Легендарные характеры
Шрифт:
Старец смутился, потому что дверка, сколоченная его неискусными руками, была непрочна и во многих местах сквозилась.
– Что же еще нужно тебе, окаянница? – спросил старец.
– Ах, я ужасно претерпеваю! – отозвалась гетера. – Здесь на меня прыгают с земли аспиды! Ах, я несчастная! Это ужасно!
– Не бойся их: я помолюсь за тебя, и аспиды тебе ничего не сделают.
Но гетера горько расплакалась и говорила, что уже теперь страшно страдает, чувствуя опасный зуд от уязвлений, сделанных ей аспидами.
– Я буду молиться и об этом, – сказал старец; но она, как бы не внимая сему или не доверяя таинственной силе молитв,
– Нет, ты мне не то говоришь!.. Ты злой и гордый старик, или ты трус, над которым насмеется враг твой, дьявол, за то, что ты боишься бедной, слабой женщины и не хочешь прикоснуться своею святою рукой к моему страждущему телу и исцелить меня от укушения аспидов!
Старец ей ответил:
– Не прикоснуся! – И вложив в уши свои персты, начал качать головой и громко молиться.
Но как только гетера увидала, что он заткнул уши, то она так сильно застучала в дверь, что «все всколебалось», и старец невольно обратился к ней с вопросом:
– Теперь еще чтт тебе, окаянница?
– Я слышу, как ползут огромные змеи; вот они шуршат по траве, – вот изгибаются, чтобы проникнуть меж кольев, – сейчас они меня уязвят и обольют смертоносным ядом.
– О, если бы ты, окаянная, знала, колико ты сама для меня хуже всякой змеи, но вот на тебе мой посох, – он из такого дерева, которого змеи боятся. Возьми его и положи возле себя и спи. Когда посох мой будет возле тебя, змеи от тебя удалятся.
И подумал старец, что теперь уже все опасности для ночующей в ограде женщины предотвращены, и хозяину, и гостье, обоим можно мирно уснуть, каждому на своем месте.
Он уже хотел загасить мерцавший пред ним светильник и лечь на свое жесткое, тростниковое ложе, как женщина вдруг бросилась на его дверь со страшным воплем и в неописуемом ужасе закричала:
– О старец! Старец! Впусти меня скорее к себе! Я погибаю!
– Да что же еще тебе приключилось? – вскричал разгневанный старец.
– Ах, неужели же ты столько глух, сколь и жестокосерд, что не слышал, как страшные звери рыщут вокруг твоей огорожи!
– Я ничего особенного не слышу, – отвечал старец.
– Это оттого, что ты затворил свое сердце, и вот затворяется слух твой и скоро затворятся очи. Но отпирай мне сейчас! – вот уже один лев с палящею пастью поднялся на лапы, вот он бьет себя хвостом по бокам и уже перевесил сюда голову… О, скорей, скорей! – вот он уже трогает мое тело своим языком… Твои ветхие колья сейчас обломятся, и кости мои затрещат в его пасти…
Пустынник отодвинул трепещущею от страха рукой задвижку двери, чтоб удостовериться в том, справедливо ли сказывала ему лукавая женщина, а она не дала ему опомниться и сейчас же «впала» к нему «в его затворец», и с тем вместе и дверь за собою захлопнула и вырвала из рук старца деревянный ключ и бросила за оконце…
– А-га, окаянница, так вот ты вскочила! – произнес, увидя себя обманутым, старец.
Она же посмотрела «бесстудно» и ответила:
– Да, ты теперь в моей власти!
И затем она сейчас же села в угол и, глядя с бесстыдною улыбкой на старца, начала снимать с себя одежды одну за другою, и с страшною быстротой сняла с себя все, даже до последних покровов…
Целомудренный отшельник был так поражен этим, что не успел ничем помешать поступку своей наглой гостьи, и, увидя ее уже раздетою, всплеснул руками и бросился лицом ниц на землю, стеная и моля гетеру:
– О, жестокая! о, окаянная!
Она же ему ответила:
– Что тебе до меня? Я тебя и не касаюсь! Ты во власти у бога, и обладаешь собой, а я вольна над собой; мне тяжелы мои ризы, и для того я сняла их.
Пустынник ей что-то хотел отвечать, но вдруг ощутил, что в нем побежало «адово пламя», и впало ему в мысль «повлектись» к этой женщине. И тут он одолел и себя, и ее, и любителя всякой нечистоты – диавола. Он вскочил с земли, быстро расправил огонь в своем светильнике как можно пылче, и, вложив в пламя свою руку, начал жечь ее…
Кожа его затрещала и по пещере пополз острый смрад горящего тела.
Гетера ужаснулась и хотела вырвать у него фитиль, но он не дал и оттолкнул ее. Тогда она отошла от него и заговорила:
– Оставь это безумство! – я лучше уйду от тебя, ибо мне противно обонять запах твоего горящего тела!
Но, увы, ей выйти из пещеры было невозможно, потому что двери ее же хитростию были заперты и поневоле она и пустынник должны были ночевать вместе. И напрасно она во всю ночь молила его перестать жечь себя – пустынник оставался непреклонен и все продолжал свою муку, а сам смотрел в сторону, ибо и при терзании себя огнем он все-таки еще боялся смотреть на обнаженную соблазнительницу, а она, оцепенев от страха, не могла собрать свои платья и оставалась нагою.
Так прошла целая ночь, и к утру рука у пустынника была вся обуглена, а гетера «окаменеша от ужаса».
Когда стала заниматься заря, то по условию между гетерой и ее приятелями к пещере пришли юноши и с ними подруги этой несчастной, которая взялась соблазнить отшельника; все они были еще в пьяном загуле и приближались к пещере с виноградными гроздами и жареным мясом и мехом вина, а также с пахучими шишками смолистых деревьев, и, став у дверей частокола, заиграли на своих свирелях, но гетера им не отвечала. Тогда они поднялись и заглянули через оконце в пещеру и увидали, что отшельник продолжает жечь себя на огне, а обнаженная гетера сидит, окаменевши от ужаса.
Тут они выломали дверь и вынесли на свежий воздух свою лишившуюся чувств сообщницу, и когда она пришла в чувство, то созналась, что не могла соблазнить старца, и горько в своем намерении каялась.
Таким образом выходит, что и третья соблазнительница тоже не имела успеха, как и две первые, напавшие на таких людей, которые не искали любовных забав. Теперь остается четвертая, которую приходится ставить в эту группу.
21) (4) Апреля1. Житие преподобной Марии Египетской в первом периоде ее жизни описывает целый ряд грехопадений все против одной и той же заповеди о целомудрии. Эта, действительно, успевала в соблазне молодых людей, но как она причислена к лику святых, и притом житие ее весьма общеизвестно, то здесь никаких извлечений из него делать не будем. Но для своих систематических выводов заметим однако, что в первом периоде жизни Марии Египтянки соблазнительное поведение составляло ее профессию, так что и она тоже отнюдь не прилагала забот к тому, чтобы соблазнять людей целомудренных и удалявшихся от сближения с непостоянными женщинами, а она обращалась с беспорядочными и развратными мужчинами просто потому, что жила в таком кругу, где она иначе и не могла жить, пока ей открылось, что такая жизнь унижает человека, и она, – опять к чести ее женской природы, – сама эту позорную жизнь оставила.