Легенда
Шрифт:
— Забавно, потому что могу поклясться, прошлой ночью ты говорил, что попытаешься его контролировать.
— Значит, я был неправ, — огрызается он.
— Ребят, — говорит Кэт, кладя руки нам на грудь. — Совершенно очевидно, что это сделал всадник, хотел ты того или нет, Бром, — она смотрит на меня. — Мы не можем обвинять его каждый раз, когда кто-то теряет голову.
— Неужели?
— Крейн, будь добр, — увещевает она меня. — Ты же знаешь…
Она замолкает, и румянец смущения заливает ее щеки, когда она слегка отодвигается.
—
— Мне, э-э, нужно идти. Я найду вас позже, — говорит она и быстро уходит в сторону своего общежития.
— Что с ней не так? — спрашивает Бром.
— Женские проблемы, — отвечаю я, глядя ей вслед. Затем протягиваю руку, хватаю Брома за локоть и тащу его обратно к зданию. Я практически волочу его по коридору, пока мы не возвращаемся в класс. Я закрываю дверь, а он прижимается к ней, и тут же мое предплечье оказывается у его горла.
— Теперь, когда Кэт нет рядом, опять будешь говорить, что не имеешь никакого отношения к смерти констебля?
Он просто смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию.
Наконец, я отпускаю его, и он жадно втягивает воздух.
— Будь честен со мной, Бром, хоть раз в жизни, — говорю я, запуская руки в волосы и дергая их. — Пожалуйста.
— Теперь понятно, почему тебе нравится, когда я говорю «пожалуйста», — наконец произносит он. Он отводит взгляд, поджимая губы. — Я не знаю, что сказать. Не знаю, что ты хочешь услышать.
— Правду, — умоляю я. — Меня волнует только правда.
— Даже если она причинит боль?
— Особенно, если причинит боль, — говорю я ему. — Потому что это значит, что все по-настоящему.
— Хорошо, — говорит он отрывистым голосом. Подходит и кладет руки мне на плечи, и на мгновение, на краткий миг, я боюсь, что он сейчас причинит мне боль.
Но вместо этого он крепко сжимает плечи и смотрит мне прямо в глаза.
— Я убил констебля, — говорит он ровным голосом. — Я сказал всаднику сделать это, и видел, как это произошло собственными глазами.
У меня подкашиваются ноги, но его руки удерживают меня на месте.
— Зачем?
— За тем, — говорит он. — Что мне не понравилось то, что он сказал. Мне не понравилось, как он обращался с тобой и Кэт. Он мне не нравился, и точка. Всадник потребовал жертву, и я выбрал его, Крейн. Вот как это работает. Вот как я оберегаю любимых.
— Ты можешь контролировать его, — шепчу я, хотя мое сердце замирает от того, что он использовал слово «любимых».
Он сжимает челюсть, скрывая это.
— Я пытаюсь. Это все, что могу.
— Ох, Бром, — говорю я с замиранием сердца. — Бедный мальчик.
— Не надо меня жалеть, — огрызается он. — Я этого не заслуживаю и не хочу. Я просто обязан так делать. Ты хочешь изгнать его из меня, но пока этого не произошло, я должен научиться жить с ним. Приходится чем-то жертвовать, и я сделаю все, что в моих силах, лишь бы это никогда не случилось ни с кем из вас.
Я
— Я понимаю. Хорошо? Понимаю. Ты сделал то, что должен был.
— Да, — говорит он. — И я не жалею об этом. Если кому-то и пришлось умереть, я рад, что это был констебль. У меня черное сердце, Крейн. Я пешка дьявола, шахматная фигура в его игре. От меня никогда не ожидали ничего хорошего, и ничего хорошего не будет, — он качает головой. — А ты смотришь на меня так, словно подобное тебе чуждо.
Я моргаю, убирая руки.
— О чем ты говоришь?
— Ты думаешь, что у тебя высокие моральные устои, потому что ты такой собранный, контролируешь себя, потому что твои эмоции никогда не вырвутся наружу, как это происходит со мной.
— Я…
— Ты знаешь мою правду, Крейн. Но я знаю твою.
Я сжимаю челюсть.
— Какую правду? — выдавливаю я из себя.
Он делает шаг ко мне, от него исходит жар, его лицо в нескольких дюймах от моего, в черных глазах отражается моя мука.
— Ты так привык к своим собственным призракам, что больше их не видишь, — говорит он. — Вивьен Генри — не единственная, кто преследует тебя. А еще твоя бывшая жена. И посреди ночи она может рассказать много интересного о том, что ты сделал.
Я задерживаю дыхание, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног.
— А именно, — продолжает он, — что ты убил ее.
Глава 23
Крейн
Три года назад
Я возвращаюсь домой после занятий. Сейчас четыре часа дня, но из-за тумана за окнами, а также из-за того, что все ставни закрыты и ни одна свеча не зажжена, мне трудно разглядеть свою руку, поднесенную к лицу.
«Наверное, у Мари снова разболелась голова», — думаю я, поднимаясь по лестнице в спальню. У меня другие мысли, но я изо всех сил стараюсь их отогнать. Стараюсь ничего не чувствовать. Ни обиды. Ни жалости. Ни гнева. Стремлюсь сохранять свой темперамент нейтральным.
Я иду по тесному коридору и останавливаюсь в дверях спальни. Она лежит на кровати спиной ко мне, полностью одетая. Я не хочу ее беспокоить. Не хочу сталкиваться с ее гневом или, что еще хуже, с ее безразличием.
Так было всегда, сколько я себя помню, хотя сейчас моя память кажется слишком расплывчатой. Прошли месяцы? Годы? Или так было весь наш брак? Всегда ли она была так несчастлива со мной? Любила ли она меня когда-нибудь? Какое-то время, когда мы пытались завести ребенка, казалось, что все было хорошо. Но когда раз за разом ничего не получалось, вина падала на меня.
Потом появилось недомогание. Меланхолия. Головные боли.
Она начала вздрагивать от моих прикосновений. Она начала уходить из дома по ночам, отправляясь на прогулки, на которые мне не разрешалось ее сопровождать. Изо дня в день я терял контроль.