Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
А еще бодрящая своей свежестью мацони, пряная бастурма, острые армянские сыры со свежей кинзой. Словом, это была роскошная и, учитывая содержимое наших студенческих карманов, одновременно жестокая картина!
Но в молодости проблемы не выглядят столь уж непреодолимыми. Нас эпизодически что-нибудь да выручало. То удачно подворачивался редакционный гонорар на практике. То на день-другой обогащала сезонная разгрузка овощей на продуктовой базе. Но более всего толковые советы наших сокурсников — консультантов из Еревана.
Наши друзья точно выводили нас на оптимальное соотношение вечно противоречивых отношений «цена — качество». Благодаря их патронату чудно вписывались в наш тощий бюджет люля-кебабы (по-моему, лучшие в Москве) или обжигающие, меньше обычного размера, но честно сделанные армянские чебуреки. К мясу и сыру обязательно брали вкуснейший, только что приготовленный лаваш. Его
После каждого посещения «Арарата» мы возвращались на московские улицы, словно побывав у своих ереванских друзей дома. Никаких казенных общепитовских ощущений. Никакого неприятного послевкусия, остающегося после посещения обычного советского общепита. Никаких в нагрузку комплексов оттого, что «соседи» с недалекой от «Арарата» Лубянки что-то там занесли в свою фонотеку. Все, что они могли зафиксировать, — это то, что маленькая Армения в старинном центре столицы угощала нас за наличные. Но при этом явно с превышением над нашими весьма скромными чаевыми. Потому что совершенно бескорыстно, от всего сердца делилась своим теплом, добротой, умением работать, любить, дружить, радоваться жизни.
О том же самом из опыта других. Зимой 1962 года в «Арарате» оказались два друга, два поэта: уже освоившийся в Москве Евгений Рейн и приехавший из Питера Иосиф Бродский. Последний — кое-как тогда перебивающийся переводами будущий нобелевский лауреат — еще не был вытолкнут из страны. Но его уже вовсю «прессовали». И чтобы хоть как-то уберечься, он нырнул в плотно заселенную гущу столичного «плавильного котла». Почти сразу же ноги сами привели обоих в «Арарат». И тут произошло то, что Рейн чуть позже оформил в стихах. Он написал:
Вдвоем — за столиком, а третье место пусто, И вот подходит к нам официант, Подводит человека в грубой робе, «Подвиньтесь» — подвигаемся, А «третий» садится скромно в самый уголок. «Да он впервые в этом заведеньи», — Решает Бродский. Я согласен с ним. На нас он смотрит, как на миллионеров, И просит сыр сулгуни и харчо. И вдруг решительно глядит на нас. «Откуда вы?» — «Да мы из Ленинграда». — «А я из Дилижана — вот дела!» И Бродский вдруг добреет. Долгий взгляд Его протяжных глаз вдвойне добреет. «Ну, как там Дилижан? Что Дилижан?» — «А в Дилижане вот совсем неплохо, Москва — вот ужас. Потерялся я. Не ем вторые сутки. Еле-еле Нашел тут ресторанчик «Арарат». — «Пока не принесли вам — вот сациви, сулгуни — вот, ты угощайся, друг! Как звать тебя?» — «Ашот». — «А нас Евгений, Иосиф — мы тут тоже ни при чем». И вдруг Ашот резиновую сумку Каким-то беглым жестом Открывает И достает бутылку коньяку. «Из Дилижана, вы не осудите!» Кругом содом армянский. Кто-то слева Нам присылает вермута бутылку. Мы отсылаем «Айгешат» — свою. Но Бродскому не нравится все это, Ему лишь «третий лишний» по душе. А время — у двенадцати, И нам пора теперь подумать о ночлеге. И тут Ашот протягивает руку, Не мне, а Бродскому, и Бродский долго-долго Ее сжимает, и Ашот почему-то уходит. МетельЗдесь Рейн поставил точку и подписался «Р. Араратский».
Из рассказанного, надеюсь, понятно, почему многие в Москве буквально осиротели, когда 14 июля 1974 года двери Армянского дома на Неглинной открылись в последний раз. Пока район реконструировали, страна пережила смену эпох и ориентиров. В 2000 году на пустыре закипела стройка. И уже через два года на месте, где когда-то под армянскую зурну гуляла, веселилась и в одночасье закатилась наша молодость, появился фешенебельный пятизвездочный отель «Арарат-Парк-Хайят». А при нем — респектабельный ресторан с дорогим для старого москвича названием. Говорят, что сначала шеф-поваром пригласили того, кто угощал нас еще в старом «Арарате». Потом пришли молодые. Не хуже, если судить по нынешней кухне. С продуктами тоже все в порядке: почти все неповторимо армянское — от баклажанов до севанской форели — доставляют прямо из Араратской долины. В меню, а главное, на столе — строго выдержанный в канонах национальной кухни эксклюзив. В супе «ереванский бозбаш» вкус парной баранины, как полагается, вплетается в аромат свежих яблок и слив. Натурального (не бройлерного) цыпленочка зажаривают до хрустящей корочки. И не на чем-нибудь, а на каменной сковородке тапакац. На завтрак подают харису — пшеничную кашу с курицей, разваренной до ниток. И никаких капучино с эспрессо, только кофе по-армянски, сваренный на песке…
И при этом — приличные порции, посуда из лиможского форфора, почти безупречное обслуживание.
Цены — по крайней мере, на глаз — не такие уж и заоблачные. Но в «уях». Потом, когда прейскурант повелели оформлять в рублях, все встало на свои места. Расчет пошел в «штуках», да и чаевые оказались «царскими».
Конечно, можно считать, что с появлением в столичной коллекции роскошных заведений нового «Арарата» жизнь, в натуре, стала веселее. Но почему же при этом обязательно и сильно дороже?
В старых «Арагви» и «Арарате» тоже было не бесплатно. Но как-то по-другому. Не в «уях». Да и надежда на какое-то неизбежно светлое для всех будущее, несмотря ни на что, теплилась. И тогда казались не такими низкими потолки. Не такими тесными украшенные фресками стены…
Мы благополучно дожили до времен, когда в Москве открылись десятки, сотни новых, «с иголочки» ресторанов, а в старые завезли самые современные материалы и сделали евроремонт.
И только тут обнаружилось то, что многие из нас, современников старого «Арарата», когда-то даже вообразить не могли — что вся эта благодать к тем, прежним нашим мечтам никакого отношения не имеет.
Как сказал один мой приятель, настороженно кося глазами в сторону своей когда-то простодушно хорошенькой жены, ныне его же прекраснодушной недотепистостью превращенной в беспощадную бизнесвумен: «Поосторожней надо бы с мечтами! В один прекрасный день они могут сбыться…»
Для ВИП-персон они, конечно, сбылись. Жаль только, что всем остальным такое не всегда по карману.
«Узбекистан». Восток — дело вкусное
Сегодня, конечно, историки-знатоки общепита советской поры могут сколько угодно дискутировать, удалось ли при той не очень-то баловавшей народ власти восстановить старый, дореволюционный ресторанный мир. Но одна вещь бесспорна: в Москве национальная кухня входящих тогда в состав СССР республик была все-таки неплохо представлена. В подтверждение достаточно вспомнить и перечислить названия лишь некоторых, еще не упомянутых в нашем рассказе ресторанов, чьи названия и ассортимент говорили сами за себя. В середине прошлого века желающие отведать настоящего украинского борща шли в ресторан при гостинице «Украина». Те, кому были милее белорусские драники, могли их найти на улице Горького, в ныне снесенном «Минске». За угощением в прибалтийском духе приходилось отправляться подальше — аж на Мичуринский проспект, где в начале 1970-х открылся ресторан «Литва».
А какие длинные хвосты любителей замечательной азербайджанской кухни стояли в ныне тоже канувшем вместе с СССР в Лету ресторане «Баку» на той же Тверской.
А кухни народов республик Средней Азии? Чего стоил только один «Узбекистан», что и поныне работает на своем старом месте на Неглинной улице.
В стане ресторанных новичков-ударников послевоенного сталинского общепита неподражаемая кухня братских народов Кавказа имела в лице «Узбекистана» опасного соперника. Потому что в Москве этот ресторан достойно, можно сказать, представлял не менее уникальную, пряную, острую, вкусную кухню братских народов из Средней Азии.