Легендарный

Бондарчук Максим Сергеевич

Его разинутая пасть искала своих жертв. Рвала камень, поднимала их и крутила, как безобидные игрушки, после чего раскидывала в разные стороны. Дождь из глыб и каменного ливня падал с неба непрерывным потоком. Несколько особо крупных кусков рухнуло в нескольких метрах и чуть было не задели нас. 

– Не смотри! Прошу закрой нас!

Света боялась. Она стремилась укутаться в куртку и закрыла глаза руками.

Я сделал то, что она просила, но любопытство не давало мне покоя. Еще несколько раз я попытался взглянуть из-под куртки наружу, что же там творилось, но едва ли мог рассмотреть хоть что-нибудь отчетливое -

песок стеной вращался вокруг нас и только блеклое сияние едва пробивавшегося солнца, давало понять, что мы все еще живы. 

Спустя двадцать минут все затихло. Горы песка оказались возле нас. Несколько крупных осколков лежали воле нас и были похожи на громадные остроконечные зубы, вырванные из пасти дракона и выброшенные наружу.

Я стряхнул насевший на спину песок, попытался встать, но тут же упал, сраженный невидимой болью внутри тела, оставшейся еще с того самого поединка, где мы со Светой схлестнулись в неравном бою. По спине текла кровь. Я чувствовал как теплой струйкой алая жидкость стекала вдоль позвоночника, что стало неприятным знаком для меня.

Я повернулся, попросил девушку посмотреть то самое место, куда вцепилась черная змея инструктора и едва задрав куртку, услышал как она закричала. Зрелище видимо было не самое приятное и по взгляду, увиденному мною как только я повернулся к ней, стало понятно, что дело худо.

– Там...там будто разрезано ножом.

На этом все и закончилось. Я перевернулся на бок, стараясь держать спину прямо и не нагружать ее лишний раз, вспомнил как мамаша - та самая женщина, что заменила нам всем настоящую мать, рассказывала и объясняла как следует себя вести в таких ситуациях и главным, что усвоил из ее уроков - было хладнокровие. Кровь едва ли могла испугать меня в тот момент, но вот боль - острая словно бритва, появлявшаяся неожиданно и бившая так сильно, что скулы сводило в разные стороны, невозможно было терпеть вечно и в последний момент, когда я и Света решили подняться и направиться обратно к баракам, я не смог сдержаться и закричал. Так сильно и пронзительно, что из глаз полились слезы и мир поплыл, как будто водяной. Я пошатнулся, начал клониться в сторону и все мое тело в одночасье стало неуправляемым. 

Голоса. Шум вокруг нас. Гул удаляющегося ветра. 

Все это оказалось приглушенным и напоминало звук из канализационной трубы, когда любой крик и шорох становился низким и басистым, лишенным чего бы то ни было человеческого или природного.

Света попыталась меня удержать, но все напрасно. Я упал, рухнув раненой спиной на острые камни, многократно усилив те неприятные ощущения, что свалили меня с ног. 

Мир стал черным.

Я слышал ее голос. Пытался ответить. Но язык предательски отказывался шевелиться, выдавая наружу нечленораздельные звуки и непонятные слова. 

Потом мрак.

Сложно сказать сколько мне пришлось пролежать в таком состоянии, но, когда мне удалось выбраться из него и посмотреть, что же все-таки произошло, вокруг уже было тепло.

Кровать подо мной немного скрипела. Пружины под матрацем изогнулись и в следующую секунду резко выпрямились, издав мерзкий скрипучий звук, заставивший обратить на меня внимание всех сибов в помещении.

Войтенков подбежал, не скрывая своей улыбки, был еще малыш Никитин, мальчуган прыткий, с широкими и добрыми глазами,

но он так и остался стоять на месте, поглядывая на меня вопросительным взглядом, будто спрашивая: "Черт, да ты еще жив?! Как же так! Не может быть!"

И всему этому можно было найти объяснение, если бы не боль, вернувшаяся ко мне вместе с сознанием.

Света была рядом. Она сидела на краю кровати и держала мою руку, поглаживая ладонь большим пальцем.

Я не мог разглядеть ее лица - вокруг было темно и свет горел только у входа, мерно освещая пространство вокруг. Были и другие сибы, что удивились моему воскрешению, но они решили остаться в стороне, боясь инструктора и того, что он мог повторить с ними тоже ,что и со мной.

– Как?

Но ответа не последовало.

Войтенков присел рядом на край и дал немного воды. Потом отставил металлическую флягу в сторону и тихонько заговорил.

– Уже отбой. Не шуми.

Потом тяжело вздохнул и посмотрел на Свету.

– Она дотащила тебя до бараков.

– Что?
– удивленно спросил я.

– Да, друг, все именно так. Прямо как мешок с песком, проволокла весь путь, пока мы не наткнулись на вас во время дежурства. Признаться честно, - казарму слегка встряхнуло. Ураган продолжал бушевать за стенами помещения и время от времени ударял по хрупкой конструкции, заставляя ее сотрясаться и сыпать пыль на голову спящим.
– Я думал вам обоим каюк.

Несколько человек из глубины казармы в один голос подтвердили это. 

– Что будем делать?

– Спать, - ответил Антон, после чего посмотрел на Никитина.
– Леха, возьми его вещи.

Он передал мою куртку, встряхнул ее еще раз, но посильнее, вытряхнув остатки песка на пол, после чего швырнул ее на старый табурет, казавшийся настоящим артефактом в мире, где давно ничем подобным не пользовались.

Вскоре проснулся и Виктор. Парень всегда вел себя странно. Не любил большинство сибов из группы и всегда старался держаться особняком, выделяясь на фоне остальных поистине исполинским ростом и силой. 

Он встал со своей кровати, прошел через темный ряд кроватей и уже приблизившись ко мне, встал между койкой и Светой, боязливо отодвинувшейся от него поближе к холодной стене.

Виктор был смугл, как и все парни в нашей сиб-группе, даже чуть темнее, но не сильно, чтобы можно было сказать о нем как о мавре. С короткой стрижкой и прямым, как выстрел лучевого оружия, взглядом, на его лице всегда висела гримаса презрения ко всему на что он смотрел.

Усевшись на край кровати и грубо оттолкнув Войтенкова и Никитина, Виктор наклонился ко мне и заговорил очень низким, почти басовитым голосом, что для подростка казалось просто немыслимым.

– Тебе просто повезло, салага. Выставь инструктор меня с тобой в паре, ты бы и минуты не выдержал.

Его агрессия никогда не имела под собой веских причин. По крайней мере мне так казалось. Он был таким всегда, сколько себя помнил и помнили его остальные, злость и ненависть ко всему, что было слабее его и меньше, казалась не имела границ. Всякий раз, на построении или простом показательном выступлении, когда сиб-группа готовилась к отправке на планету-полигон, он не жалел никого, кто встал напротив него, чем собственно и заработал себе дурную славу у всех, в ком текла кровь тех же родителей, что и у него.