Легион Фалькенберга
Шрифт:
— Как у вас дела?
— Отбиваемся на стенах, сэр. Северную часть потеряли, но бункеры покрывают весь район.
— Боже. Вам нужны мортиры, чтобы удержать крепость. Но от крепости не будет никакого прока, если падет дорожный блокпост. Готовьтесь использовать последние заряды по моему приказу.
— Есть, сэр. Мы продержимся.
— Конечно, продержитесь. Конечно.
Я посмотрел через бойницу бункера. По дороге шли люди. Десятки. У меня осталась одна обойма, и я попытался остановить их медленным огнем. Хартц стрелял левой рукой, тоже медленно и точно в цель. По выстрелу каждые
Слева тоже слышались выстрелы. Там в бункере был капрал Брейди, но его рация не работала. Атакующие направлялись к нему. Больше никого из своего отряда я не слышал.
Неожиданна запела труба Брейди. Медные ноты перекрыли звуки боя. Он играл «К оружию!», потом перешел на марш линейных морских пехотинцев. «Наша кровь в грязи двадцати пяти планет…»
В бункере кто-то зашевелился. Это новобранец Дитц, дважды раненный в живот, прополз к Ардвайну и взял его пистолет. Подполз к бойнице и начал стрелять. При каждом выстреле он кашлял кровью. Из кустов выполз еще один солдат. Он поднялся и, шатаясь как пьяный, пошел к дороге. На шее у него висела связка гранат, и он механически швырял их, шатался и швырял. У него была только одна рука. В него попало не менее десяти пуль, и он упал, но его рука перед смертью потянулась к очередной гранате.
К бункеру Брейди шло все больше нападающих. Труба на мгновение смолкла, Брейди выстрелил, но потом снова послышались чистые, как всегда, ноты.
— Росак, — сказал я. — Приказываю открыть огонь.
— Сэр.
— Я опишу вам нашу ситуацию. — Я рассказал о положении своего командного пункта, бункера Брейди и еще одного, где, как мне казалось, могут быть наши. — Все остальное полно солдат противника, и они проходят мимо нас вдоль речного берега. Я хочу, чтобы вы сделали два выстрела по месту в сорока метрах прямо перед КП, чуть севернее дороги. Там капрал Брейди, и будет очень жаль, если его концерту помешают.
— Мы слышим его отсюда, сэр. Минутку. — Молчание. — Готово.
Секунду спустя послышались разрывы. Брейди продолжал играть. Теперь я вспомнил его имя. Это было на Земле десять лет назад. Он был знаменитым музыкантом, пока не исчез из виду. Росак не выключил свой микрофон, и я слышал, как одобрительно кричат солдаты в крепости.
Снова послышался голос Росака:
— Приказ из штаба батальона, сэр. Вы должны оставаться в бункерах. Никто не должен выходить. Срочный приказ, сэр.
Я удивился: «Что задумал Фалькенберг?» — но по своей установке связи передал приказ всем остальным. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь меня услышал, хотя это было уже неважно. Никто и не собирался выходить.
Неожиданно дорога взорвалась. Насколько мне было видно, вся она исчезла во взрывах. Взрывы продолжались, затем в облаках пыли взлетел на воздух речной берег. Всю дорогу перед нами разорвало на куски; последовал второй залп, третий. Я лег на пол бункера и зажал уши, а вокруг продолжали рваться снаряды.
Наконец разрывы прекратились, Я слышал какой-то шум в наушниках, но в ушах звенело и я ничего не мог разобрать. Это не голос Росака. Но вот он стал яснее.
— Нужна еще огневая поддержка, мистер Слейтер?
— Нет. Боже, вот это огонь…
— Передам артиллеристам, — сказал Фалькенберг. —
Снаружи труба Брейди запела новый марш.
XII
Меня отправили в Гаррисон залечивать руку. На Арарате есть грибковая инфекция, которая даже легкие раны делает опасными. Неделю я провел в хирургии, поджидая, пока срастется рука, потом еще неделю продолжалась стимулированная регенерация. Мне хотелось вернуться в свою часть, но хирург не желал и слышать об этом. Ему нужно было постоянно проверять, как идет рост новых тканей.
В соседней палате лежал сержант Ардвайн. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы оклематься, но все будет в порядке. Теперь, когда Либерман погиб, Ардвайн может получить лычки центуриона.
Меня пребывание в Гаррисоне сводило с ума: ведь моя рота в крепости Вирсавия без своего единственного офицера и двух старших унтер-офицеров. В тот день, когда меня выпустили из госпиталя, я уже готов был взбунтоваться, но никакого транспорта все равно не было, и майор Лорка ясно дал понять, что я должен торчать в Гаррисоне, пока меня не отпустит хирург. В замешательстве я пошел к себе.
Все было прибрано. Меня с улыбкой встретил рядовой Хартц. Его правая рука, привязанная к груди милей марли, покоилась в толстом гипсе.
— Как тебе удалось выйти раньше меня? — спросил я.
— У меня не оказалось инфекции, зэр. Я поливал раны бренди. — Он поморщился. — Жалко было тратить, но для меня одного оставалось слишком много.
Меня ждал еще один сюрприз. Из моей спальни вышла Ирина Суэйл.
— Мисс Суэйл была так добра, что помогла мне в работе, зэр, — сказал Хартц. Он казался смущенным. — Она настояла, зэр. Разрешите принести одежду из прачечной?
Я улыбнулся, и он вышел. «Что теперь?» — подумал я.
— Спасибо.
— Это самое меньшее, что я могла сделать для величайшего героя Арарата, — ответила Ирина.
— Героя? Что за вздор…
— Вероятно, вздор и то, что мой отец награждает вас военной медалью, а полковник Харрингтон представил еще к чему-то… не могу вспомнить, к чему, но разрешение должно прийти из штаба сектора…
— Для меня это новость, — сказал я. — И все же я не думаю…
— Вам и не нужно. Не предложите мне сесть? Хотите чего-нибудь выпить? У нас здесь все есть. Рядовой Хартц действует чрезвычайно эффективно.
— Вы тоже. Неплохо у меня получается, а? Садитесь, пожалуйста. Я бы угостил вас выпивкой, но не знаю, где что.
— Все равно вам не одолеть бутылку. Сейчас. — Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с двумя стаканами. Бренди для меня и вино «Иерихон», которое ей нравится. «Работа Хартца, — подумал я. — Теперь мне предстоит весь остаток жизни пить этот проклятый бренди».
— Тяжело было? — спросила, усаживаясь на диванчик, который появился во время моего отсутствия.
— Тяжеловато. — Из моих девяноста солдат только двенадцать не были ранены. Двадцать восемь погибли, и еще дюжина не скоро вернется на службу. — Но мы продержались. — Я покачал головой. — Я не хвастаюсь, Ирина. Больше удивляюсь. Мы продержались.