Легион ужастиков
Шрифт:
– Признаюсь, – ответил Эдик. – Я убил Севу. Десять лет назад.
– Это какой такой Сева? – следователь удивлённо начал листать дело.
– Другой… – отмахнулся Эдик, раскачиваясь и тряся ногой.
– А свою жену?
– Что жену? – Эдик посмотрел на следователя, и у него похолодела спина.
Лицо следователя странно похудело, у него выпучились глаза, а на губах заиграла безумная улыбка.
– Выпей щаю, дорогой, это полес-с-сно, – прошептала Ира и придвинула к нему стаканчик с кровавой жидкостью.
Просто
Юлия Воинкова
Солнце скатилось за деревья. Над кронами небо чуть багровело, а вверху, над дольменом, плыли серые косматые тучи.
– Страшновато здесь, – шепнула Катя.
– Трусиха. Иди сюда.
Вадик стоял на серой глыбе и протягивал руки. Катя ухватилась за него, вскарабкалась на камень и с опаской встала рядом.
– Что-то никакой я тут энергии не чувствую.
– Погоди, сейчас почувствуешь, – Вадик прижал ее к себе и потянулся с поцелуем.
Катя уперлась ладонями ему в грудь.
– В смысле? Я думала мы как-то… ну… словами будем просить. Или просто посидим – сил почерпнем…
– От слов дети не рождаются, – пробурчал он и снова полез целоваться.
– С ума сошел? Увидят, – Катя оглянулась на тропинку.
– Да кто сюда попрется к ночи? Ну давай – вдруг получится? – Вадик потянул Катю вниз, на гладкий, нагретый солнцем камень.
– Может, и правда… – Катя поозиралась и сдалась.
Отверстие в дольмене озарилось легким светом, он чуть помигал и погас.
Ночью дома Кате снился тяжелый ватный туман и глухой голос, доносящийся из него: «Потом отдай. Не твое».
Через пару недель тест показал две полоски. К этому времени Катя была уже до прозрачности бледна и совершенно измучена ранним токсикозом.
Беременность оказалась настолько же тяжелой, насколько желанной. Ребенок тянул из Кати силы еще в утробе.
А, родившись, и не думал останавливаться. Кате казалось, что вместе с молоком сын высасывает ее жизнь. Дни не походили на когда-то рисуемое в мечтах материнское счастье со смеющимся карапузом на руках. Сын не орал, только когда прикладывался к теплой отяжелевшей груди. Вадик до самой ночи пропадал на работе, а на просьбы о помощи отвечал одно: «Ты же мать. Давай сама». Сначала хотелось плакать, потом выть, потом – открыть окно и шагнуть вниз. Но и тут Кате не повезло – квартира была на первом этаже.
Когда сыну исполнилось шесть месяцев, Кате опять приснились клубы тумана и доносящееся из них: «Отдай. Не твое. Нужны силы».
Утром Катя собралась в дорогу, усадила сына в слинг и вышла за порог.
Над дольменом, как и в прошлый раз, собрались тучи. Накрапывал дождь. Катины волосы превратились в сосульки,
Катя, торопясь, скользя пальцами по мокрой ткани, ослабила узел слинга, вытащила младенца, поспешно сунула его в отверстие и разжала руки. Внутри дольмена появилось слабое свечение, ребенок вскрикнул, и Катя потеряла сознание.
Очнулась она, почувствовав теплый солнечный луч на щеке. Села, огляделась, потерла виски. Бросилась к отверстию, пытаясь хоть что-то в нем разглядеть или услышать. Ни звука, ни движения – лишь мертвая тишина.
– Нужны силы… – бормотала Катя, слезая с дольмена вниз.
Она поплелась по тропинке, едва держась на ногах, но, кроме слабости, чувствовала невероятное облегчение.
Вечером, войдя в кухню, где Катя резала мясо для жаркого, Вадик задал ей ожидаемый вопрос. Она сжала покрепче нож, повернулась и несколько раз, резко и яростно, воткнула ему в грудь.
«Нужны силы… просто нужны силы», – беззвучно шептала она, закинув сочные куски говядины в сковородку и отмывая под ледяной водой кровь с ладоней.
Багровая лужа, вытекшая из-под тела Вадика, загустела и уже подсыхала по краям.
Взгляд снизу
Маргарита Эннс
Он прижался голодным брюхом к земле и прополз несколько шагов. Тихо скуля, возвёл глаза – так он просил о милости, раззявив пасть. Густая слюна белой нитью тянулась, падая на песок, принесённый ветром.
Манька прошла мимо, не глянув на мохнатое чудовище. Оно, как всегда, на месте, словно барашек с густой свалявшейся шерстью и голосом точно скрип несмазанных петель в ожидании пастыря. Только жевать иссохшую траву не в силах, потому смотрело на Маньку в ожидании подачки. Она и воды не налила.
Пустыня приближалась неотвратимо, охватывала деревушку в десяток саманных домов кольцом. Если были места, где дожди всё ещё проливались с неба, то люди их не знали.
Насекомые исчезли – заметили? Жители облегчённо выдохнули, когда москиты перестали залетать в дома, дети не расчёсывали укусы слепней в язвы. В другую ночь не стало птиц, уносящих последнее зерно с полей. Домашние уходили постепенно, с открытых пастбищ, из незапертых дверей. Скот при перегоне разбредался не возвращаясь назад.