Легенды и сказы лесной стороны

Афоньшин Сергей Васильевич

ночку. Лежит пластом со стрелой в щеке, руки смо-

лой сварены, широко раскинуты, один глазок закрыт,

другой кровью налился, чуть глядит. Склонилась над

ней Улита, прислушалась, и слышит, стучит в теле

жива душа, потукивает. Змею-стрелу из щеки девчо-

ночки выдернула, другую из шейки, третью из плечи-

ка. Закапала, побежала из ран кровушка. Тут веки

у девушки дрогнули, руки землю царапнули, и глаза

сквозь опаленные ресницы

глянули. Перекрестилась

старая Улита радостно: «Вот и жива душа!» Из сумы

черепяночку достала, пошептала над ней и три раза

глотнуть Настенке дала. И в свою черную избу на

Мостовую улицу на закукорках отнесла.

Побилась, побилась о стены басурманская рать да

и отхлынула от города без победы и добычи. Тихо

радовались тому люди старые да разумные. А озор-

ные да шальные головы во след басурманам по-лоша-

диному игогокали, поросятами визжали, голышами

себя показывали и срамили их всячески, кто как

умел. Потом погибших хоронили, пропавших разыс-

кивали. Только красу Настенку искать было некому.

Погибли ее приемные родители от басурманских стрел.

Долго искалеченная девушка в Улитиной избушке-

отлеживалась. Добрая старуха ее травами да нагово-

рами лечила, а молодая кровь своей целебной силуш-

кой. И поднялась Настенка на ноги, бродить начала.

Но остались на лице багряные пятна от ожогов, от-

стрелы дыра в щеке, правый глаз слезой исходил, а

левый чуть-чуть на свет глядел. Обваренные руки по-

зажили, но так и остались неприглядными. Стала Нас-

тя калекой непригожей, и глядели на нее люди со

страхом и жалостью. И никто не признавал в ней ту

посадскую девчоночку, что на весь низовский град

красой и рукодельем славилась. Выйдет убогая на от-

кос на Волгу взглянуть, а как завидит кого, словна

мышка в норку, в Улитину избу схоронится, чтобы

страшным видом своим людей не пугать. А при неча-

янных встречах головку низко склоняла, дыру в щеке

прикрывала, либо стороной людей обегала. И больно, и

страшно ей было теперь встретиться с молодым кня-

зем Кирдяпичем. Не он ли при встречах, не сходя с

коня, дорогие кольца да серьги к ее ногам бросал,,

нежно ягодкой да касаткой величал и княгиней на-

звать обещал. А теперь проедет мимо и оком не по-

ведет, словно не девица, а карга убогая да болезная:

встретилась. Только в работе изнурительной и нахо-

дила Настя себе радость и утешение от горьких дум.

Обносились да обгорели одежкой горожане, от беды

обороняясь,

и теперь спохватились посадской умели-

цы, что всем рукодельем служила. Куда запропала

девка-краса, сноровистые руки, что полмира обши-

вала?

Но скоро разнеслась молва о безродной умелице

на Мостовой улице. «Шьет одежку нарядную, строчит

и полотенца, и рушники, и столешники, а малышам:

такие пошивает рубашечки, что те в них как на опаре

растут и хвори не знают!» И бабы, и молодухи, горо-

жанки и посадские — все узнали тропу к Улитиной

избушке, где трудилась на радость людям добрая уме-

лица. И радовалась старая карга Улита:

— Вот какая слава пошла о тебе, моя печальница!

С твоими-то руками жить да не тужить, а что ликом

стала уродлива — о том забыть пора!

Вот как-то повстречала Настя на улице молодого

Кирдяпича. Борзого коня за уздечку ухватила, оста-

новила и стала перед княжичем: «Вспомнит ли, уз-

нает ли?» Удивился князек, по лицу тень пробежала,

понахмурился. Глянул в лицо Насти-красы: из дыры

в щеке слюнка бежит, глаза из-под опаленных век

чуть на свет глядят, на лице от ожогов следы, и руки

такие-то непригожие!

— Чего тебе надо, болезная?

Достал из сумки денежку серебряную и бросил к

ногам ее, чтобы скорее коня отпустила. И поехал, не

оглядываясь. Задумалась Настенка, глядя во след

Кирдяпичу: «Видно, не зря про таких, как я, в на-

роде сказано: «Такой-то красе дорога к Волге по ро-

се!» Сбежала сирота к Волге, у самой воды на берег

присела, колени руками обняла. Сидит, пригорюнив-

шись, склонив голову. А волжская волна, гуляючи,

на берег набежала, играет камешками, плещется и

шепчет, да так-то явственно: «Не мудрено девице уто-

питься, да от греха-позора не отмыться! И обмыла бы,

и полечила недуги твои, жива девчоночка, да сама

не чиста: издалека свои воды качу, грязь и хворобы

людские к басурманскому морю несу. Но беги ты, рез-

вая, до моего братца Керженца, что течет из нелюди-

мых мест, непроходимых болот. Воды его чистые, не-

оскверненные, авось он вылечит!»

Очнулась Настенка от чудных грез, головкой

тряхнула. «Это сама матушка-Волга со мной разгова-

ривала!» И на рыбацкой лодочке-долбленке на левую

лесную сторону Волги переправилась. Шла день да

ночь, а на заре вышла на речку дикую, что из болот

воду брала и нелюдимыми местами текла. Подбежала