Легендарный
Шрифт:
Потом он развернулся, прямо посмотрел на меня и сел на кресло, пододвинувшись к столу.
– У меня есть приказ. Мы должны узнать как все произошло?
– Ты и без меня прекрасно это знаешь.
Офицер слегка приподнялся и указал на записывающее устройство в дальнем углу. Оно было похоже на раскрытый чемодан и оказалось набито электронной начинкой.
– Это не просто личный разговор двух старых приятелей, а допрос.
– Тогда в чем проблема?
– В твоем упрямстве.
– Оно много раз меня выручало.
– Не сегодня, – коротко ответил
– Ты всерьез думаешь, что дела минувших дней как-то помогут вам всем?
– Прошло не так много времени с того самого боя.
– Там много погибло людей, – мне вспомнился четверг девяносто восьмого года, когда звено из стальных машин шло разомкнутым строем к позициям противника и попало в засаду.
– Как все произошло? – повторил вопрос офицер. – Мальбук…это же было там, верно?
– Там очень красивое солнце. Оно похоже на желток куриного яйца в подсолнечном масле.
– Не уходи от ответа.
– Я и не собираюсь.
В груди слегка защемило.
– Нас наняли за три недели до случившегося. Сложно сказать что мы чувствовали в тот момент, но земля на той планете редко когда замерзала и больше походила на черные топи, в которых машины тонули почти по "щиколотку", опасно погружаясь в эти зыбучие пески Мальбука. Наши двигатели перегревались почти каждые десять минут. Мы были вынуждены делать привал прямо на открытой местности, не ища каких-то укрытий и не заботясь о собственной безопасности.
– Почему?
– А что делать? Двигаться было нельзя. Охлаждающая жидкость кипела в емкостях, как будто подогретая в котле. Жара, тяжелый зыбучий грунт, грязь в отдельных районах, все это создавало неимоверную нагрузку на узлы, и реактор, работавший на пределе своих возможностей, мог взорваться от малейшей перегрузки.
– Что потом?
Я с секунду помолчал.
– Потом мы дошли до назначенного места, по уши в грязи и уставшие как собаки, однако обнаружили уже остывшие остатки второго звена.
Офицер подозрительно посмотрел сначала в мою сторону, потом в сторону записывающего устройства.
– Ты все правильно помнишь?
– Я же говорил – слишком много воды утекло с того момента.
– Значит ты мог кое-что забыть?
Я наклонился вперед через стол, стараясь оставаться на месте. Потом облокотился и попытался встать, но охрана, наблюдавшая за всем со стороны, тут же усадила меня обратно, среагировав на мои действия почти моментально.
– Я знаю о чем ты думаешь. – прошептал я ему. – Знаю так же что написано в этом поганом отчете. Нет, я шел на помощь быстро насколько это было возможно в тот момент. Ты и все остальные, думаете, что я нарочно замедлил ход, чтобы не ввязываться в схватку с превосходящими силами противника, но это ложь. Я никогда не избегал схватки. Никогда! Даже, когда знал, что все может закончится печально. Такова моя натура. Но в тот день все будто говорило о том, что их смерть будет неизбежной.
Офицер замолчал. Внес мои слова в специальный журнал и тут же поднялся, повернувшись к окну, откуда теперь можно
– Такое редко можно увидеть. – начал офицер, опять встав спиной ко мне. – Я столько лет здесь и последний раз видел нечто подобное четыре года назад. – потом он едва слышно усмехнулся. – Забавно. Иногда мне кажется, что природа просто издевается над нами. То невыносимая жара, от которой хочется забиться в самый холодный угол этой тюрьмы, то пронизывающий до костей холод. Никогда бы не подумал, что остаток жизни проведу в месте, где календарным летом можно замерзнуть насмерть.
Он устало вздохнул и еще какое-то время пробыл в таком положении, внимательно всматриваясь в покрытые белой пеленой горы.
– Заключенные, те, что еще работали в закрытых ныне копях Саркаститовых гор, утверждали, что слышали как воют волки, когда ветер Вервульф поднимается на самый пик этого проклятого места. Кто-то даже говорил, что видел целые стаи этих хищников, когда выбирался на поверхность.
Потом он слегка повернулся, держа руки сложенными за спиной и украдкой посмотрел в мою сторону.
– Но мы-то знаем, что все это байки.
Молчание.
– Живого на поверхности этой планеты нет и быть не может, но людям почему-то свойственно видеть в темноте все самое страшное, что таится в их прогнившей душе. Я устал, старик. Правда. Устал и хочу на покой.
– Я тоже.
– Помнишь как мы клялись, что будем сражаться до тех пор, пока у нас хватит на это сил? Как встали в один ряд: ты, я, Войтенков, Никитин, все наше звено, сложили руки, будто скрестив мечи перед страшным боем, и дали общую клятву.
– Конечно помню.
– Сколько нас осталось спустя годы?
– Только мы с тобой.
– Черт. Я так и не смогу отыграться у Войтенкова.
– Он тебе все простил. Ты же знаешь.
– Да, знаю. Но мне хотелось взять реванш. Жаль, что старина ушел раньше, чем нас опять свела судьба.
В комнате для допросов наступила тишина. Последние охранники, стоявшие у входа, вышли и теперь в помещении остались только два человека: я и он.
Потом офицер развернулся, потянул руку к пульту управления и уже хотел было закрыть каменное окно, но я попросил оставить все как есть.
– Не делай этого. Я хочу посмотреть на планету.
– Она тебе так нравится?
– Последние несколько лет я только и делал, что смотрел в мокрые каменные стены своей камеры и слышал как кричат озверевшие заключенные перед очередной схваткой на арене. А здесь…здесь все иначе.