Легионер. Век Траяна

Старшинов Александр

* * *

На третий день марш-броска Молчун провалился на льду. Речка была неглубокая, Молчун достал ногами до дна, и его не унесло течением под лед. Вмиг проламывая дорожку, к нему кинулся Малыш, вытащил и вынес товарища на берег. «Купальщики» скинули мокрую одежду, остальные поделились кто сухой туникой, кто плащом, живо развели костер, соорудили шалаш из лапника.

— Еще кто из вас дураков провалится, изувечу! — пообещал Валенс.

Слово «изувечу» он произносил довольно часто. Означало — приложит от души пару раз палкой. Но впечатление его угроза всегда производила, как будто он в самом деле собирался

выломать руки и ноги.

— Если ты один в лесу из полыньи вылез, в чужом лесу, — уточнил центурион, — костер не сможешь сразу развести и обогреться — верная смерть.

На десятый день контуберний вместе с Валенсом вернулся в лагерь. У ворот лагеря легионеры, в покрытых сажей костров плащах, похудевшие, хищно сверкающие белыми зубам на грязных лицах, удостоились похвалы.

— Возможно, кто-то из вас и доживет до конца предстоящей войны, — сказал Валенс. — А сейчас в баню. Живо. От вас воняет, как от козлов.

* * *

— Гай, ты думаешь, будет война? — спросил Квинт, когда вся «славная восьмерка» расселась по деревянным скамьям в парилке.

— Непременно, — отвечал сонно Приск. От жара он надел на голову суконную шапочку и сделался похож на знатного дака.

— Боишься?

— Нет. — Приск пожал плечами. Мало что осталось от того мальчишки, что прибыл в легион в последнее лето правления Домициана.

Никогда прежде Гай не ощущал так свое тело — как совершенное и страшное оружие, которое некто другой в любой момент может швырнуть во врага. Да, сейчас, в парилке, легионеры выглядели внушительно — широкие плечи, рельефные мышцы. Но и первые шрамы появились почти у всех. С каждым годом этих отметин будет все больше и больше. Больше, чем золотых монет в сундучке знаменосца на личном счету.

— А я боюсь, — признался Квинт.

Он по-прежнему был слабее всех, но у него был один талант, ради которого, как подозревал Приск, недотепу оставили в отряде Валенса: Квинт умел с поразительной точностью на воске или просто на щепке нарисовать маленькую карту — отобразить все изгибы ручьев и речек, обозначить все горушки и перевалы. Неуклюжая с мечом, со стилем его рука обретала поразительную точность. Он никогда ничего не исправлял, не разравнивал плоской стороной стиля воск — все получалось у него с первого раза. Правда, он не умел рисовать людей, особенно лица. Но этого, как понимал Приск, от легионеров и не требовалось.

* * *

В конце апреля Адриан вызвал Приска к себе. Военный трибун сидел в таблинии — просторной комнате с двумя окнами и двумя дверьми — одна напротив другой.

Половина стены была уже оштукатурена, нанесен последний слой для фрески. На деревянной подставке в ряд выстроились банки с разноцветными порошками и кувшин с водой. Сидевший в углу мальчишка приматывал толстыми вощеными нитками к ровным палочкам пучки беличьей шерсти.

У Приска засосало под ложечкой. Желание страстное, ни с чем не сравнимое, повлекло его к этим краскам и кистям, к стене, которая, благодаря добавлению мраморной пудры, сверкала, будто была из настоящего мрамора.

— Сирм! — крикнул Адриан второму рабу. — Подай нашему гостю каутерий. [103]

Приск молча кивнул, принимая каутерий, как боевой меч.

— Знаешь фресковую живопись? — спросил Адриан.

— Знаю.

— Откуда?

— Учился полгода в Кампании. Учитель сказал: у меня ничего не получится, потому

что я не грек…

— Хочешь попробовать? — Адриан кивнул на стену.

— Вдруг испорчу? — Приск провел ладонью над влажной штукатуркой.

Он уже знал, что напишет на этой стене, — суровые горы вдали, прозрачное небо, а внизу — зеленое роскошное буйство, виноград, смоковницы, олеандры. И озеро, вода в котором похожа на драгоценную бирюзу. Напишет так, чтобы зритель ощутил утреннюю тишину, покой, который может нарушить разве что крик петуха, взлетевшего на каменную ограду. Он видел все это однажды, и сейчас картина встала перед его глазами как наяву.

103

Каутерий — бронзовый шпатель.

— Испортишь, велю оштукатурить стену заново! — легкомысленно ответил Адриан. — Начинай! — небрежно махнул рукой.

Приск принялся лихорадочно смешивать синий порошок с водой, прикидывая, какие краски ему понадобятся.

«Надо выпросить порошки у Адриана, непременно надо выпросить…» — лихорадочно думал он.

Он уже взялся за кисти, как поверх чистого пейзажа перед глазами возник другой — горящая фракийская деревня. Орущие женщины, убитый старик в луже собственной крови и рядом — два легионера и фракийский мальчишка. Один легионер зажал голову мальчишке между ног, второй — спустил пацану штаны и задрал рубаху.

— Поехали! — орет легионер.

Парнишка кричит. И тут к насильнику подскакивает Малыш и палкой бьет, как рубит, легионера по спине. Тот падает. Второй, тот, что держал мальчишку, отпускает жертву, хватается за меч…

Но тут звучит сигнал трубы. Все бегут на ее зов. А парнишка ползет в другую сторону, за ним — след из дерьма и крови. Насильник поднимается, шатаясь, бредет к своим. К несчастному пареньку подскакивает Кука, хватает за ворот рубахи и волочет к остальным пленникам.

«Нельзя его отпускать, — поясняет Кука мрачному Малышу. — Удерет к дакам, вырастет — наших парней потом на куски резать будет. А так рабом вырастет и смирится».

Парнишке вяжут веревками руки, бросают к остальным пленникам. Полыхает деревня, блеют согнанные в отару овцы, плачут дети.

Приск мотнул головой, видение исчезло.

На его картине не будет людей. Ни одного.

— Если бы ты родился греком, я бы сказал: ты создан расписывать стены. — Адриан внимательно следил за работой Приска. — Но ты — римлянин. Значит, ты создан повелевать, стилем или мечом — не имеет значения.

— Я мечтаю о другом.

— Мало ли о чем мы мечтаем! Я, к примеру, мечтаю построить огромный храм, в котором будут поклоняться всем богам. Здание, каких еще не бывало. Я возьму цилиндр и накрою полусферой… получится… — Адриан сделал паузу.

— Вписанный шар, — подсказал Приск.

— Да, шар. Сто сорок футов в диаметре или даже больше.

— Такие своды не строят.

— Так я буду первый. В храме не нужно окон — только наверху отверстие — как око бога, столб света, струящийся на мраморный пол. Что скажешь? Я смогу?

— Наверное… — не слишком уверенно сказал Приск.

— Нет. Не смогу. Я не архитектор! — в ярости воскликнул Адриан и грохнул кулаком по столу, так что на пол полетели заготовленные кисти. Пытаясь справиться с собой, трибун стиснул кулаки. Похоже, с Адрианом случился очередной приступ ярости — об этих вспышках знали в лагере все.