Легенда Татр
Шрифт:
Местами мужики уже даже поднимались и рассеивали небольшие шведские отряды; в стране начиналось движение; нужен был лишь толчок, чтобы она поднялась вся, от края до края, и этим могучим толчком должно было быть возвращение Яна Казимира.
Много раз спрашивал себя епископ Пстроконский, хорошо ли он поступил, отказав в помощи сыну Владислава IV, Леону Костке. Не было ли бы для страны спасением, если бы какой-нибудь мужицкий король вроде того, каким хотел стать и объявлял себя Костка, сел на ее престоле? Не было ли бы для страны спасением, если бы переменилась
Как бы то ни было, королем польским был Ян Казимир.
И вот епископу пришла в голову смелая мысль отыскать в Бескидах Яносика Нендзу, чтобы он привел короля в пределы польской земли.
Впоследствии епископ почитал эту мысль за ниспосланное богом откровение и говорил, что Савл стал Павлом и даже святые деяния могут совершаться при помощи разбойников.
И вот, не мешкая более, сей благочестивый муж, до такой степени горевавший о судьбе родины, что слезы текли по лицу его, «подобно Висле», в один прекрасный декабрьский день приказал заложить сани, управление монастырем поручил на время ксендзу Сильве, родом испанцу, и втроем с возницей да лесным объездчиком, захватив с собой ружья против волков, а то и людей, двинулся в путь к Бескидам.
Трудно было разузнать, где Яносик; известно было лишь то, что он выходил из лесов, но где именно он скрывается – этого он не сообщал никому; кроме того, мужики не хотели указать его местопребывание даже ксендзу.
Лесничий пана Зебжидовского из Завой проводил ксендза Пстроконского и указал направление, в котором надо ехать, чтобы добраться до лагеря Яносика на поляне.
– Помоги вам бог! – сказал лесничий. – По этой дороге доедете, отсюда всего с полмили. Только вы не то что волку – дьяволу в пасть лезете!
– По воле господа бога Иона из чрева китова, а Даниил из львиного рва вышли, – отвечал ему епископ Пстроконский и приказал ехать в гору.
Дорога шла лесом; мужики зимой возили по ней с пастбищ навоз в санях, потому что телеге здесь проехать было невозможно. Они спустились в овраг, и нередко приходилось проезжать под повалившимися деревьями, как под триумфальной аркой.
Возница шел по левой, лесник по правой стороне дороги; они утаптывали перед санями снег, потому что лошади не могли бы тащить сани по бездорожью. Их запрягли цугом, чтобы они не забирали слишком в сторону. Вожжей не надо было держать; дорога была одна, и лошади шли за людьми, а епископ подхлестывал
Страшный это был лес, и епископ безмерно дивился ому. Деревья-гиганты росли здесь сплошною чащей, так что хвоя мешалась с листьями; больше всего было елей и буков. Попадались не только следы, но и стада кабанов и вепри-одиночки, проходившие так близко, что не раз приходилось людям хватать испуганных лошадей под уздцы. Показывались и волки, но их отгоняли выстрелами из пистолетов.
Казалось, звери эти знали, как вести себя с людьми, что епископ объяснял близостью Яносиковой банды, которая, вероятно, с ними не шутила.
Медвежьих следов встречалось тоже множество, но следы эти обледенели, и это означало, что медведи давно спят в берлогах.
Ехали уже несколько часов, настал полдень, но епископ утешал себя тем, что здешних полмили стоят пяти миль краковских.
Вдруг дорогу саням преградил высокий, широкоплечий, но стройный мужик, а за ним – еще трое, все вооруженные чупагами, ножами, пистолетами и ружьями.
Епископ струсил, хотя он и ехал затем, чтобы повидаться с разбойниками.
– Куда едете? – спросил высокий, подходя ближе.
Что за грозный вид! Волосы до плеч, лицо огрубевшее от морозов и ветров, загорелое от дыма и жара костров. Шапка обшита барашком, с наушниками и с синим суконным верхом, с красной кистью и четырьмя золотыми галунами, нашитыми на сукно возле кисти крест-накрест; полушубок нараспашку, а под ним пояс с набором; штаны короткие, из белого сукна, чудесно расшитые синим и красным; из белого же сукна «чулки». Рукавицы тоже белые, искусно разузоренные белой, красной и синей шерстью.
Все это резко выделялось на фоне снега и поражало епископа.
– Куда едете?
– К Яносику Нендзе.
Удивился мужик.
– Куда? – повторил он, словно ослышавшись.
– К гетману, Собек, сказывают, – отозвался горец, стоявший за его спиной.
– К гетману? К нему нельзя.
– Я настоятель Тынецкого монастыря, епископ, – сказал ксендз Пстроконский, – Едем мы, как видите, только втроем, а ежели вы меня не отпустите назад, хотя я и поклянусь, что не выдам, – воля ваша.
Мужики сняли шапки, переглянулись.
– А зачем едете?
– Просьба у меня.
– К нам одни мужики с просьбами приходят.
– А вот и у меня просьба есть.
Мужики опять переглянулись подозрительно и недоверчиво, но тот, который первым вступил в разговор, сказал:
– Пусть себе едут, Собек. Ведь какую даль лесом проехали, а сами-то небось дальние. И всего-то их трое. Да коли с просьбой и епископом себя называет…
– Ну, поезжайте, – сказал Собек, – Ступай, Куба, с ними, чтобы в шалаше знали, что мы их видели.
Мужик пошел впереди.
– Сторожите? – спросил его лесник.
– Гм… – буркнул мужик. Не к чему было и спрашивать.
«Порядки у них, как в войсках, – подумал епископ, – Хорошая стража. И пан Ян Хризостом Пасек из Гославиц[30] не сумел бы лучше вымуштровать ее».
Впереди стало светлее, и епископ увидел крыши.
«Здесь», – подумал он, и невольная дрожь пробежала по его телу.
Вскоре он увидел шалаши и большие сараи; над крышами вился дым. Поляна была большая, со всех сторон окруженная лесом.