Легкие миры (сборник)
Шрифт:
Хорошо, везу мою ненаглядную, один раз на-дёванную и уже столько претерпевшую блузочку (или считать ее кофточкой? вот вопрос) прямо на проволочных плечиках в чемодане. По дороге в Москву заезжаю в город П. в стране Х.
И Х. радует душу, и П. не отстает. Так что на вечерний прием встоячку – с канапе и вином – рассчитываю я надеть свой прекрасный, темно-зеленый, свежеочищенный какими-то отравляющими веществами блузончик. И вот уже снимаю его с плечиков, и вот уже почти; но что-то торкнуло меня, и надевать я его не стала. Вот не стала, и все. Повесила назад в шкаф. Женщины меня поймут. Мужчины считают такие внезапные перемены прихотью, капризами и женской логикой, но мужчины вообще несколько
Надела свитер, тоже хороший дизайнерский, сверху еще накрутила шарф, тоже бешеных денег стоил. Пошла есть канапешки и псевдопирожки и пить вино. И что же? Какая-то дама в толпе размахнулась рукой от плеча, как будто пришла физкультурой заниматься, и выбила бокал с красным вином у меня из рук, так что облила им с ног до головы не только меня, но и стоящего поодаль любезного друга Сашу Гениса. С ног, повторяю, до головы.
Тут масса непроясненного, непонятного для науки на современном этапе ее развития. Как могут полстакана вина залить двоих людей, причем не находящихся в объятиях друг у друга? Как может хватить этого ничтожного количества на такое количество одежды? Дама – она же Рука Судьбы – после нанесения ущерба, кстати, исчезла, испарилась, словно ее и не было. Сашкина рубашка, видимо, погибла, а я, разглядывая в своем номере свою облитую одежду, не нашла ни на свитере, ни на шарфе вообще никаких следов. Как будто это была особая виноотталкивающая спецодежда.
Но мне понятно было, что этот удар предназ-начался для зеленой кофточки. Это за ней судьба бежала «как сумасшедший с бритвою в руке», это ее – за что? за что? – должна была изничтожить, погубить неведомая сила; у них там, у кофточек, в их, казалось бы, мирном шелковом мире тоже страсти роковые и от судеб защиты нет.
Я никогда не узнаю, что за карма такая у моей прекрасной, измученной, больной страдалицы. Я не знаю, сколько ей жить осталось. Я ее еще больше люблю, чахоточную мою. Может, и не носить ее теперь вовсе? А укладывать вечером спать, петь ей колыбельные, тушить свет и тихо выходить на цыпочках.
Сумочка
Шли с Иркой по улице в Сохо. Видим – в витрине сумочка. Остановились посмотреть. Сумочка такая красноватая, рисунок – «собачий зуб», но текстура другая. Всмотрелись – рисунок выложен тончайшими пайетками, красными и светлыми, размером куда меньше спичечной головки. И цепочка темно-бронзового цвета, сдержанно поблескивает. И в сумочке – тайна.
Говорим с Иркой друг другу: «Да, это, наверно, 700 долларов, не меньше». Еще всмотрелись – еще больше сумочка начала нравиться. Я говорю: «Нет, Ирка, она на все 1200 потянет. Давай я зайду и посмотрю. В ней, точно, тайна». Зашла. Какой-то аюрведический красавец продавец любезен без подобострастия, но в глазах у него читается: «хрен ты на эту сумочку взойдешь». Делаю индифферентное (по Зощенко) лицо, подхожу ощупать сумочку. «Ручная работа?» – спрашиваю. Как будто в этом дело. «Ручная», – говорит.
А магазин такой – у нас этого пока не понимают, – полы дощатые, стены тоже не ах, потолок как бы в вечном ремонте, – все признаки дикой, нечеловеческой роскоши. Вытащила из сумочки ценник, все еще на что-то надеясь. Вдруг там – 500. Тогда возьму, и пусть смерть нас разлучит.
Авотхуй. 4450 долларов просили за эту сволочную сумочку. 4450! Как за подержанную машину.
Конечно, я могу вот прямо взять и заплатить эти четыре с полтиной. Могу. Где-то после полутора тысяч наступает притупление, вроде некроза кошелька. Вот триста баксов – это больно. Шестьсот – ужасно. Девятьсот – жаба душит до астмы. Полторы –
Да, я могу купить сумочку. Но к ней мне нужно еще будет два пальто (притом что у меня их пять), три платья, две новых пары сапог и ну хотя бы три пары обуви, притом что дома дюжина ненадёванных туфель, приобретенных в аналогичном припадке женственности. А к такому количеству обуви, с другой стороны, разве можно одну сумочку? – нет, минимум три сумочки потребует эта комбинация. И это только в этом сезоне. К следующему сезону дизайнеры, суки, еще что-нибудь придумают. Во что же мне это обойдется? А если принять во внимание, что те люди, на которых я могла бы надеяться произвести впечатление, либо подслеповаты, либо ничего не понимают в одежде и сумочках, либо вообще считают, что покупать надо только книжки, а остальное все никому не нужно, – если это учесть, то почему я должна разориться дотла и пойти по дорогам босая и с картонкой «помогите собрать на билет до Челябинска, украли все документы»?
Через окно витрины я глазами сказала Ирке, ждущей снаружи, что жизнь опять посмеялась над нами, обогнула нас и унеслась вперед шумящим потоком, смеясь и шелестя. Что наша юность погублена, что люди – звери, что не для меня придет весна, не для меня Дон разольется, что сердца наши разбиты навсегда и отчий дом – в дымящихся руинах. Сказала и вышла вон в ущелья Сохо с обугленными от горя глазами и незарастающей дырой в Х-хромосоме.
Шли с Иркой сгорбившись, поддерживая друг друга. Прохожие смотрели сочувственно и расступались.
Про дружбу народов
Есть палочками меня научил Аркадий Ваксберг, писатель, в Канаде. Казалось бы? – а вот же. Иногда, чтобы научиться восточной премудрости, нужно поехать далеко на запад. Правда, после Канады, еще западнее, снова начинается как бы восток – Китай и Япония.
У меня есть красивые темно-коричневые палочки с серебристыми наконечниками, которые подарил мне японский славист Нумано. Раз в год все японские эксперты докладывают императору о состоянии дел в их области знаний. Нумано – главный по русской литературе, так что почетная обязанность доложить Его Императорскому Величеству, в частности, о моем романе «Кысь» досталась ему. А так как простой смертный, пусть даже и славист, не может просто так лицезреть священную особу Императора, Нумано делал доклад из-за ширмы, кланяясь там в нужном направлении.
Так и вижу эту картину: сидит задумчивый Император, и из-за расписной, в птицах, ширмы журчит почтительный голос, пересказывающий сюжет «Кыси». «Какую же херню сочиняют эти западные варвары с коровьими глазами…» – думает Небесный хозяин.
Без разницы
Как-то я нашла в сети словарик полинезийского языка. Коротенький: там были только совершенно необходимые слова. Ну, 90 % лексики означало «ловить рыбу сетью», «ловить рыбу на креветку», «ловить рыбу утром», «ловить рыбу без отдыха» и прочее; остальные же слова описывали всю прочую жизнь полинезийцев.
Вот что я вам скажу: ничем их тревоги и разговоры от наших не отличаются! И полутора десятка слов вполне хватает, чтобы описать их (и нашу) жизнь.
ahirega – смена правительства
anuanu – постоянно сплевывать
anaaga – суетиться, дергаться, беспокоиться, подозревая, что другие сплетничают про вас за вашей спиной
hakage’ige’i – без конца перекладывать что-либо с места на место