Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице
Шрифт:
— Вообразите, — говорила она, — внучка, гуляя по лесу, попала в капкан и сильно повредила лапку. И оставаться бы ей хромой, если бы не сказка о том, как доктор-эльф, ехавший из Тыпонии в Жарандию, случайно проезжал мимо и вылечил ее, а после еще и в жены взял.
Выяснилось, что если в сказках основными действующими лицами были чужеземцы, случайно оказавшиеся в центре событий, то сил требовалась гораздо меньше. С тем же успехом можно было использовать и людей, которые должны были умереть, но отчего-то не умерли.
— Почему так? — спросил Энжел.
— Я много думала над этим вопросом, и у меня есть одно объяснение, которое меня устраивает, — ответила Огния. — Но не знаю,
— Какая теория?
— Я думаю, что есть некоторый естественный порядок вещей, некое ожидаемое развитие событий, — сказала она. — Это не судьба, в буквальном ее понимании, не что-то совершенно предопределенное. Хотя и сродни судьбе. История, к примеру, не предопределяет, что башмачник не может стать Императором, однако ему придется сильно попотеть, захоти он это. Это — как течение реки. Если бросить в Ицку у Широкого моста ветку, то течение унесет ее в Океан, либо прибьет к берегу — вариантов не так уж и много. Бывает так, что одна ветка цепляется за другую, а обе они — за какую-нибудь корягу, глядь — а на реке затор, и течение вынуждено огибать его. Впрочем, заторы тоже могут возникнуть лишь на определенных местах — они, в каком-то смысле, тоже часть реки.
— Кажется, я вас понимаю, — кивнул Энжел. — Ицка так или иначе донесет свои воды в Океан, но у каждой щепки может оказаться свой путь. И что же дальше?
— Это я и называю Историей. У нее нет разума, как такового, она не персонифицирована, но сама по себе она — сила.
Энжел снова кивнул.
— Заметьте: так или иначе, река сама справляется с заторами — расталкивает и размывает их, а если они перекрывают ей ход, набирается сил и переливается через них. Конечно, заторы тоже разные случаются, бывает, что из-за них и новое русло появиться может. Но главное не это, главное то, что река сама пытается разобраться с тем, что ей мешает. И с Историей то же самое. Но и Истории разные бывают: у Ицкарона — своя, у Поднебесной — своя. История Поднебесной не может контролировать все на свете, ей нет дел до ицкаронского горшечника, его для нее и вовсе не существует. И даже если он по какому-то капризу решит отправиться в Ут-Кин, то и тогда она его заметит не сразу — сами посудите, ну какой шанс, что один чужеземец сможет на что-то серьезно повлиять? То же касается и выживших — она не замечает их, думая, что они погибли, и их истории закончились. Потом, конечно, когда обнаруживает, что они живы, старается исправить ошибку. В Поднебесной считалось, что к избежавшему смерти та приходит еще дважды; если выживший сможет и тогда уберечься от нее, то она оставит его в покое. Но чаще бывает иначе: чудом избежав гибели, человек вскоре умирает от другой причины.
В этот момент звякнул таймер плиты, Огния, извинившись, отправилась проверять свои пироги.
Пока Огния возилась у плиты, Энжел с задумчивым видом глядел через окно на почти что обычную жизнь Малого Треугольника, нарушить обыденность которой даже извещению о предстоящем замещении удалось лишь отчасти. Да, кто-то уже тащил дежурный чемоданчик с вещами в сторону Нового города, мысленно обещая самому себе непременно разбогатеть и переехать в место, откуда не надо бежать при первых звуках сирены. Но дети еще играли на улице в мяч, во дворе через дорогу рыжий гном рубил дрова, только что прошагал мимо точильщик, выкрикивая на ходу предложение воспользоваться его услугами. Да, пока что изменилось немногое, но за два часа до замещения улицы совершенно опустеют. Не станет ни стука топора, ни смеха детворы, разве что патрули Стражи пройдут здесь, проверяя, все ли эвакуировались.
— Естественный порядок вещей, — пробормотал он. — Хм.
— Извините, — сказала Огния, возвращаясь
Анири своим умением не злоупотребляла, редко находя повод и желание вмешиваться в Историю подобным образом. И держала в строгой тайне, что вообще способна на такое. Во избежание. Пока не попала в совершенно безвыходную ситуацию.
— У Атая был к ней личный счет: он за ней ухаживать когда-то пытался. Еще до войны. Даже заручился согласием Императора на брак, но от нее самой отказ получил, отчего страшно обиделся. Анири объявили демоницей и слухи непотребные про нее распустили: истребили ее поданных, а объявили, что она сама их убила и пожрала. Люди поверили, и она в самом деле стала чудовищем. Безжалостным и кровожадным. Ох, сколько людей погибло от ее когтей и зубов, сколько крови она пролила! А что самое страшное, знаете?
— Что она прекрасно понимала, что с ней происходит, — прохрипел Энжел. — Понимала, но ничего поделать не могла. А когда погибли ее верующие, даже стремилась побыстрее стать тем, кого из нее лепили.
Огния, широко раскрыв глаза, посмотрела на Энжела как-то по-новому.
— Да, — прошептала она. Потом встала и поклонилась, причем в этот раз ее поклон был иным. Не было в нем ничего светского, зато появилось что-то личное. Энжел кивнул, словно принимая ее поклон, и грустно улыбнулся. Огния снова вернулась в кресло и продолжила свой рассказ.
Конец близился. Гору, на которой обитала Анири, обложили атайцы. И тогда, предчувствуя скорый конец, Анири решилась. Кусок шелка у нее был, были у нее и кисточки, однако нужной красной туши у нее не оказалось. И тогда она написала сказку своей собственной кровью. Сказку о том, как ее — обезумевшего кровожадного демона — Просветленные заточат в кристаллическую темницу, где она пробудет несколько веков, до тех пор, пока не явятся с запада чужеземцы, растроганные ее печальной историей, и не освободят ее.
— Пу прорвался к Анири как раз в то время, когда она сочиняла сказку, — сказала Огния. — Его тоже преследовали. Хотя прежде Анири и Пу были не в самых добрых отношениях, она вставила в свою сказку и его. Это было тем проще, что песцу грозила гибель, а значит, его можно было использовать в качестве фигуры, которая поспособствует и ее освобождению. Собственно, расчет верный получился, и все сбылось, как замышлялось: чужеземцы и Пу освободили, и богиню. Правда, к тому моменту от богини почти ничего не осталось, а то, что осталось…
Огния махнула рукой, давая понять, что о том, что осталось, не стоит и говорить.
— Вот так все и было, — сказала она. — Такая вот получилась сказка. Она нашла вас и привела в Катай, и я надеюсь, вы не слишком недовольны ролью, какую вам пришлось в ней сыграть? Я ваша вечная должница. Но предупредить сразу хочу: то, что умела Анири Сказочница, Огния Куинда не умеет.
— Вы хотите сказать, что Огния не сможет написать подобной сказки? — спросил Энжел.
— Не сможет. Анири потратила остатки божественной силы, чтобы напитать ею свою последнюю сказку. Откуда же у бедной сочинительницы пьес такая власть?
— Ну и хорошо, — после некоторой паузы прохрипел Энжел. — Ни у кого в Ицкароне такой власти быть не должно. И нигде в мире. Во всей грозди миров.
Огния согласно кивнула. Снова звякнул таймер на плите. Голос с улицы сообщил, что до замещения осталось три с половиной часа, и напомнил о необходимости эвакуироваться в безопасное место.
— Зато здесь я научилась весьма прилично готовить, — похвасталась Огния. — Хотите, я угощу вас своим курником? С чаем?
— Хочу, — ответил Энжел обычным своим голосом. Глаза его снова стали серыми, бледность и обозначившаяся худоба куда-то делись.