Легенда о Вороне и Лотосе
Шрифт:
Он говорил как взрослый. Наверное, он и был им уже тогда. Он знал больше меня, он понимал, что происходит. И мне было стыдно чувствовать себя ребенком, который все еще прячется, мечтая проснуться.
– Если мы начнем действовать сейчас, у нас появится шанс вернуть все на свои места малой кровью.
Я не хотела ничего знать про кровь, но ветер поднимал с воды холод, шепча, что поздно искать спасения в чьих-то объятиях.
Он говорил правду, я знала. Не было времени бояться и плакать. Но я лишь прижала ладони к глазам, пытаясь спастись от холода, рвущегося изнутри.
– Как вы спасете моего брата?
–
– Вы отдадите меч?
– Меч нельзя отдавать ему, разве ты не знаешь?
Я молчала.
Сказать «не знаю» значило сказать «все эти годы я прожила не желая ничего знать». Совсем бесполезная.
– Меч твоего отца – символ власти Главы, только сила этого меча может открыть вход в Запретные Залы Ворона. Мой отец спрячет его в Павильоне Ледяных Стрел.
– Тогда как вы спасете Синфу?
– Мы застанем У Баолина врасплох.
– А если он не придет сам? Пошлет других?
– Придет. Он не позволит никому другому коснуться меча.
Я была только маленькой девочкой, которая ничего не знала о сражениях и смерти. Он знал больше. Его голос был спокоен, и даже отражение лишь мерно покачивалось в свете луны. Я не могла позволить своим рукам дрожать.
– Хорошо, я сделаю все, что нужно.
Он не ответил, и темная вода стерла его отражение. Ушел. Тишина зазвенела пустотой. Теперь можно было плакать, никто бы не увидел. Но я больше не могла плакать.
– Не бойся.
Его бесшумные шаги. Он всегда заставал меня врасплох. Я вздрогнула при звуках его голоса. Совсем близко. Он стоял рядом и протягивал мне руку.
– Я не боюсь.
Мне хотелось крикнуть, что, если я прячусь, это не значит, что я боюсь. Но не было сил кричать, да и я всегда немела в его присутствии.
Рука Бай Сина не грела, но это был не тот смертельный холод, обдающий страхом. Это была его температура безмятежности. Ни тепло, ни холод, что-то между, что я никогда не могла определить. Но в ту ночь его спокойствие спасло меня. Я почувствовала, что могу, как он, быть взрослой и рассудительной.
Я вышла из укрытия и пошла за ним к тетушке Цзюань. Она хлопотала, беспокойно раздавая приказы заспанным служанкам.
– Как же так. И совсем повременить не могут! В такой спешке!
– Я буду ждать тебя.
Бай Син отпустил мою руку и ушел.
Я безразлично смотрела на приготовления к обряду. Я не вмешивалась и не мешала. Бай Син был прав. Некогда прятаться и плакать. Если это может спасти брата и помочь отцу – я была готова.
Платье было мне велико. Головной убор чуть спадал на лоб, и приходилось постоянно его поправлять. Но я едва ли замечала его груз. Мне закрыли лицо красной вуалью, так что все расплылось в кровавом тумане. Но моя рука не дрожала, сжимая круглый расписной веер. Красный цвет платья напоминал мне о том, почему я была здесь. Белая луна, черное небо, красная земля – мой дом.
Тетя Цзюань вела меня за руку.
Я знаю, что мама бы плакала, увидев меня такой. Я знаю, что мама бы никогда не позволила мне совершить обряд в платье,
Отец не мог подняться, поэтому мы совершали обряд в его покоях. Я видела лишь силуэты господина Бай Фэна, моего отца, сидящего на постели, Бай Сина. Он плыл красным пятном ко мне. Потом взял руку, и мне передалось его спокойствие. Это ничего не значило. Ничего. Перед всем, что уже произошло, это ничего не значило. Мои руки не дрожали, когда нам подали ножницы и мы отрезали пряди волос, чтобы связать их. Мои руки не дрожали, когда кто-то поднес вино. Брачное вино – я впервые пила что-то крепче чая. Горькое, оно обожгло горло и упало на дно камнем. Я подавила кашель. Мы подошли к отцам и отдали три поклона. Первый Небесам и Земле, второй родителям, третий друг другу. Убор сползал мне на глаза, и тяжелое платье давило плечи. Бай Син помог мне подняться.
– Теперь ты и моя дочь тоже, – сказал дядя Бай Фэн.
Кашель все еще рвался наружу, я не могла ответить и только поклонилась ему.
– Я провожу Чжу-эр в покои. – Бай Син.
Я не хотела уходить. Я хотела остаться с отцом здесь. Но я не могла сказать им об этом.
Люди расступились. Я знала, что тетушка Цзюань, Ду Хувэй и Стражи Учения были здесь, но я не различала их лиц. Красным облаком мы вышли из покоев. Я не хотела, но цеплялась за ладонь Бай Сина. Если бы не его рука, я бы не прошла и трех шагов в этих одеждах. Поднялся ветер, и вуаль плотно обняла мое лицо – будто все оно залилось кровью. Я почувствовала, что падаю, но его руки были быстрее, они подхватили меня, не давая коснуться земли. Он не сказал, но я, даже не видя его лица, почувствовала его мысли: «Ты не можешь быть такой слабой».
Бай Син внес меня на руках в покои Семи Лепестков и затворил дверь, не пуская ветер за нами. Он опустил меня у постели на самый край. Я застыла, не зная, могу ли пошевелиться. Таким был обычай – невеста ждет своего жениха, чтобы тот поднял вуаль. Я ничего не ожидала и не могла плакать.
– Ни о чем не беспокойся, ты должна отдохнуть.
Он стоял где-то далеко, или это я больше не могла различать его голос. Красное пятно все еще кололо мои зрачки.
– Чжу-эр.
Я неловко кивнула и почувствовала, как убор падает. Все спуталось, мои волосы зацепились за украшения. Я потянула их вниз и прикусила губу.
Я была все та же – неумелая девочка, чьи иероглифы кружили на бумаге кляксами.
– Замри.
Мои руки опустились. Бай Син стоял передо мной на коленях и осторожно распутывал беспорядок. Убор бесполезной грудой лег рядом со мной, его накрыла красная вуаль. Все та же неуклюжая, растрепанная девочка – я зажмурилась. Я не хотела, чтобы он заметил в моих глазах страх.
– Спи, скоро придет рассвет. – Тихий голос и удаляющиеся шаги.
Спать. Я не могла спать. Из прикушенной губы пошла кровь, и я почувствовала, что меня выворачивает. Медный солоноватый вкус смерти растекся по моим венам и накрыл оцепенением. Я неподвижно сидела на постели и просто ждала рассвет. Я слышала, как вдалеке пробуждаются люди, потом топот ног, влекомый кличем, что-то еще, еще, еще. Когда они вернутся? Я хотела, чтобы они вернулись, стоит мне задержать дыхание. Я хотела поехать с ними, я хотела обернуться вороненком и полететь следом, но я была лишь маленькой девочкой, чьи руки сковал страх.