не буду учить, - прохрипел кузнец, кивая на Хосуэ.
– Не терплю неверных.
Парень улыбнулся, поглядев на спящего черного великана.
– Могу поручиться, что он куда более ревностный христианин, чем вы или я, сеньор.
– Называй меня маэстро Дрейер,- сухо поправил тот.
– А этот ревностный христианин умеет драться?
– Нет, маэстро. Он никому не причиняет зла. В детстве он видел слишком много крови, а когда христиане захватили его в плен и окрестили, поклялся никого не лишать жизни.
Слушая, с какой теплотой Санчо говорит о Хосуэ, Дрейер нахмурился.
– А вы часом не педерасты?
– А что это такое, маэстро?
– Вы сожительствуете друг с другом? В смысле, имеете друг друга в задницу?
– высказался Дрейер еще яснее.
Санчо покраснел и покачал головой.
– Вот и хорошо. Я, знаешь ли, не люблю педерастов. Но еще меньше я люблю бездельников, так что нечего ему валяться. Уж мы-то найдем ему дело.
Едва Хосуэ открыл глаза, как кузнец лающим голосом продиктовал ему целый список поручений, которые он должен был сделать. Хосуэ надлежало наколоть дров, убрать золу из очага и натаскать воды для полива огорода. Выслушав указания,
– Что это с ним?
– спросил кузнец.
– Он что, немой?
– Да, маэстро. Работорговцы отрезали ему язык.
Дрейер закусил ус. Позднее Санчо узнал, что кузнец это делает, когда хочет скрыть свой гнев или недовольство. Особенно, когда изо рта сами рвутся некие слова, которые он хотел бы загнать обратно внутрь.
– Крепкий тип, - сказал он, дернув рукой, словно пытаясь стряхнуть тот ужас, который сотворили с Хосуэ много лет назад.
– От него наверняка будет прок в кузнице и в саду.
– И готовит он отлично.
– Поглядим. Еще не родился человек, который мог бы меня удивить стряпней. Ладно, вели ему делать, что говорю, - указал он на Хосуэ, который кивнул и ушел.
– А что до тебя, то давай начнем.
Дрейер пощупал ноги и руки Санчо, тыкая большим пальцем в предплечья и бедра. По его требованию Сачно несколько раз согнул конечности и несколько раз присел.
– Сила у тебя есть, но от гребли руки и ноги у тебя испортились, ученик, - вынес свой вердикт Дрейер.
– Мышцы у тебя - как одеревеневшие узлы, фехтовальщик из тебя выйдет не лучше, чем из камня. Сомневаюсь, что из тебя что-то получится, по крайней мере, пока не станешь гибче. Видишь ту тополиную рощу?
Санчо обернулся. В пятидесяти шагах вниз по склону располагалась группа деревьев, которую он скорее угадал, чем разглядел в предрассветном свете. Он кивнул.
– Беги к ней. Собери горсть листьев и возвращайся. И чтобы был здесь раньше, чем дюжину раз повторишь "Отче наш", а не то пожалеешь. Давай!
Санчо в мгновение ока бросился к тополям. Хотя руки и ноги повиновались ему немного с трудом, он тут же почувствовал, что просто летит вниз. Он перепрыгнул через ручей и осознал, сколько времени уже не двигался с такой скоростью, и как по этому скучал. Он вспомнил, с какой радостью бегал по переулкам Севильи, спасаясь от жертвы более сообразительной, чем остальные, или от стражника, более неподкупного, чем другие. Каждый поворот, каждая боковая улочка, которые он замечал краем глаза, знавали победы и интересные истории. Всё это разом пронеслось у него в голове, в порыве, которого нельзя было избежать, и Санчо ускорил бег, словно его ноги обрели собственную жизнь, помчавшись с риском сломать шею.
Когда он добежал до тополиной рощи, ему пришлось встать на цыпочки и вытянуть руки, чтобы добраться до нижних ветвей. Он смог сорвать горсть листьев и со всей скоростью помчался обратно. Возвращение - в гору - не было столь приятным. Оказавшись рядом с Дрейером, он бросил горсть листьев ему под ноги, прерывисто дыша и упав на колени.
– Я прочитал "Отче наш" пятнадцать раз, ученик. Попробуй еще разок.
Санчо поднял голову, не веря своим ушам.
– Маэстро Дрейер!
Кузнец поднял громадную ручищу, и Санчо решил, что тот собирается его ударить, но Дрейер ограничился тем, что показал на зарю, встающую над Севильей.