Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец
Шрифт:
Многочисленные отряды сельджуков надвигались с воинственными завываниями и криками «алла», охватывая войско крестоносцев гигантским полумесяцем. Стрелы тучами взлетали со стороны воинов султана и дробно стучали по поднятым над головой щитам христиан.
Василий оглядел своих дружинников, идущих вместе с ним в одной шеренге, и не заметил среди них Анфиску. Поначалу отчаянная девица мелькала у него перед глазами, облаченная в шлем и кольчугу, потом вдруг куда-то исчезла.
«Не угодила ли в нее вражеская стрела ненароком?» – мелькнуло в голове у Василия.
Он спросил
– В обозе я ее оставил вместе с дедом Пахомом и одноруким Демьяном, – ответил Худион. – Велел ей за Доминикой присматривать.
Василий удовлетворенно кивнул головой.
Два вражеских войска сошлись на равнине с громким треском ломающихся копий, звоном мечей, грохотом сталкивающихся щитов. Крики нападающих друг на друга воинов смешались на какой-то миг со стонами и воплями раненых, затем над полем повис оглушительный однообразный скрежет и лязг стали, будто многие тысячи огромных железных монет с шумом перекатывались в гигантском железном котле. Иногда где-то прорывался громкий торжествующий вопль какого-то воина или дикое ржание смертельно раненного коня. И вновь грозный шум беспощадного железа в руках остервенелых людей перекрывал все, привлекая стаи ворон и медленно парящих коршунов, этих извечных спутников смерти.
Рыцарская конница вновь ринулась на всадников султана, которые с громкими воплями неслись навстречу крестоносцам. Вскоре все смешалось в кровавой круговерти.
Русичи, прорубавшиеся сквозь вражеские порядки, вдруг наткнулись на крупы рыцарских лошадей. Василий увидел весь утыканный стрелами стяг швабского герцога. Увидел он и самого Фридриха, умело орудующего длинным мечом. Несколько бездыханных сарацин валялись у копыт его коня.
– Ай да герцог! – восхитился Василий, подмигнув Худиону. – Отменный рубака!
– Братцы, подмогнем Фридриху! – крикнул Василий своим дружинникам и бросился вперед.
Русичи дружным натиском опрокинули наземь двух конных сельджуков и подняли на копья вражеского военачальника. Фома зарубил топором вражеского знаменосца и торжествующе размахивал над головой зеленым полотнищем с вышитыми на нем полумесяцем и бегущей лошадью.
Сельджуки подались назад, бросая своих раненых. Их военачальники что-то выкрикивали пронзительными голосами. Отступая, сельджукские конники забрасывали на спину свои круглые щиты, защищаясь таким образом от стрел крестоносцев.
Тяжелая швабская конница, не нарушая своего строя, будто железная черепаха, двинулась вперед и врезалась в скопище пеших сельджуков, которых и так уже теснили с флангов баварские и лотарингские пешцы. Словно похваляясь удалью друг перед другом, крестоносцы над каждым сраженным сарацином выкрикивали боевой клич – то «Бавария!», то «Лотарингия!».
Истребив один отряд сельджуков, крестоносцы сразу устремлялись на другой, обращали его в бегство или рубили без пощады, громоздя кучами тела мертвых и раненых врагов. Однако число сарацин не убывало, словно из-под земли перед христианами вырастали все новые и новые полчища иконийского султана.
Несколько раз русским ратникам приходилось перестраиваться, спотыкаясь о тела убитых, дабы отразить
Ожесточение битвы нарастало. И только упавшая на землю ночная мгла развела в стороны две враждебные рати. Ни крестоносцы, ни сельджуки не считали себя побежденными. Все должен был решить завтрашний день.
В дружине Василия было семеро убитых и среди них братья Лука и Моисей Доброславичи. Плечом к плечу стояли они в сече и полегли друг подле друга. Своих павших русичи похоронили отдельно от немецких крестоносцев.
Василий постоял в одиночестве над могильным холмиком, припомнив, как ходил с братьями Доброславичами по Волге до Хвалынского моря, потрошил купцов, как с ними же ловил чудского великана в заонежских снегах. Испили смертную чашу его друзья-товарищи, так и не дойдя до града Иерусалима.
Тяжко и смутно было на душе у Василия. Поклонившись свежей могиле, он вернулся в стан, освещенный кострами.
За ужином выяснилось, что исчезла Доминика вместе со служанкой, а также нигде нет Анфиски. Дед Пахом до самого вечера не выходил из палатки, поэтому ничего не мог поведать о пропавших женщинах. Однорукий Демьян сказал, что Анфиска днем водила трех мулов на водопой и больше он ее не видел. Доминика и ее служанка какое-то время слонялись среди обозных повозок, прислушиваясь к шуму битвы. Потом, как показалось Демьяну, обе забрались в свою повозку и больше из нее не высовывались.
– Что же ты, разиня, недоглядел за Доминикой! – сердито выговаривал Демьяну Худион. – Вдруг это сарацины ее выкрали!
– Виноват, – сокрушался Демьян, – рубите мою голову.
– Ступай, Демьян, – устало сказал Василий. – Думается мне, неспроста все это, други мои. Похоже, сбежала от меня Доминика. Вот токмо не пойму, сама она решилась на это или Анфиска сговорила ее на побег. Сбываются пророчества!
– Какие пророчества? – не понял Худион.
Но Василий не стал ему ничего объяснять, ему хотелось лишь одного – лечь и заснуть.
Протяжные сигналы боевых труб подняли крестоносцев ни свет ни заря.
В низинах скопился туман, словно белое покрывало.
Ночью прошел дождь. Было промозгло и сыро.
Унылую рассветную тишину нарушало гудение пробуждающегося стана. Чадили костры. Воины торопливо подкреплялись пищей.
Герцоги и графы спешили к королевскому шатру, дабы услышать распоряжения Конрада перед битвой.
Потаня растолкал спящего Василия.
– Ступай на совет к королю, – сказал он, – да умойся, а то рожа у тебя какая-то помятая.