Легенда
Шрифт:
Мы пошли через луг к сопкам. На этом лугу росли
мириады фиалок. Меня морозило, мутило, и вдруг ди-
кая резь в животе заставила согнуться.
— Что? — спросил Ленька.
— Давай нарвем фиалок…
— Девушкам? Да? — обрадовался Ленька.— Вот
это придумал!
Он, ничего не подозревая, рвал фиалки целыми пуч-
ками. У меня фиолетовые круги плыли перед глазами,
но я держался. Шли медленно и к закату солнца до-
брались до склона. Здесь новый приступ
ты заставил меня отбросить букет прочь и присесть на
камень.
Ленька перепугался, засуетился, что-то говорил, а
я заорал:
— Иди вперед! Я отдохну. Иди вперед, говорю!
Он деликатно пошел вперед, поднялся по склону, с
минуту маячил его силуэт с удочками на фоне темнею-
щего неба и исчез.
Я, обессилевший, весь в холодном поту, немного от-
дышавшись, пополз за ним. Ленька сидел, поджидая
меня, в траве. Отсюда открывался, как и с портального
134
крана, необозримый вид на серебристую ленту Анга-
ры, на необъятные вечерние дали, покрытые тайгой
сопки.
— Ленька, Ленька! — сказал я, задыхаясь.— До-
стань мне денег! Я уеду в Москву. Я вышлю тебе отту-
да, клянусь, честное слово!
— Ах, ты! — прошептал Ленька.— Да что же с то-
бой? Толик, да что ты?
— Достань мне денег, прошу тебя, умоляю тебя!
Я уеду сегодня, сейчас же, я не могу так больше, я не
могу! Я домой хочу!
— Ну-ну… Да не надо, успокойся! Это тебе бычки…
— Выбрось их, я не могу их видеть!
Он взглянул на меня и послушно бросил связку
бычков в траву.
— Ленька, мне нужны деньги! Ленька, Ленечка,
голубчик! Двести рублей на общий билет, иначе я пеш-
ком побегу. Я не гожусь, я пропаду. К черту! К черту!
Двести рублей!
Ленька облапил меня за плечи ласково и неуклю-
же.
— Толик, родной!.. Да ведь денег-то… нет. Нет де-
нег. Ни у кого нет. Достать нельзя… Потерпи. Ты пере-
силь себя. Ах ты боже мой! Держись, пересиль. Пони-
маешь? Тебе плохо, а ты упрись. Ну, поругайся…
Слышь, хочешь — ударь меня? Бей! Ну, бей! Не бойся,
мне ничего!
Он уже не знал, как вести себя, что сказать мне, ка-
призному, избалованному дитяти, как ответить на та-
кую выходку.
— Ты же пойми: уехать — это можно. Получишь
аванс, на вокзал — да и дома. Да только дашь себе по-
блажку раз — всю жизнь поедешь на поблажках, ставь
крест! Идем лучше домой, возьми себя в руки. Эх, не
надо было тебе бычков есть! Пошли… Заработаешь де-
135
нег, отпуск возьмешь — съездишь. Хочешь, вместе со-
бирать будем?
ве весь свет клином сошелся!
Я плохо слушал, что он еще говорил. Тошнота не-
много прошла. Я встал, отыскал в траве бычков, молча
сунул связку Леньке, отобрал у него половину удочек
и, кусая губы, пошел.
Леонид уделил мне половину своих фиалок, и мы
положили два букетика на Приморской, под дверью с
табличкой «4», тихо, по-воровски прошмыгнув в кори-
дор.
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
В эту ночь я шел на работу медленно и тяжело.
Впервые мне было абсолютно безразлично, что де-
лать и как. Хотелось только, чтобы смена поскорее
прошла.
Представьте себе горы развороченной земли, усеян-
ной щепками, бревнами, и среди них высокую наклон-
ную деревянную стену. Она внутри пустая, туда мы за-
ливаем бетон. Это после водослива мы строим берего-
вую стенку, набережную. С одной стороны ее будет
сквер, с другой — забурлят воды, вырываясь из турбин
станции. Нет, не пустая стена, а, конечно, заполненная
арматурой. Тесно там, комбинезоны цепляются за крю-
чья, повернуться негде, провод вибратора путается, све-
та прожектора недостаточно.
Николай наверху открывает бадью и валит, а я при-
нимаю машины внизу у крана. Сюда портальный не
достает, пригнали паровую «Шкоду». Как он сюда
прилез на своих широких, стертых и покалеченных гу-
сеницах через горы земли, непонятно. Он — как двух-
этажный дом, весь обсыпан углем и пыхтит, как паро-
воз. Темно, горит зола, высыпанная из топки; машини-
136
сты то выглядывают, то скрываются в будке, чумазые
озабоченные; скрипит где-то неподалеку бульдозер да
время от времени с буханьем вырываются искры из тру-
бы крана.
Прохладно. Меня знобит и тошнит.
Чего-то мне хочется. Чего-то мне недостает. А че-
го — сам не понимаю. Но только кажется, что добудь
я это — и горы свалятся с меня, станет легко жить на
свете и радостно. Но чего? Или я болен?
Первым привез бетон старый знакомый, водитель
машины «00-77», с грустными глазами. Я обрадовался
ему, и он впервые заговорил со мной, сказал, что к нам
трудно добираться.
О, шоферы строек! По каким только ямам, холмам,
непроходимым хлябям и колдобинам вы не водите свои
истрепанные, работящие машины! Ваши самосвалы в
таком страшном виде не пустили бы даже в пригороды