Легенды II (антология)
Шрифт:
Гектор, глубоко вздохнув, подошел к Анаису и сказал женщине:
— Пойдемте с нами. — Она как будто и не слышала — если бы она не стояла так прямо, он подумал бы, что жизнь уже покинула ее тело. Гектор присел и протянул руку ребенку.
— Пойдем со мной, — сказал он, как будто уговаривая родного сына, не больше чем на год старше этого мальчика. — Мы тебя отведем в сухое место.
Мальчик выглянул из-за женщины. С его волос капала вода.
— Пойдем же, — поманил его Гектор.
Мальчик подумал немного,
Головня в руке Джармона зашипела и погасла.
Всю дорогу до перекрестка ребенок проспал, сидя в седле впереди Гектора и прислонившись к нему. Женщина, ехавшая позади Анаиса, тоже как будто спала: ее стеклянные глаза оставались открытыми, но дыхание стало ровнее.
Укрываясь от дождя в конюшне, ни один из них не произнес ни слова. Дождь перешел в настоящий шторм. Его полотнища обрушивались на дырявую кровлю й водопадами врывались внутрь.
— Хорошо хоть лошадей забрали, — заметил Джармон, отодвигаясь от новой течи.
— Да, спасибо морякам, — сказал Анаис, а Гектор промолчал.
Шторм пошел на убыль, оставив за собой большие клубы тумана, и они двинулись на восток от Истона через мраморные городские ворота, которые раньше считались чудом зодчества, а ныне лежали в развалинах. Ночью разрушения были не так заметны, как днем, и когда город остался позади, могло показаться, что мир остался прежним. Лошади, приободрившись, трусили по немощеной дороге — возможно, они радовались, что снова оказались в туманном поле после смрада погребальных костров.
Около часа спустя они подъехали к легендарной гостинице. Она стояла покинутая, почти всю мебель из нее вывезли. Историческая ценность этого дома превышала всякое воображение: гостиница служила неприкосновенным убежищем и местом переговоров во время Сереннской войны двести лет назад и даже после нее. Она славилась своей безопасностью, своим гостеприимством и огромным каменным очагом, где никогда не угасал огонь. Теперь она смотрела на путников темными, пустыми глазами, как женщина в рваной шали. Золотой грифон на двери, служивший, по преданию, талисманом и хранивший гостиницу даже от врагов, занявших западную часть острова, уплыл за море с Первым Флотом, и вход зиял, как устье пещеры.
Но эта пустая скорлупа и теперь никому не отказывала в приюте. Для Гектора и его друзей она оставалась любимым местом отдыха и желанным убежищем, несмотря на отсутствие хозяина, виночерпия, духов домашнего очага и двери.
Джармон спешился, зажег факел и пошел проверить, не забрел ли в дом кто-нибудь со времени их последнего ночлега. Канта тем временем помогла Гектору и Анаису ссадить их живой груз.
— Ума не приложу, откуда они взялись, — сказал Гектор. Мальчик, не просыпаясь, тонкими ручонками обхватил его за шею.
— Бьюсь об заклад, что с рынка, —
— Как же мы их не заметили?
— Могло быть и по-другому, — пожал плечами лиринглас. — Может, они пришли из-за Великой реки или из какой-то деревни на ее берегу. Всех до единого нам не спасти, Гектор, вопреки всем твоим стараниям. Пора уж тебе это понять.
Гектор погладил мальчика по спине, думая о другом ребенке.
— Да, Анаис. Я понял.
Канта ушла в темноту. Мужчины видели это, но ничего не сказали. Они привыкли к ее ночным отлучкам: она, как все ее соплеменники, уходила общаться с ветром.
— Все чисто, — доложил из гостиницы Джармон.
— Это хорошо. Разведи огонь, Джармон, а ты, Анаис, погляди, не осталось ли в подвале съестного. — Гектор вошел в темную, выстывшую таверну.
— Должно остаться, если крысы не сожрали, — сказал Анаис. — Севирим там много всего запрятал. — Он ввел в дом женщину, сошел немного по лестнице и обернулся, мерцая серебром своих глаз. — Помнишь, как он говорил: что, мол, толку пережить стихийное бедствие, если потом с голоду помирать придется?
— Помню, — улыбнулся в ответ Гектор.
— Ты хорошо сделал, что отправил его, — сказал Анаис, спускаясь в подвал.
— Я рад, что ты так думаешь, Анаис.
— Я того же мнения, — откликнулся Джармон, раздувая огонь в очаге. — Теперь хотя бы помереть можно спокойно.
Мальчик проснулся от пахнущего ветчиной дыма и стал уплетать за обе щеки. Со двора пришла Канта.
— Что поведал тебе ветер в эту ночь? — поддразнил ее Анаис, подвинув к ней тарелку с ее порцией. Только он один не боялся ее испепеляющих взглядов и даже получал от них удовольствие.
— Много разных вещей, — ответила она ровно, вешая на очаг мокрую куртку и усаживаясь рядом. — Но ясности нет ни в чем.
Она взяла тарелку и стала есть. Трое мужчин, не сводя с нее глаз, в напряженном молчании ожидали, что она скажет дальше, но кизийка спокойно доела свой ужин и запила его отборным сидром, гордостью Севирима.
Некоторое время в гостинице слышался только треск огня. Затем Гектор послал мальчика отнести ужин матери и уговорить ее поесть. Та взяла кусок твердого сыра и безучастно уставилась на него.
— Канта, — сказал Гектор, — что говорит ветер?
Ее глаза при свете очага казались чернее, чем окружавший их мрак, бронзовая кожа отражала пламя.
— Что-то надвигается.
— Что? — спросил Джармон. — Что надвигается?
— Ветры, когда говорят, большей частью говорят одно и то же. — В ее скрипучем голосе мужчинам послышались другие, нестройные голоса — они то поднимались, то опадали в режущей ухо какофонии.
— Теперь не то, — продолжала Канта. — Они стонут, точно охваченные ужасом, и говорят неясно. Они боятся того, что близится к нам.