Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо
Шрифт:
И все же я не мог не поделиться своими мыслями с приятелем.
— Эрик, надеюсь, что он все-таки не живой. По мне, гелий-два должен вести себя так, как полагается гелию-два — и не более того.
— Почему? Не хочешь стать знаменитым?
— Отчего бы нет? Но меня, скажу честно, пугает сама мысль о том, что здесь есть жизнь. Она слишком чужеродна, слишком холодна. Эта тень, амеба… словом, кто угодно — кочует, перебирается на ночную сторону перед появлением предрассветного полумесяца… Хотя ты прав, тут не может быть холоднее, чем где-либо между звезд.
— К счастью, у меня
Через пятнадцать минут мы стартовали. Под нами была кромешная темнота, и только Эрик, подключенный к радару, мог видеть, как ледяной купол становится все меньше, пока от него не осталась только большая многослойная ледяная шапка, которая покрывала самое холодное место в Солнечной системе.
Штиль в аду [3]
Хотя в кабине было освежающе прохладно, как в каком-нибудь офисе в разгар лета, я всей шкурой ощущал страшный жар, царивший за пределами корабля. Этого жара с лихвой хватило бы, чтобы мгновенно превратить свинец в булькающую жидкость.
3
Becalmed In Hell © 1965 Mercury Press. — Перев. с англ. Е. Монаховой.
— Смотри-ка, вон опять рыба плывет, — заметил я, уставившись на маленький иллюминатор, словно оклеенный снаружи черной бумагой — такая за ним была темнота.
— Какая на этот раз? — заинтересованно отозвался Эрик. — Жареная или копченая?
— Трудно сказать, она проплыла слишком быстро. Может, камбала, может, лосось, но, скорее всего, ставрида. Да, думаю, ставрида… Запеченная под томатным соусом. Представляешь?
— Послушай, тебе обязательно нужно то и дело упражнять свою фантазию?
— Обязательно. Единственный способ не свихнуться, бултыхаясь день за днем в этом… этом… Пюре? Смоге? Кипящем сиропе?
— Испепеляющем черном штиле.
— Точно! Эрик, я и не знал, что ты поэт! Как тебе удалось завернуть такую меткую фразу?
— Услышал ее давным-давно, когда пришло сообщение от зонда «Маринер-II». Я был тогда мальчишкой и глотал известия из космоса так же жадно, как фруктовое мороженое. Кое-что могу процитировать хоть сейчас: «Бесконечный испепеляющий черный штиль, раскаленный, как печь для обжига, — его никогда не нарушит дуновение даже легкого ветерка»…
Я вздрогнул.
— Интересно, какая сейчас снаружи температура?
— Лучше тебе не знать, мистер Почемучка. С твоим богатым воображением…
— Ничего, я постараюсь держать себя в руках, док.
— Шестьсот двадцать градусов.
— Шестьсот два… Док, беру свое обещание назад!
Я всегда обожал горячих красоток, но Венера, любимица стародавних писателей-фантастов, была для меня чересчур горяча! Наш корабль висел над ней на высоте двадцати миль, завязнув в раскаленном воздухе, как муха в кленовом сиропе. Бак с водородным топливом, теперь почти пустой, должен удерживать нас в подвешенном состоянии до тех пор, пока давление внутри него будет уравновешивать
Похоже, наш рейс подтвердит с десяток официальных версий о Венере как самой горячей планете в Солнечной системе, но славы нам не принесет.
— Температура только что поднялась до шестисот тридцати, — злорадно возвестил Эрик. — Ты уже пришел в себя?
— Кажется, да.
— Отлично, тогда пристегнись — и отчалим. Позволь поздравить тебя с успешным завершением работы.
— Взаимно. Это были незабываемые дни, наполненные приключениями и героическими свершениями. Будет о чем рассказать лет через пятьдесят внукам! — Я вздохнул, потянулся и начал распутывать паутину ремней над своим креслом.
— Не знаю, как там насчет героических свершений, Крис, но свою программу мы добросовестно выполнили. Может, в другом рейсе по части острых ощущений повезет больше. Что до внуков, если ты когда-нибудь их заведешь, с твоим воображением у тебя не будет недостатка в байках о космических приключениях… Пристегнулся?
— Ага.
Я чувствовал себя виноватым. Мы с Эриком могли болтать о чем угодно, но двух тем: женщины и дети — по молчаливому обоюдному согласию избегали. Тяжело обсуждать то, чего ты навеки лишен. Но сейчас мои мозги чересчур были заняты дьявольской жарой, царящей снаружи, и я невольно брякнул лишнее.
Впрочем, чувствовалось, что Эрику самому не хочется отсюда уходить. Пусть у него никогда не будет внуков, которых он мог бы развлекать байками о космических приключениях, но мы потратили четыре месяца, добираясь до Венеры, потом неделю вращались вокруг нее, а последние два дня запекались в верхних слоях ее атмосферы — и что имеем в итоге? Набор стандартных данных из учебника астрофизики!
— Ладно, старина, поехали, — проворчал я. — Мы и вправду сделали, что могли!
Но он почему-то медлил.
— Эрик, ну? В чем дело?
— Лучше тебе этого не знать.
Он не шутил. Голос его звучал не по-человечески размеренно и монотонно — значит, Эрик не прилагал никакого усилия, чтобы придать интонацию звукам из своего голосового аппарата. Я никогда еще не слышал, чтобы мой напарник так говорил!
— Выкладывай, в чем дело! — потребовал я. — Даже самое худшее.
— Ладно. Я совсем не чувствую турбореактивных двигателей. Мне как будто сделали анестезию позвоночного столба.
Словно большой снежный ком ухнул мне в желудок!
— Проверь, не сможешь ли ты послать двигательные импульсы как-нибудь по-другому, — я старался говорить предельно спокойно, и оттого мой голос прозвучал так же механически-безжизненно, как голос Эрика. — Испытай двигатели наугад!
— Но я же их не…
— Знаю, что ты их не чувствуешь, но ты же помнишь, как ими управлять! Вот и попробуй это сделать!
— Хорошо.
Несколько секунд он молчал, потом заговорил снова:
— Ничего не выходит, Крис. Я пробовал два раза, но ни хрена не получилось!