Легенды Львова. Том 1
Шрифт:
Ночь была лунная и ветреная‚ сосны трусливо поскрипывали и шумели‚ а издалека отзывалась сова. Батяры работали всю ночь‚ обрыскали вдоль и поперёк всю часовню‚ сорвали трухлявый пол‚ но не нашли ничего интересного‚ кроме нескольких черепов и каменных глыб‚ над которыми пришлось сильно попотеть.
На рассвете батяры‚ проклиная всё на свете‚ бросили напрасный труд‚ сели на груду досок и‚ вынув бутыль и закуску‚ принялись завтракать.
Солнце обагрило горизонт‚ просыпались птички, и расступалась мгла. Вдруг услышали разбойники какое-то гудение‚ а подняв головы‚ увидели осиное гнездо под сводом. Осы как
– Хватай сокровище!
И с громким улюлюканьем удрали. Старик поднялся с кровати и увидел перед собой рассыпанное по земле золото. В тот же миг вышла из стены та самая женщина в траурном платье‚ которую видели в часовне‚ и сказала:
– Возьми себе эти деньги и раздели их на три части. Одну часть оставь себе‚ на вторую отстрой часовню‚ а третью отдай в сиротский приют, потому что сирот в скором времени станет больше. Молитесь! Молитесь! Молитесь!
И с этими словами исчезла.
Плачка на Высоком замке
На руинах Высокого замка люди не раз находили стеклянные или металлические изъеденные ржавчиной вещи, а порой и медные и серебряные деньги‚ что веками пролежали в земле.
К тем руинам каждый вечер после заката солнца приходила плачка, развешивала венки полевых цветов и, присев на камне, заламывая руки‚ заливалась слезами. Её жалобные рыдания и сетования слышались издалека. Но никто из местных не решался подойти ближе‚ а путники думали‚ что это несчастная мать оплакивает своих детей‚ но когда пробовали подойти к ней‚ плачка исчезала до следующего вечера.
Помещик из Снесенья собрал как-то людей и велел раскопать руины‚ в надежде, что там есть сокровища.
Несколько дней длились раскопки‚ пока рабочие не наткнулись на каменный свод. Тогда взялись за кайла и ломы и раздолбили его так‚ чтобы можно было попасть внутрь. После долгой тяжёлой работы нашли наконец железные двери. Полдня промучившись с этими дверями, рабочие наконец смогли их выломать и оказались в тёмном затхлом помещении‚ где было полно скелетов‚ а каждый из них к стене цепями прикован. Увидев ужасающую картину‚ все закоченели от страха. Видимо, здесь была тюрьма, и эти горемычные умерли от голода и жажды. Вот их и оплакивала плачка.
– Снять кандалы! – велел помещик.
Кандалы сняли и завезли к пану, а он потом перед соседями хвастал теми древними вещами. Скелеты вытащили и похоронили в общей могиле на кладбище.
Но когда люди пробили соседнюю стену и увидели там большие кованые сундуки‚ вдруг ударил гром‚ запрыгали в небе молнии и озарили великана в латах с мечом в руке. Исполин закричал:
– Несчастные! Золота и серебра вам захотелось?! Прочь отсюда‚ а то засыплю вас землёй! Так и останетесь здесь возле моих сокровищ!
Люди оставили все инструменты и со всех ног бросились удирать из ямы‚ а потом бежали стремглав с горы‚ дрожа от страха‚ и помещик впереди всех‚ вытаращив глаза. С тех пор никто больше не пытался раскапывать те руины.
Говорили‚ что в тот же вечер появилась плачка на руинах‚ посыпала могилу цветами и стала читать молитвы.
Дикая
Возле Сихова когда-то шумели густые-прегустые леса с вековыми дубами и непроходимыми чащами. Вдоль лесов тянулись поля, и люди, которые их обрабатывали, не раз слышали, как в глубине леса топочут кони, лают борзые, охотники дудят в рога, вихрь ломает деревья, крушит сухостой, а в верхушках деревьев звучит громкое «Гей-го! Гу-гей-го! Гей-го!» Если кто-то в это время, когда мчались дикие охотники, находился в лесу, то, услышав шум и вопль, бросал всё и спешил прочь из леса. А когда видел, что не успеет убежать, то падал на землю ничком, скрестив руки, и лежал неподвижно, ожидая, пока дикие охотники не промчатся над ним. Казалось, они летят над землёй так низко, что вот-вот растопчут, но это только так казалось. Если лежать тихо и не стараться рассмотреть ловцов, то всё приключение ничем не угрожает. А о том, чтобы откликнуться на их «Гей-го!», то и речи быть не могло. И вот почему.
Вдоль леса тянулись поля. Как-то человек, который полол грядки, услышал восклицания диких охотников, которые гарцевали по лесу, и сдуру крикнул во весь голос:
– Го-гей-го!
В ответ прозвучал такой жуткий хохот, что волосы у мужчины встали дыбом, и он изо всех сил помчался домой. А ночью услышал возле своего дома ржание коней, топот копыт, и через миг кто-то швырнул ему в окно сгнившую лошадиную ногу, которая воняла так ужасно, что мужчина, хоть и очень испугался, выбросил ногу из дома.
Утром он нашёл ногу на том же месте. Тогда он выкопал около леса яму и закопал ногу. Но когда вернулся домой, то увидел её там, где и нашёл. Вот так морока! Хорошо, что он додумался батюшку пригласить, чтобы тот освятил дом, и наконец сумел избавиться от этой вонючей ноги.
А другому такому смельчаку, который откликнулся на вопли диких ловцов, швырнули в окно человеческую ногу в красном сапоге, которая кровоточила и тоже воняла, как сто чертей. При этом, правда, ещё и крикнули:
– А это тебе кусочек мясца за то, что нам помогал!
И так же он маялся с ногой, пока не позвал местного священника.
Ещё был случай, когда охотник, услышав, что мчатся дикие ловцы, да так, что аж деревья пригибаются едва не до самой земли, стал им вторить:
– Гей-го!
В тот же миг ему под ноги упал забитый заяц. Охотник очень обрадовался, потому что как раз ничего не поймал, он подобрал зайца и бросил в сумку. Уже по дороге домой он почувствовал, что что-то пованивает, но не предал этому значения. Дома открыл сумку, а там – сгнившая падаль, вся в червях. Бррр!
С тех пор все запомнили, что нельзя откликаться на крики диких охотников.
Рука оборотня
В первой половине XVІІ века на окраине Львова жил Базилий Горошинский, человек богатый и уважаемый. Его поместье раскинулось на берегу Полтвы, а за рекой темнели густые леса, где водилось много зверей, и пан Базилий зачастую выбирался со своими собаками на охоту. Этот лес оброс нехорошими слухами, крестьяне остерегались заходить в глубь леса без оружия. Считалось, что там водилось какое-то чудовище, похожее на волка, и уже были случаи, что оно нападало на людей. Однако сам пан Базилий считал эти слухи суеверием.