Легион Безголовый
Шрифт:
Между тем Пейпиво, слегка частя, видно, торопится куда-то, зачитывает основные пункты:
— …Проявив себя, как неквалифицированный сотрудник внутренних органов, провалил операцию по ликвидации осиного гнезда агрессора, раскрыв тем самым глубоко законспирированных… — Пейпиво бросает взгляд на Садовника, — …внедренных в осиное гнездо сотрудников разведывательных структур. Далее! Гражданин Пономарев, показав свою трусливую сущность, покинул базу партизанского отряда под руководством генерала “икс” перед самым его уничтожением агрессорами, что позволяет говорить о факте предательства.
— Ныыы!
Пока
— И последнее! — Голос Пейпива стал неприятно громок и суров. — Стоящий перед нами гражданин Пономарев, пользуясь званием, послал на верную смерть свою напарницу прапорщика Баобабо-ву, пусть земля ей будет пухом.
Машка? Пухом? На смерть? О чем они говорят? Ерунда… Машка! Да она же сама! А я остался.
Ждать ее.
Пейпиво, презрительно улыбнувшись в честные старшелейтенантские глаза, укладывает бумаги на ящик и даже прихлопывает их ладошкой. Вот, мол, какие дела, гражданин старший лейтенант Пономарев. Это вам не честных землян с заявлениями о подозрительных событиях отфутболивать. За все платить надо. И за футбол, и за предательство.
— У защиты есть что сказать?
Садовник-то гад какой! То пуси-пуси, сынок-лейтенант-Лесик, а то — ишь как дело повернул! Сам кашу заварил, вовремя не посуетился, а теперь все стрелки на меня? Ничего, Монокль мужик правильный. Образованный, можно сказать. Уж он-то расскажет, как дело было. Давай, родной, только не сробей.
— У защиты как таковой ничего дельного нет.
Монокль такая же сволочь, как и остальные. Задницу свою прикрывает. Клинику проворонил, теперь все на меня спишет. Жаль, Машки на вас нет. Вот она, прапорщик в шестом поколении, построила бы вас.
— Ну что ж? — Садовник, опершись на подставленные плечи товарищей, которые мне оказались совсем не товарищами, поднимается и вытаскивает из нагрудного кармана заранее приготовленную бумажку. Я же сразу сказал — все подстроено и заранее спланировано. В любом проигрыше должен быть виновный и желательно наказанный. — Подсудимый, встаньте!
Я как бы и так стою раскорячившись, поэтому на предложение бывшего работодателя только гордо дергаю головой. Мол, меня не сломить и на колени не поставить.
— Именем автономного земного правительства в усеченном составе, рассмотрев индивидуальное дело бывшего старшего лейтенанта Пономарева… — Ишь ты, уже и разжаловали. — …И, приняв во внимание незначительные смягчающие обстоятельства в виде молодости и неопытности последнего, подвальный суд-тройка, руководствуясь обстоятельствами и совестью, постановил! Признать бывшего старшего лейтенанта Пономарева виновным в измене, предательстве, подстрекательстве, пособничестве, измене и неверности…
— И в махровом бюрократизме, — подсказывает Пейпиво. Почему я его сразу на пятнадцать суток не отправил?
— …Да, безусловно, в бюрократизме, и назначить наказание в виде высшей меры.
Мне бы только от кляпа освободиться. Уж я все скажу. И про психов, и про тех, кто по долгу службы обязан за ними присматривать. Дураку же понятно, что никакой моей вины в событиях, творящихся в городе, нет. Просто
— Охрана! — это Монокль горло дерет, перед Садовником выслуживается.
На крик главного врача из тени появляются два мордоворота с лицами не долечившихся в клинике психов. Глаза пустые, стеклянные, изо рта слюна капает, но указания лечащего врача выполняют беспрекословно.
— К стенке этого. Глаза завязывать будем? Или, как настоящий землянин, по-честному смерть примешь?
Мне еще уши берушами заткнуть да на кол посадить — и полный комплект обеспечен. Нет, уж если несправедливость такая пришла, чтобы от практически знакомых товарищей смерть принять, то только с открытыми глазами. Чтобы перед тем как уйти в мир иной, смог я взглянуть на них и подумать нехорошо так — что ж вы, сукины дети, творите?
Санитары достают из-за поясов самопалы — пугачи, изготовленные явно на подпольном заводике. Статья года на три, не меньше. И ведь лицензия наверняка отсутствует.
— Не о том беспокоишься, лейтенант, — Садовник, в столь волнующий для меня момент, не может усидеть на месте. Подпрыгивает ближе и нагло упирается своим носом в мой, облитый потом, нос. Но даже с такого близкого расстояния я не могу рассмотреть лицо собеседника. В голову приходят неправильные мысли — мой знакомый Садовник и тот, который без головы на лошадке, чем-то похожи. Додумать интересную мысль не получается.
— Не ожидал, лейтенант, что вот так все?.. Жизнь, сынок, штука коварная. Сегодня ты при должности и при погонах. А завтра человечество стоит перед выбором, что с тобой сделать, какому наказанию подвергнуть. Может, слишком сурово, но какой у нас выбор? Мы не имеем права проиграть. И не имеем права ошибиться.
Садовник тяжело вздыхает и кладет к моим ногам две ромашки, не ободранные, вполне целые.
Старательно изображая на лице недовольство, мычу, пытаюсь односложными звуками передать всю гамму переполняющих меня чувств.
— Хочешь знать, какое мы имеем право на скорый суд?
Очень, очень!
— Немного времени у нас есть, лейтенант. Вернее сказать, у тебя. Болит голова-то? Вижу, что болит. Ничего, через пять минут перестанет. Давай-ка лучше я тебе рубль металлический к шишке приложу. Как бы твое последнее желание. Юбилейный, с Пушкиным.
Пушкин приятно охлаждает разгоряченный лоб.
— Заигралось человечество в игрушки. Само на себя беду накликало. Сам-то, наверно, уже знаешь, что случилось? Прорыв случился. В полном всезем-ном масштабе. И что? Армия оказалась неготовой к такому повороту событий. Милиция твоя, лейтенант, тоже. Одни мы, сотрудники клиники, на высоте оказались. Жаль, не видел ты, что мы с клиникой сделали.
Видел, но не скажу, потому что рот ватой забит.
— Как только вы с прапорщиком Баобабовой появились в клинике, Охотники поняли, что замыслы их раскрыты и больше таиться от землян не имеет смысла. Открыли свои виртуальные ворота на полную катушку. Экземпляров двести просочились, считай, за полчаса. Если бы не мы с главврачом, было бы больше. Но… Вовремя взорванный рентгеновский кабинет обеспечил временный перевес в нашу пользу. Слушай, лейтенант, ты чего все время молчишь?