Легион призраков
Шрифт:
— Что это значит? — резко спросила она. Мысль о близости Астарты и кого-то еще, незнакомого Астарте, поразила Камилу. — Что не Дайен отец этого ребенка?
— О нет, Дайен, — бесстрастным голосом ответила Астарта.
— Тогда я чего-то не понимаю, — раздраженно сказала Камила.
— Я, я тоже, — подняла Астарта на Камилу свои чудесные глаза. — Теперь я знаю, чье это было то чужое лицо — кузена Флэйма.
Камила в замешательстве уставилась на Астарту.
— Этого не может быть. Ведь вы же тогда еще ни разу не видели
— Я не знала тогда, кто был этот человек. Теперь знаю. Из-за этого видения я оставила Дайена, — продолжала Астарта. — Я должна была расстаться с ним, должна была с открытой душой молиться Богине, чтобы избавиться от ужасных мыслей и чувств. Я надеялась, что она откроет мне смысл видения. Теперь я хотя бы знаю, чье было это чужое лицо.
Астарту била дрожь.
Камила хотела что-то сказать ей, но не решалась.
Она отказывалась верить, что такая мысль могла прийти ей в голову. Если бы Астарта рассказала ей про свое видение средь бела дня, она бы посмеялась над тем, что Астарта говорит об этом серьезно. Это был всего лишь сон — и ничего больше.
Но здесь, в этой темной, холодной и зловещей комнате, похожей на каменный мешок и освещенной лишь затухающим в камине огнем и коптящей свечкой, пойманная в ловушку и охраняемая стоящим за дверью стражем, терзаемая болью за Дайена и за себя, она вдруг поверила тому, что услышала от Астарты.
— Вы что-то хотели сказать? — спросила ее Астарта.
— Может быть, Богиня хочет сказать вам, что все можно спасти, что есть выход из положения. Все, что должен сделать Дайен, — это отказаться от короны, отречься. То, что вы хотели от него, у вас есть. Он дал вам ребенка. А Флэйм тогда сумеет получить то, чего он хочет, — стать королем.
— И как вы думаете, будет ли он хорошим королем? — хмуро спросила Астарта. — Смотрите, как поступает он с нами. С моим народом. Человек, способный пойти на похищение, насилие, убийство…
— Он делает это в силу необходимости, — возразила Камила. — Правителям приходится порой делать то, что им совсем не по нраву. Еще Маккиавели писал об этом. И Дайену приходится. Иногда правители вынуждены быть безжалостными.
— Безжалостными? И Дайен бывает безжалостным? — почти шепотом спросила Астарта.
— Нет, он — нет, — радостно отозвалась Камила. — Из-за этого он так и страдает. Помните, что сказал лорд Саган про ритуал? Это очень важно. Кто из них окажется сильнее, Дайен или Флэйм. Дайен на самом деле не создан быть королем. Он слишком близко к сердцу принимает чужие горести и заботы. Он печется о народе, беспокоится о своих подданных, пытается убеждать их, взывает к их здравому смыслу, когда мог бы просто действовать силой, он говорит людям правдиво и прямо, что они должны делать, а чего не должны. И слово у него не расходится с делом.
— Мне кажется, вы обрисовали очень хорошего правителя, — сказала Астарта и вздохнула. — Только он будет несчастлив.
— Вот,
— Дайен был хорошим королем, — продолжала Астарта. — Он добивался мира, порядка, стабильности в галактике, и в большинстве дел ему сопутствовал успех.
— Да, успех, — с горечью сказала Камила. — И смотрите, что стало с ним.
Она подняла с полу свечу и вернулась на свою постель, задула пламя, забралась под одеяло и съежилась под ним, как загнанный в угол зверек, готовый в ярости броситься на врага, кусаться, царапаться, только бы спастись.
— Почему вы не испытываете ненависти ко мне, Астарта? — спросила она. — Я поняла бы вас, мне было бы легче…
— Тогда и вы смогли бы ненавидеть меня? Нет, я не испытываю к вам ненависти, но завидую вам, если вам так хочется.
— Завидуете мне? — повторила Камила, язвительно усмехнувшись.
— Да, завидую. Расскажите мне, как вы любили Дайена. — Голос Астарты изменился, стал доверительным и грустным.
Сначала Камила была изумлена, потом почувствовала себя задетой и заподозрила в вопросе Астарты какой-то подвох. В конце концов она решилась — а почему и не рассказать?
— Хорошо. Я скажу вам. Когда я обнимаю его, все его тело, каждая клеточка этого тела бесконечно дорога мне. Я хочу впитать его в себя, всего, и навсегда сохранить его в себе. И когда он во мне, я хочу вся растечься над ним, вокруг него, просочиться в него, стать кровью, питающей его, воздухом, поддерживающим его жизнь. Вот как я люблю его. Заботиться, тревожиться о нем, беречь его — и только его! Он для меня все, и, кроме него, ничто больше не имеет для меня значения.
— Теперь вы понимаете, почему я завидую вам? — спросила Астарта.
Настала тишина. Обе женщины молчали. И ни Астарта, ни Камила не подозревали, что сказали слишком многое.
Глубокой ночью двое мужчин сидели в ярко освещенной комнате, прислушиваясь к двум женским голосам.
— Вот вам то, чего вы хотите, мой друг! — торжествуя, воскликнул Флэйм. Откинувшись на спинку кресла, он улыбнулся Гарту Панте. — Проблема решена. Есть наследник престола. И у него будет лицо, похожее на мое. Так сказать, изготовление по заказу. И никаких волнений и забот. Ее величество беременна. И это действительно большая удача. Глуп бы я был, если бы не воспользовался этим.
— Каким образом, принц?
— Немного изменив мои планы. Я вступлю с ней в брак, чего проще?
— Да, конечно, — пожал плечами Панта. — Предполагается, что у нее уже нет мужа, я правильно вас понял?
— Вот именно.
— И предполагается также, что кровь не гуще, чем вода.
— Когда кровь моего кузена будет пролита, — сказал, улыбаясь, Флэйм, я дам вам его пробу на анализ.
Панта хмыкнул:
— Туска приходил недавно к Сагану.
— Знаю. Он был пьян.
— Туска не так глуп.