Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец
Шрифт:
Все это спасло жизнь будущему графу Гуго. Самое страшное, по словам тех же пажей, то, что Гуго нисколько не похож ни на мать, ни на отца, ни на деда с бабкой.
Некоторое время Василий молча шагал по дороге, погруженный в свои мысли.
Впереди перед ним со скрипом тащились громоздкие возы обоза. Позади со смехом вышагивали русские ратники, слушая прибаутки Фомы, которых тот знал великое множество.
– Где граф Гуго потерял свой глаз? – наконец спросил Василий, сбоку взглянув на Потаню.
– Граф Тюбингенский много раз сражался за короля. Он
– А шрам на щеке у него откуда?
– Про шрам не знаю.
– Значит, граф Тюбингенский предан королю Конраду. Это хорошо!
– Прежде всего он предан Дьяволу, а уж потом Конраду, – поправил Василия Потаня.
Глава третья. Битва под Дорилеем
– В твоей дружине, я знаю, есть девушка, переодетая в мужское платье, – сказала однажды Василию Доминика. – Почему ты не познакомишь меня с ней?
– Она не знает греческого, а ты не разумеешь по-русски, – ответил Василий. – Как вы будете разговаривать?
– Моя служанка знает русскую речь, ведь она болгарка, – промолвила Доминика. – Я хочу видеть эту девушку. Как ее зовут?
– Ее зовут Анфиса, – сказал Василий.
– «Цветущая», – улыбнулась Доминика. Так переводилось с греческого имя Чернавки. – Что ж, поглядим, насколько она хороша собой.
Во время одного из дневных переходов Василий уговорил Анфиску проехать несколько верст в повозке вместе с его женой. Чернавка согласилась лишь потому, что ей захотелось узнать, о чем с ней будет говорить надменная Доминика.
Скрип колес навевал на гречанку тоску, доводившую ее порой до слез отчаяния. Доминику часто раздражала любая мелочь, взгляды служанки казались ей дерзкими, и она выплескивала свое раздражение на это покорное существо.
Очутившись среди множества грубых мужчин, говорящих на чужом языке и не скрывающих своих самых низменных побуждений, юная аристократка в первые же дни похода растеряла все свои иллюзии относительно высоких и благородных целей крестоносцев. Войско короля Конрада казалось Доминике сборищем необузданных и алчных людей, грабивших все на своем пути. Чувство отвращения к воинам-крестоносцам не покидало Доминику, когда она своими глазами увидела изнасилованных мусульманских женщин со вспоротыми животами, растерзанных младенцев, дымящиеся руины селений.
Анфиска ожидала увидеть нарумяненную, умащенную благовониями, разодетую в шелка красавицу – такой Доминика была на корабле при переправе через Боспор, – но увидела перед собой бледное похудевшее лицо с заострившимся носом и печальными глазами. На Доминике был надет длинный паллий вишневого цвета с капюшоном, из-под которого виднелся край белой исподней туники. Гречанка полулежала в глубине повозки, обложенная подушками. Рядом с ней сидела молодая служанка, занятая шитьем.
Анфиска окинула быстрым взором походное обиталище Доминики, укрытое от посторонних глаз и немилосердного солнца пологом из грубого холста.
– Здравствуй, Анфиса! – по-русски вымолвила гречанка. – Присаживайся.
– И тебе доброго здравия, Доминика Феофилактовна, –
Дальше Доминика говорила на родном языке, а болгарка переводила ее слова на русский.
– От этих ухабов у меня все тело ноет, – жаловалась гречанка, – а ехать верхом я не могу из-за жары и пыли. Помыться здесь негде, воды для питья и то не хватает. Как ты выносишь все это, Анфиса?
Чернавка пожала плечами:
– Привыкла.
– А к этой пище тоже привыкла? – поморщилась Доминика. – Ведь ее же невозможно взять в рот!
– Еда, конечно, не ахти, – согласилась Анфиска, – но пусть лучше такая, чем никакой.
Повозку тряхнуло на ухабе.
Чтобы не упасть с тюка, Анфиска схватилась за деревянный борт, к которому крепился край натянутого на ивовые дуги холщового полога. Анфиска была в длинной мужской рубахе белого цвета и такого же цвета портах, заправленных в сапоги. На ее голове красовалась шапка с загнутыми краями и заломленным верхом. Если бы не выступающая девичья грудь, узкие плечи и округлые бедра, то Анфиску вполне можно было бы принять за чернобрового юношу с красивыми пунцовыми устами и длинными ресницами.
Доминика несколько мгновений с интересом разглядывала свою гостью, потом спросила:
– Василий рассказывал мне, что ты умеешь ездить верхом и хорошо стреляешь из лука. Так ли это?
Анфиска горделиво кивнула головой:
– Так.
– Что еще ты умеешь делать?
– Ножи метать могу, раны перевязывать, дорогу отыскивать по звездам, стряпать, знаю лечебные травы и заговоры, – охотно перечислила Чернавка.
– О! – восхищенно проговорила Доминика. – Ты настоящая амазонка!
Анфиска польщенно улыбнулась.
– У тебя есть оружие? – поинтересовалась Доминика.
– Конечно, есть, – ответила Анфиска. – У меня имеются меч, нож, лук со стрелами, а также щит и кольчуга со шлемом. Все это едет в обозе до той поры, покуда наше войско с сарацинами не столкнется.
– Ты не боишься идти в сражение? – Доминика посмотрела темноокой дружиннице в лицо каким-то испытующим взглядом.
– Нет, не боюсь, – без колебаний ответила Анфиска. – Я уже сражалась однажды и даже убила стрелой половецкого конника.
Доминика еще долго беседовала с Анфиской, желая узнать, зачем она отправилась в этот далекий поход и как получилось, что она оказалась единственной женщиной в мужской дружине, не скучает ли она по родному дому.
– Кабы было возможно, то без оглядки побежала бы обратно на Русь, – призналась Анфиска. – Краше нашей земли нет на всем белом свете! Дома-то и вода слаще, и хлеб вкуснее. И жары такой у нас осенью не бывает.
– Как я тебя понимаю, милая Анфиса, – нежно-страдальческим голоском залепетала Доминика. – И я готова хоть сейчас пойти пешком по любой дороге, если дорога эта приведет меня в Константинополь. Давай вместе убежим отсюда, от этой своры диких безумных людей! Доберемся до моря, я дам тебе много золотых монет. Ты сядешь на корабль, который довезет тебя до Руси. До самого Киева!