Легендарные характеры

Лесков Николай Семенович

Купец пробыл в горнице день, провожая часы ожиданья в любовцых мечтаниях и ожидая, в чем будет дальше его испытание; но сутки прошли, а вдова ни о чем новом ему не сообщала. На другой день он опять думал о вдове, но вспомнил также несколько раз и о своем желудке, который был пуст и требовал пищи, а на третий день голод стал так напоминать ему о себе, что купец не обращался в сладких мечтах ко вдове, а гневался на нее и все думал о пище, а в ночи он не мог спать, потому что и сон его наполнялся уже не видениями обольстительной вдовы, а запахом яств. Утро же четвертого дня купец встретил в мучительных болях желудка и послал преданного ему человека ко вдове спросить: не забыла

ли она о нем? Вдова отвечала, что она не забыла.

– Но он умирает! – сказал ей посланец.

– Не пугай меня этим! – отвечала вдова сквозь улыбку: – до смерти еще далеко. Но, впрочем, я не хочу томить его дольше. Пусть он теперь одевается в гостиное платье, я за ним скоро пришлю и он получит все, чего пожелает.

В предобеденный же час в дом купца пришла доверенная. от вдовы и, имея ключ от жениховой двери, открыла ее и сказала:

– Радуйся, господин! ты вполне сдержал свое обещание, иди же теперь к моей госпоже: она тебя ожидает, и, со своей стороны, свое обещание сдержит.

Но купец, одетый в гостиное платье, смотрел на посланницу впавшими глазами и уныло, слабым голосом, отвечал, что готов за ней следовать. Он был так изнурен, что надо было позвать людей, которые взяли его под руки и помогли ему идти.

Вдова встретила гостя в дверях своего жилища. Она была во всем блеске своей красоты, ибо и она тоже сменила одежду вдовства и надела легкотканную одежду, державшуюся на ее плечах самоцветными стяжками и открывавшую шею и руки, с которых неслось благоухание амбры.

Приняв входившего гостя под руки, вдова ввела его в большую горницу, которая была разделена надвое повешенным на кольцах ковром. В одной половине, ближайшей ко входу, был накрыт стол, установленный прозрачными кувшинами с искрометным питьем и блюдами, из которых одно было покрыто; а на другой половине возвышалось пышное ложе с двойным изголовьем.

– Ты теперь господин в моем доме, – сказала вдова, – и я тебе повинуюсь. Вот здесь трапеза, здесь ложе. Избирай, что ты хочешь; я готова разделить с тобой то и другое.

Купец же отвечал ей:

– Ах, помилуй меня, «аз вельми истощах, дай мне вперед насытиться»! – и он потянулся к столу и возлег, озирая посуду.

– Мы имеем достаточно время, так как яства в приспешне еще не поспели, – сказала вдова.

– А это здесь что же покрыто на блюде?

– Это пшено, – оно безвкусно, пока к нему не поспеет облива.

– Мне все теперь вкусно, – воскликнул купец и, открыв блюдо, стал насыщаться пшеном, без обливы, а вдова сказала ему:

– Вот ты теперь видишь: потреба потребе есть рознь; без одного жить человеку нельзя, а без другого жить можно! – и с этим она велела подавать кушанья и опустила ковер, который навсегда закрыл от купца ее ложе.

30) Апреля 5. Стремясь возвышаться над силой страстей, женщины Пролога представляют еще один такой высокий характер, которому удачи и безмятежное счастье были даже в тягость.

Один из александрийских отцов увидел раз женщину, которая чрезвычайно усердно молилась и при том горько плакала. Это его тронуло и он спросил молившуюся: какое у нее горе? Она же отвечала ему: «ах, я очень счастлива, и у меня нет никакого горя, но я живу среди людей и вижу много огорченных, и теперь молю бога, чтоб он отделил на мою долю часть их страдания, дабы я не пристрастилась к здешней жизни». Александрийский отец подивился этой благоразумной женщине, которая лучше многих знала, в чем заключается высшая опасность для человека.

Этим оканчивается группа женских лиц, которые то удивляют мужчин высотой своих порывов, то исправляют их, отвлекая от чувственной

грубости, то прямо спасают людей с полным самоотвержением и потом без малейшего ропота сами несут отвержение, нищету и всевозможные унижения. В таком сане превосходной чистоты мы насчитываем по Прологу девять женщин.

V

Систематическая схема наша являет нам теперь такую пропорцию: из 35 женщин, составляющих целую треть лиц, представляющих интерес в повествовательном роде, 17 не соблазняли мужчин, а пострадали от их соблазнов и насилий; 4 соблазняли – одна с успехом, а три без успеха, причем из них без успеха остались: одна светская дама из Александрии, одна гетера, нанятая знатными богачами, и одна припадочная болгарская девчонка. Успевала в своих намерениях только Мария из Египта, но и она, впрочем, держала себя как простая «блудница», какою она была до возвышенного поворота во второй половине ее жизни. Девять же не только останавливали мужчин от их грубых страстей, но даже научили их обуздывать свою природу и жить для более возвышенных целей.

В дурном виде Пролог представляет только двух женщин, из которых одна обнаруживает жестокое сердце, омраченное страстью к мужчине, а история другой так мало понятна, что ее, следуя определению Феофана Прокоповича, очевидно, остается только отнести к разряду «пустых басен».

31) Марта 19. Молодая вдова, по имени Мария, имея двух маленьких детей, влюбилась в одного «воина» и захотела выйти за него замуж. Воин же, хотя и был близок к ней, но не хотел брать ее в замужество. Он нагло выставлял на вид свой эгоизм и отказывался тем, что не желает «пещися о детях первого мужа». Тогда влюбленная Мария, под наитием страсти, «заколола обоих детей и послала весть воину, что у нее уже нет детей». Воин, когда получил эту «весть», тотчас же догадался, в чем дело, и поправился на другой лад: он «поклялся не брать дето убийцы». Он остался прав, а женщина погибла. Случаи в этом роде, с замечательным тождеством мотивов и частностей, повторяются в изобилии даже и до сего дня.

32) Мая 5. Одна «постница» тщательно берегла себя: она много постилась и молилась, и избегала всякого сообщества мирских людей, а держалась только с клириками, но и тут по неосторожности сблизилась с одним певчим, который, по сказанию, сам не был ни в чем повинен перед ней, а она сама «растлилась и зачала». Увидев такое серьезное и, как видно, нежеланное последствие от своего сближения, постница опять обратилась к богу и начала пламенно молиться, «чтобы зачатое ею в беззаконии родилось мертво», и это так и случилось.

Два эти сейчас приведенные случаи (31 и 32) представляют самое худшее, чту есть в ряду всех историй с женщинами, описанными в Прологе; но если и на эти два самые худшие «прилога» смотреть беспристрастно, что от критики безусловно и требуется, то нельзя не видеть, что обе здесь представленные женщины тоже отнюдь не являют собою особенного коварства к погублению мужчин, а напротив, они по своему безрассудству и страстности губят только себя и своих детей.

Следует также заметить и то, что у всех прологовых женщин высшего настроения, при большой примитивности их приемов, постоянно видна ясность в их целях и отчетливость в действиях, чего нет в описаниях, изображающих мужчин, желавших исправлять женщин. У женщин (кроме двух детоубийц) совсем нет грубости, а у мужчин без нее не обходится никакое дело.