Легион
Шрифт:
После кровавых битв, Грамматикус стал одним из сотни офицеров, приглашенных на Триумф Его армий. Во время праздников Император — даже тогда его называли этим спорным эпитетом — лично благодарил своих союзников и командующих кланами наемников. Грамматикусу повезло попасть в число тех, кому Он лично пожал руку. И в тот момент он понял, почему Император — это сила, с которой нужно считаться: Он был невообразимым, ужасающей мощи псайкером. Грамматикус, не встречавший до того момента никого, равного ему по силе, задрожал и почувствовал себя
— У тебя острый ум, Джон — произнес Он, даже не спрашивая имя Грамматикуса. — Мы должны говорить и рассуждать так, как и подобает существам нашего уровня.
В момент этого разговора Грамматикус умер. Болезненная, глупая, первая смерть.
Оглядываясь назад он часто думал, мог ли он повлиять на будущие действия Императора, если бы остался жив. Он сомневался. Даже тогда, в момент прикосновение, стало ясно, что Император никогда не собирался сворачивать с пути жесточайшего кровопролития. Ведь он обрушил на галактику самые ужасные машины смерти из когда-либо существовавших: Астартес.
Ирония была в том, что текущая задача Грамматикуса состояла в сотрудничестве, пусть и косвенном, с одним из этих внушающих ужас Легионов Астартес.
Гахет как-то сказал Грамматикусу, что Император будет единственным человеком, повлияющим на правящий круг Кабалы.
— Он может заглядывать далеко в будущее. Он видит общую картину вещей, ценит эпохальную динамику правды, и истинные перемены.
— Ты когда-нибудь встречал его? — спросил Грамматикус.
— Нет Джон, не встречал.
— Тогда ты даже представить себе не можешь, какой он кровожадный ублюдок на самом деле.
— Возможно. Но он понимает, что Первобытное Уничтожение — враг всему живому. Так может нам пригодится кровожадный ублюдок на нашей стороне?
— Кониг?
— Извините, Уксор — ответил Грамматикус.
Рахсана взглянула на него с улыбкой.
— Вы основательно задумались.
— Да. Приношу свои извинения. Так на чем я остановился? Хм. Я полагаю, что этот космопорт был построен ксено-расой за несколько сотен лет до колонизации этого мира людьми. Насколько известно Нуртийцем, он всегда был там.
— Таким образом, это стороннее сооружение, информация о котором нам ничего не дает.
— Так точно. Но при всем их узком мышлении, Нуртийцы кое-что все таки понимают о межпланетных путешествиях. Они жили в страхе, боясь контакта с существами из других миров. В их летописи наше прибытие доказывает им существование вселенского зла. С ними нельзя договориться.
— Вообще никак?
— Нет, Уксор.
Он пытался сказать ей, что они имеют дело с человеческой культурой, которая отступила перед мощью Первобытного Уничтожения, но она просто не поняла бы, что такое Хаос. Это понимали очень немногие люди. Грамматикус знал, ведь его просветила Кабала. У него было чувство, что Император тоже знал и знал очень хорошо.
Но почему он тогда не предупредил никого из своих детей?
В процессе разговора Джон вошел в разум Рахсаны, которая была так занята, что ничего не заметила. Он взглянул на самого себя, сидящего за столом.
Он видел все, что видела Уксор: человек средних лет, широкая спина и сильные руки, серые волосы. Кожа человека слегка блестела от пота.
«Неплохо, — подумал Грамматикус, — совсем неплохо».
Это не то тело, с которым появился на свет, но по крайней мере оно было похоже на человека с Кавказа, где и родился первый Джон Грамматикус в конце двадцать девятого тысячелетия.
— Если мы собираемся отдавать приказ о штурме, — сказала Туви — То нам следует выяснить о расположении противника здесь, и у северной стены, здесь и здесь.
— Я не смог это узнать, — ответил Джон — Но вы правы. Я отправлюсь туда снова завтра. Через три дня у меня должна быть необходимая информация.
— Отлично, — кивнула Рахсана.
— Тогда пусть Император защитит вас, — произнесла Туви, и остальные помощницы повторили ее слова.
«О, я уверен, что он не будет делать этого», — подумал Грамматикус.
— На сегодня все, — обратилась Уксор к помощницам. — Я закончу брифинг самостоятельно.
По мере того, как выходили помощницы, Джон чувствовал разочарование.
— На чем мы остановились? — спросила Уксор.
— Вы собирались раздеться, — сказал он на Скитианском.
— Правда? — засмеялась она, ответив на том же языке. — Понятия не имела, что вы владеете моим родным языком, или знаете, откуда я родом. Вы очень умны, Кониг.
«Вы не знаете обо мне и половины, — мысленно согласился Грамматикус. — Я умею разговаривать на любом языке, с которым сталкиваюсь. Это мой специфический талант и, в каком-то смысле, проклятие.»
— Простите за отступление — он снова заговорил на Скитианском. — Но я видел как вы на меня смотрели.
— А я видела как вы смотрели на меня.
— Это плохо?
Рахсана улыбнулась.
— Нет, Кониг, это лестно. Но я не шлюшка. Я не буду раздеваться ради небольшого свидания в этой комнате. Я не уверена, что вообще буду для вас раздеваться.
Грамматикус пустил улыбку по лицу Хеникера.
— Моя дорогая Уксор, простое сомнение, выраженное в этих словах — все, о чем я могу вас просить.